Товт, Алексей Георгиевич

Алексий Товт
Alexis Toth
Имя в миру	Алексей Георгиевич Товт
Рождение	18 марта 1854(1854-03-18) Австрийская империя (ныне Словакия)
Смерть	7 мая 1909(1909-05-07) (55 лет) Уилкс-Барре, штат Пенсильвания, США
Канонизирован	29 мая 1994
В лике	праведных
День памяти	в третье воскресенье по Пятидесятнице (Собор Галицких святых); 7 мая
Подвижничество	священнослужитель, миссионер

Алекси́й Гео́ргиевич Товт (англ. Alexis Toth, святой праведный Алекси́й Уилкс-Баррейский, англ. Saint Alexis of Wilkes-Barre; 18 марта 1854, близ Прешова, Венгрия, Австрийская империя — 24 апреля (7 мая) 1909, Уилкс-Барре, Пенсильвания, США) — протопресвитер Русской православной церкви в США, один из наиболее значимых американских православных миссионеров.

Канонизирован Православной Церковью в Америке (память совершается 7 мая) и во Львовской епархии Украинской Церкви (память — в третью неделю по Пятидесятнице, в Соборе Галицких святых). Почитается исповедник и защитник Православия в Северной Америке.

Биография

Семья

Родился в русинской семье грекокатолического священника Георгия Товта и его супруги Цецилии близ Прешова, находившегося в то время на территории Венгрии в Австрийской империи. Точное место рождения не известно, хотя по некоторым данным им могла быть деревня Кобылнице, комитат Шарош (ныне район Свидник, Прешовский край, Словакия). Крещён в приходе деревни Ольшавица, комитат Сепеш (ныне район Левоча, Прешовский край, Словакия).

Брат Алексея стал грекокатолическим священником, а дядя Николай был униатским епископом Прешова.

Образование

Начальное образование получил в местной школе и в восьмиклассной гимназии в Прешове, прошёл военную службу, учился в течение года в римско-католической семинарии в Эстергоме, закончил грекокатолическую семинарию в Ужгороде и богословский факультет в Прешовском университете. За время учёбы выучил несколько языков (знал русинский, венгерский, русский, немецкий, латинский, отчасти греческий).

— Есть ли у вас жена?
— Нет.
— Но была?
— Да, я вдовец...
— Я уже послал протест в Рим, чтобы мне сюда таких священников не присылали...
— Каких священников вы имеете в виду?
— Таких как вы!
— Но я католический священник греческого обряда, я — униат и был рукоположён законным католическим епископом...
— Я ни вас, ни того епископа не считаю католиками, да и нет у меня необходимости здесь в грекокатолических священниках. Достаточно того, что в Миннеаполисе есть польский ксёндз, который может быть священником и для греков...

<center>Беседа католического архиепископа Джона Айрленда с грекокатолическим священником Алексием Товтом.</center>

Служение в Грекокатолической церкви

По окончании семинарии женился на дочери священника Розалии Михайлич. 18 апреля 1878 года был рукоположён своим дядей епископом Прешовским Николаем Товтом в сан священника. Через год овдовел.

В мае 1879 года назначен секретарём Прешовского епископа, заведующим епархиальной канцелярией и приютом для сирот. В 1881 году стал ректором грекокатолической семинарии в Прешове и профессором кафедры канонического права и церковной истории.

В ноябре 1889 года в ответ на запрос от грекокатолического [www.stmarysoca.org/about.html прихода святой Марии] из американского города Миннеаполиса (штат Миннесота) был направлен епископом Прешовским Иоанном Валием в США. Римско-католический архиепископ Джон Айрленд, в епархии которого находился грекокатолический приход, был сторонником американизации и унификации обряда Католической церкви в Америке, а также негативно относился к женатому священству, нелатинскому богослужению и к униатству как таковому. При встрече с отцом Алексием он отказал ему в праве служить на приходе, сославшись на то, что нужды униатского прихода в Миннеаполисе может удовлетворить соседний польский приход.

Переход в православие

Отец Алексий установил связь с другими грекокатолическими священниками, служившими в США и испытывавшими подобную дискриминацию со стороны римско-католического клира. В октябре 1890 года восемь из десяти американских священников грекокатолического обряда собрались в приходе города Уилкс-Барре (штат Пенсильвания). Они решили обратиться за поддержкой к грекокатолическим епископам, которые направили их на служение в США. Отец Алексий написал епископу Прешовскому. Однако переписка с ним не помогла пастве униатской общины. Архиепископ Джон Айрленд разместил в соседнем с грекокатолическим польском приходе заявление о том, что он не признаёт отца Алексия ни католиком, ни священником. Грекокатолики обратились за помощью в Рим, но получили предписание о возвращении своих священников в Старый Свет.

