Тодзио, Хидэки

Хидэки Тодзио 東條 英機<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр Японии
18 октября 1941 — 22 июля 1944
Монарх:	Хирохито
Предшественник:	Фумимаро Коноэ
Преемник:	Куниаки Коисо
министр армии Японии
22 июля 1940 — 22 июля 1944
Предшественник:	Сюнроку Хата
Преемник:	Сугияма, Хадзимэ
Рождение:	30 декабря 1884(1884-12-30) Токио
Смерть:	23 декабря 1948(1948-12-23) (63 года) тюрьма Сугамо (Токио)
Супруга:	Кацуко Ито
Дети:	сыновья: Хидэтака, Тэруо и Тосио дочери: Мицуэ, Макиэ, Кимиэ и Юкиэ
Военная служба
Принадлежность:	Японская империя Японская империя
Звание:	Генерал армии
Автограф:
Награды:

Хидэки Тодзио (яп. 東條 英機 То:дзё: Хидэки , традиционное написание — Тодзио; правильное Тодзё, в переводной литературе распространено также неверное Тойо; кюдзитай: 東條 英機; синдзитай: 東条 英機) — японский политик и военачальник. Министр армии (1940—1944), премьер-министр Японии (1941—1944).

После поражения Японии во Второй мировой войне был признан Токийским трибуналом военным преступником, осуждён за развязывание агрессивных войн и жестокое обращение с пленными, признан виновным и приговорён к смертной казни через повешение.

Биография

Хидэки Тодзио родился в маленьком городе Кодзимати 30 декабря 1884 года. Он был третьим сыном в семье Хидэнори Тодзё, генерал-лейтенанта Императорской армии Японии. Оба старших брата Хидэки умерли до его рождения. В 1909 году он женился на Кацуко Ито, которая ему родила трёх сыновей и четырех дочерей.

Начало карьеры

В 1905 году Тодзио окончил Военную академию Императорской армии в составе 17 выпуска. В классе из 50-ти человек он был 42-м по успеваемости. По окончании академии Тодзио получил звание младшего лейтенанта пехотных войск.

Позднее Тодзио обучался в Высшей военной академии, которую окончил в 1915 году в составе 27 выпуска. После этого он получил звание капитана и должность начальника Третьего полка императорской стражи. В 1919 году был военным атташе в Швейцарии. После возвращения в Японию в 1920 году получил звание майора. В 1921 году побывал в Германии.

В 1922 году Тодзио вернулся в Японию и стал инструктором в Военном колледже. В 1929 году ему было присвоено звание подполковника.

В течение 1920-х годов Тодзио оказывался все более вовлеченным в политику. Он был одним из виднейших членов армейской группировки Тосэй-ха, куда, помимо него, входили Кадзусигэ Угаки, Хадзимэ Сугияма, Куниаки Коисо, Ёсидзиро Умэдзу и Тэцудзан Нагата. Они представляли консервативно настроенные силы в армии — в противовес экстремистски настроенной группировке Кода-ха, возглавляемой Садао Араки.

Генерал армии

В 1933 году Тодзио получил звание генерал-майора и был назначен начальником отдела кадров военного министерства Японии.

В августе 1934 года он был назначен командующим 24-й пехотной бригады армии Японии. В сентябре 1935 года Тодзио был назначен начальником военной полиции Квантунской армии в Манчжурии. Тогда Тодзио получил прозвище «Бритва» (яп. 剃刀 камисори) — за свой острый ум и способность к быстрому принятию решений.

В 1936 году во время «путча молодых офицеров» Тодзио выступил против попытки переворота. Император Хирохито был возмущен попыткой нападения на своих близких советников и вскоре мятежники были вынуждены сдаться.

Тодзио возглавил штаб Квантунской армии и, в качестве такового, стал отвечать за японские наступательные операции в Монголии. В июле 1937 года в ходе Чахарской операции (яп. チャハル作戦, кит. 长城抗战) он лично вел в бой силы 1-й независимой смешанной бригады. Во время этой кампании Тодзио в первый и последний раз в жизни принял участие в боевых действиях.

После инцидента у моста Марко Поло, ознаменовавшего начало второй японо-китайской войны, войска, которым командовал Тодзио, начали наступление на Хэбэй.