Узнав о таком распоряжении из Рима, отец Алексий созвал приходское собрание, где верующие предложили обратиться к православному епископу:

Когда я всё это увидел и услышал, тогда решился на то, что давно уже жило в моём сердце, из-за чего душа болела у меня… быть православным… но как же?… Нужно быть очень осторожным. Та несчастная уния — начало упадка и всего злого — очень прижилась у наших людей, 250 лет прошло, как это бремя на наши шеи возложили!… Я горячо молил Бога, чтобы Он мне дал помощь и силу просветить моих тёмных верных… В том деле помогли мне сами прихожане. Когда я созвал своих прихожан, объяснил им своё печальное положение и заявил, что остаётся только их покинуть, то некоторые из них заявили: — «нет, пойдём к русскому епископу, не вечно ж чужим кланяться!» Оригинальный текст Коли я все тое видѣлъ и слышалъ, тогда рѣшился на такое, которое у мене уже давно въ сѣрдце жило, за которымъ у мене душа болѣла… быти православнымъ… но якъ же?… Треба быти дуже осторожнымъ. Тая несчастная унія начало упадка и всего злого, дуже зажилась у нашихъ людей, 250 рокивъ пройшло якъ тое иго на наши шеи положили!… Я горячо молилъ Бога, чтобы Онъ менѣ далъ помощь и силу просвѣтити моихъ темныхъ вѣрниковъ… Въ томъ дѣлѣ помогли менѣ сами прихожане. Коли я скликалъ своихъ прихожанъ, объяснилъ имъ своё печальное положеніе и заявилъ, что остается лишень лишити ихъ, то декоторы изъ нихъ заявили: — «нѣтъ, пойдемъ къ русскому епископу, не вѣчно ж чужимъ кланятися»! — Воспоминания отца А. Товта. По книге прот. Петра Коханика «Начало истории Американской Руси», стр. 488

В феврале 1891 года в Сан-Франциско, где с 1872 года находился центр единственной на то время православной епархии Американского континента (Алеутской и Аляскинской епархии в составе Православной российской церкви), состоялась первая встреча отца Алексия Товта с русским епископом Владимиром (Соколовским-Автономовым). Через месяц епископ Владимир прибыл в Миннеаполис и 25 марта 1891 года присоединил отца Алексея со всем его приходом (361 или 405 чел.) к Православной церкви. 14 июля 1892 года Святейший Синод Русской Церкви официально подтвердил принятие отца Алексея с прихожанами в состав Алеутской и Аляскинской епархии. Епископ Владимир назначил отца Алексия благочинным и поручил ему также приход в Чикаго. Приход отца Алексия стал первым православным приходом на всём пространстве между Сан-Франциско и Нью-Йорком.

Первое время отцу Алексию и его прихожанам пришлось столкнуться с открытой религиозной и национальной враждой. Его обвиняли в продаже своей веры и русинского первородства «москалям» за деньги. Однако отец Алексей полтора года вообще не получал жалования от Синода из России и, чтобы содержать себя, вынужден был работать в пекарне. Тем не менее, переход общины отца Алексия в православие послужил примером для многих униатских общин в США и Канаде.

Миссионерские труды

При приходе в Миннеаполисе была открыта школа, преобразованная через несколько лет в миссионерскую. К концу XX века община в Миннеаполисе стала крупнейшим православным приходом США, насчитывающим около тысячи прихожан.

В 1893—1909 годах отец Алексий был настоятелем церкви в Уилкс-Барре (штат Пенсильвания), ставшей центром его миссионерской деятельности среди униатов. Некоторое время занимал должность пенсильванского благочинного. По благословению правящих архиереев епископа Николая (Зиорова) (1891—1898), архиепископа Тихона (Беллавина) (1898—1907) и архиепископа Платона (Рождественского) (1907) проповедовал и вёл миссионерскую работу главным образом среди униатов-русинов. К 1898 году три униатских священника со своими общинами перешли в Православную церковь, а к 1909 году — более 17 общин и около 20 тысяч униатов. При деятельном участии отца Алексия печатались различные церковные издания.

В 1895 году для помощи вновь прибывшим в США иммигрантам, а также для консолидации разрозненных православных братств, отец Алексий инициировал создание Русского православного кафолического общества взаимопомощи (ROCMAS). Другими видными деятелями этого общества стали будущие священномученики Иоанн Кочуров и Александр Хотовицкий.

Миссионерские труды отца Алексия не остались незамеченными в Русской Православной Церкви, он был награждён всеми наградами, которые может получить священник, в том числе митрой от Святейшего Синода, орденами святого Владимира и святой Анны от императора, а в 1907 году святитель Тихон (Беллавин) предложил ему стать епископом Русской православной греко-кафолической Церкви в Америке для русинов, но он отказался, сославшись на преклонный возраст.

В 1909 году, незадолго до кончины, отец Алексий был возведён в сан протопресвитера. К концу 1908 года его здоровье стало ухудшаться, последние два месяца перед смертью он был прикован к постели и 24 апреля (7 мая) 1909 года скончался. Похоронен в Саут-Кейнане на кладбище старейшего на Американском континенте православного монастыря, построенного с его участием.

Внешние аудиофайлы
	[midwestdiocese.org/files/AUDIO/ALEXIS-TOTH-LECTURE.mp3 Проповедь] митрополита всей Америки и Канады Ионы в день празднования 100-летия со дня кончины св. Алексия Товта (7 мая 2009)
	[maxim.kiev.ua/audio/alexis-toth-lecture.mp3 Зеркало]

Деятельность

В результате миссионерской деятельности протопресвитера Алексия Товта после его кончины, в период до Второй мировой войны, в Америке и на родине святого, в Словакии, в православие перешли сотни тысяч униатов (только в Америке около 250 тысяч). При этом, в Америке они сформировали около 300 православных приходов. Таким образом, наибольший рост Русской православной греко-кафолической церкви в Америке был связан с обращением грекокатоликов.

Поскольку переход святого Алексия в православную веру изначально был вызван конфликтом с католическим архиепископом Джоном Айрлендом, последнего в шутку называют «Отцом Православной Церкви в Америке», а движение по переходу в православие, которое охватило все слои униатов в Америке и длилось по некоторым оценкам с 1890 по 1914 года, — «движением Товта» или «схизмой Товта».

Сочинения

При жизни святого Алексия изданы четыре книги его сочинений, статьи в Американском пра­вославном вестнике, газете «Свет» и других изданиях, содержащие объяснения истин православного вероучения, размышления о том, как славяне должны жить в Америке. Статьи и книги святого были написаны простым, понятным для русинов языком, с употреблением поговорок и шуток.

Самой известной книгой отца Алексия была «Где искать правду?» (англ. Where to Seek the Truth?), которая неоднократно переиздавалась на нескольких языках, служа для униатов православным катехизисом.

Национальные взгляды

Отец Алексей был ярким носителем карпаторусского национального самосознания. Как и все русины своего времени, был воспитан в любви к русскому православию и называл свою веру русской. Считал унию насильственной, а её принятие — причиной упадка русинской культуры.

Почитание

Тропарь святому Алексию,
глас 4

О праведне отче Алексие, / небесный наш ходатаю и учителю, / Божественное украшение Христовы Церкве, / Владыце всех молися / Веру Православную во Америце укрепити, / мир вселенней даровати // и душам нашим велию милость.

Кондак святому Алексию,
глас 5

Воспоим, вернии, Алексия пресвитера, / боготечную звезду пресветлую Православия во Америце, / образ терпения и смирения, / пастыря добраго Христова стада. / Яко той воззва заблудшее овча / и провещании своими приведе е к Царствию Небесному.

Канонизация

В 1916 году, через семь лет после кончины отца Алексия Товта, когда состоялось перезахоронение его тела в специальный склеп у главного храма Тихоновского монастыря, оно было обнаружено нетленным. В 1994 году гроб отца Алексия был открыт ещё раз, и снова его тело нашли нетленным.

31 марта 1994 года был канонизирован решением Священного Синода православной церкви в Америке с установлением дня памяти 7 мая и включением в Собор всех святых Северной Америки (второе воскресение после Пятидесятницы). Официальные торжества по случаю его прославления состоялись 29-30 мая 1994 года, к 200-летию православия в Америке. В торжествах принимали участие представители Константинопольского и Московского патриархатов, а также Православной церкви Чешских Земель и Словакии.

Его мощи перенесены из склепа за алтарной стеной монастырского храма в раку у иконостаса внутри храма.

В честь святого Алексия были составлены богослужение, тропарь, кондак и [ustavschik.livejournal.com/77952.html акафист].

Почитание в США

Ещё при жизни отца Алексия перешедшие из грекокатоличества карпатороссы называли его Батько, чего затем не удостаивался ни один из видных продолжателей его дела. В 2009 году в Православной церкви в Америке праздновалось 100-летие со дня преставления святого Алексия Товта. Особенно святой Алексий почитается в приходах, история которых связана с его миссионерской деятельностью.

В США появляются храмы, посвящённые святому Алексию Товту (в частности, в Константинопольском Патриархате).

Почитание за пределами США

В 2001 году святой Алексий Товт был прославлен в Соборе Галицких святых в Львовской епархии Украинской православной церкви (день памяти — неделя 3-я по Пятидесятнице). Почитается в Русской и Православной церкви Чешских земель и Словакии.

На Закарпатье организуются православные молодёжные лагеря в честь святого Алексия.

Распространение святых мощей

Частицы мощей святого Алексия можно встретить не только на территории США, но и в других странах (в России: храм св. вмц. Екатерины на Всполье (Москва), на Украине: храм св. вмч. Георгия (Львов)).

Митрополит Герман (Свайко), предыдущий предстоятель Православной Церкви в Америке, во время своего официального визита в Православную Церковь Чешских земель и Словакии в 2004 году передал частицы мощей святого Алексия нескольким храмам в Чехии и Словакии, преподнёс их также всем архиереям этой Поместной Церкви.

Во время своего первого визита в Россию в качестве предстоятеля Православной Церкви в Америке Митрополит Иона в ознаменование 100-летия преставления святого Алексия 26 апреля 2009 года преподнёс в подарок Патриарху Московскому Кириллу икону святого с частицей его мощей.

Литература

на русском языке

• Юбилейный сборник в память 150-летия Русской Православной Церкви в Северной Америке. — Нью-Йорк, 1944.
• Прот. П. Коханик. Начало истории Американской Руси // [ftp2.mnib.org.ua/mnib091-HardyReprintKohanik-Na4aloIstoriiAmerikanskojRusi.djvu История русинской эмиграции]. — 2-е изд. — Trumsull, Connecticut: Peter S. Hardy, 1970. — С. 467—617. — 617 с.
• Солдатов Г. М. Св. Алексий Товт (Toth) // «Верность» : журнал. — 2006. — № 73.

на английском языке

• Stokoe M., Kishkovsky L. Orthodox Christians in North America, 1794-1994. — Orthodox Christian Publications Center, 1995.
• Ferencz N. [www.gorgiaspress.com/bookshop/showproduct.aspx?ISBN=1-59333-195-9 American Orthodoxy and Parish Congregationalism]. — Piscataway, New Jersey: Gorgias Press, 2006. — С. 147—166. — 234 с. — ISBN 1-59333-195-9.
• Russin Keith S. Father Alexis G. Toth and the Wilkes-Barre litigations // St. Vladimir's Theological Quarterly : журнал. — 1972. — Т. 16, № 3. — С. 128—149.
• O’Connell M. R. John Ireland and the American Catholic Church. — Minnesota Historical Society Press, 1988. — С. 270. — 624 с. — ISBN 978-0873512305.

Ссылки

• [www.oca.org/FSLivesAllSaints.asp?M=5&D=7 Repose of St Alexis Toth the confessor and defender of Orthodoxy in America] (англ.). Проверено 7 апреля 2011. [www.webcitation.org/60uriclUN Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
• [ocaphoto.oca.org/MiscEventViewer.asp?EID=890 Описание житийной иконы св. Алексия]. Проверено 7 апреля 2011. [www.webcitation.org/60urjSVTv Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
• [www.stmarysoca.org/stalexis/index.html Страница, посвящённая св. Алексию, на сайте первого из униатских приходов, обращённых его трудами в православие]. Проверено 7 апреля 2011. [www.webcitation.org/60urk5uaN Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
• [www.pravenc.ru/text/64636.html Алексий Товт]. Православная энциклопедия. Проверено 7 апреля 2011. [www.webcitation.org/60urkthA7 Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
• [drevo-info.ru/articles/3620.html Товт Алексей Георгиевич]. Открытая православная энциклопедия «Древо». Проверено 7 апреля 2011. [www.webcitation.org/60urlnEBG Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Товт, Алексей Георгиевич

В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.