В мае 1938 года Тодзио был отозван в Японию, где он был назначен заместителем военного министра Сэйсиро Итагаки. С декабря 1938 по 1940 год Тодзио был главным инспектором военной авиации.

Министр армии

В июле 1940 года Тодзио стал министром армии во втором кабинете Фумимаро Коноэ и сохранил этот пост в третьем кабинете Коноэ. Хидэки Тодзио был убежденным сторонником заключения союза с нацистской Германией и фашистской Италией.

Чтобы изолировать Китай от других стран, Япония напала на французский Индокитай в июле 1941 года. После этого США ввели эмбарго на поставку в Японию нефти и бензина.

18 октября 1941 года утративший популярность и доверие императора Фумимаро Коноэ ушёл в отставку. Новым премьер-министром стал Хидэки Тодзио.

Премьер-министр Японии

В ноябре 1941 года Тодзио и начальник генерального штаба Японии Осами Нагано разработали план нападения на Пёрл-Харбор. 7 декабря 1941 года Японская империя напала на Соединенные Штаты Америки.

После поражения в битве у атолла Мидуэй популярность Тодзио пошла на спад и он столкнулся с оппозицией в правительстве и армии. После поражения японской армии в битве за остров Сайпан Тодзио был вынужден 18 июля 1944 года уйти в отставку.

Суд

После капитуляции Японской империи 2 сентября 1945 года командующий армиями союзников отдал приказ об аресте японских военных преступников. Одним из них был генерал Тодзио. При аресте он совершил неудачную попытку застрелиться: рана оказалась не смертельной. После того как Хидэки вылечили, его переправили в тюрьму Сугамо. Тодзио обвинялся по следующим пунктам:

• Развязывание агрессивных войн и нарушение международного права
• Развязывание неспровоцированной войны против Китайской Республики
• Развязывание агрессивной войны против США
• Развязывание агрессивной войны против Содружества наций
• Развязывание агрессивной войны против Нидерландов
• Развязывание агрессивной войны против Франции
• Отдача приказов о бесчеловечном обращении с военнопленными.

Тодзио полностью признал свою вину. 12 ноября 1948 года он был приговорен к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение 23 декабря 1948 года.

В 1978 году имя Тодзио вместе с другими 13 казнёнными было высечено на плитах в храме Ясукуни, национальном мемориале павшим в войне. Через два года на месте приведения приговора в исполнение был поставлен памятник.

Завещание

«…Японские мужчины, в настоящее время, Императорский эдикт об окончании войны всего лишь плод трезвых размышлений, каковы бы они ни были. Однако союзники спровоцировали Великую Восточноазиатскую войну и я сражался в ней, не имея выбора, для выживания нации и в целях национальной самообороны. Хотя наша страна, к несчастью, потерпела поражение от этих стран, причину того, что мы живём в этой стране, невозможно отрицать. Япония — божественная страна. Я желаю, чтобы вы были уверены в судьбе Империи и ждали времени, когда эта трудность будет преодолена общими преданными усилиями. Я желаю, чтобы солнце взошло снова…».

Оценки

Многие люди, в том числе японцы, возлагают на Тодзио ответственность за вступление страны во Вторую мировую войну на стороне нацистского блока, и, как следствие — за поражение Японии, разрушение её городов, крах экономики, утрату многочисленных территорий и гибель миллионов людей.

В то же время, некоторые современные японцы считают Тодзио бескорыстным человеком и настоящим героем, ставшим жертвой неблагоприятных обстоятельств. Сам Тодзио неоднократно ссылается в своих мемуарах на судьбу, вынудившую его возглавить военное правительство Японии в период, когда Япония вступила в войну с могущественными противниками. Сама война, исходя из логики Тодзио, была единственной возможностью прервать энергетическую блокаду и предотвратить экономическое удушение страны могущественными мировыми державами того периода — Англией и Соединёнными Штатами.

Внучка Хидэки Тодзио — Юко Тодзио — выступает с позиции безусловного оправдания политики Японской империи во Второй мировой войне в целом и своего деда в частности. Она полагает, что Япония не вела агрессивную войну, не совершала военных преступлений, что все люди, почитаемые в храме Ясукуни — герои и что единственной ошибкой её деда было то, что он допустил поражение Японии в войне.

См. также

• Храм Ясукуни

Отрывок, характеризующий Тодзио, Хидэки

Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему: