Тойнби, Арнольд Джозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Арно́льд То́йнби
Arnold J. Toynbee
Научная сфера:

история, историософия

Известен как:

создатель цивилизационной теории

Награды и премии:

Арно́льд Джо́зеф То́йнби (англ. Arnold Joseph Toynbee; 14 апреля 1889 года, Лондон — 22 октября 1975 года) — британский историк, философ истории, культуролог и социолог. Один из разработчиков цивилизационной теории, автор двенадцатитомного труда по сравнительной истории цивилизаций «Постижение истории». Исследователь процессов глобализации, критик концепции европоцентризма. Удостоен Ордена Кавалеров Почёта.





Биография

Арнольд Джозеф Тойнби — племянник известного исследователя экономической истории и сторонника социального реформаторства для улучшения положения рабочего класса Арнольда Тойнби-старшего.

Учился в колледже Винчестер и оксфордском Бейлиол-колледже, где начал преподавательскую деятельность в 1912 году, затем преподавал историю Средних веков и Византии в Кингс-колледже. В 1913 г. женился на Розалинде Мюррей (†1967), дочери шотландца Гилберта Мюррея.

Тойнби служил в Британском Форин-офисе, занимался изучением ближневосточных конфликтов. В начале Первой мировой войны собирал (вместе с Джеймсом Брайсом) материалы о преступлениях германских агрессоров в Бельгии.

В 1915 году Брайс и Тойнби подготовили «Синюю книгу» по Османской империи, обобщившую множество достоверных свидетельств совершённых младотурками массовых убийств армян (см. геноцид армян) и ассирийцев (см. геноцид ассирийцев)[1].

В 1919—1924 годах преподавал в Лондонском университете. Работал в Лондонской школе экономики и Королевском институте международных отношений (англ. RIIA) в Чэтэм-Хаус, директором которого состоял в 1929—1955 гг.

Автор множества исследований по историко-философским, социологическим и политическим проблемам. Его первая работа (1913) была посвящена истории древней Спарты.

Положение учёного-специалиста, вовлечённого в мировую политику на самом высоком уровне (эксперт на Парижских мирных конференциях 1919 и 1946 годах), в значительной степени определило характер и масштабы его исторического мышления. Влияние на Тойнби оказала этико-религиозная концепция Анри Бергсона[2][3]. Сам он в своём творческом развитии выделял три этапа:

  • до окончания Первой мировой войны;
  • до 1950-х годов;
  • последний этап[3].

Последовательно писал и издавал части философско-исторического труда «Постижение истории»[4] (тт. 1-12, 1934—1961 годы). Это исследование он начал ещё в 1927 году. Итоги подведены в книге «Изменения и привычки» (1966 год). В «Постижении истории» разработал и изложил собственную теорию цивилизации. В 1960-х годах эта книга стала необычайно популярна в США, где Тойнби назвали даже «культовым автором».

Сын А. Дж. Тойнби и Р. Мюррей — Филип Тойнби — был журналистом, писателем и коммунистом, а их внучка Полли Тойнби является левой публицисткой и колумнисткой «The Guardian».

В честь историка назван астероид 7401 Тойнби.

Теория локальных цивилизаций Тойнби

Тойнби рассматривал всемирную историю как систему условно выделяемых цивилизаций, проходящих одинаковые фазы от рождения до гибели и составляющих ветви «единого дерева истории». Цивилизация, по Тойнби — замкнутое общество, характеризующееся при помощи двух основных критериев:[5] религия и форма её организации; территориальный признак, степень удалённости от того места, где данное общество первоначально возникло[6].

Тойнби выделяет 21 цивилизацию[5]:

  1. египетская,
  2. андская,
  3. древнекитайская,
  4. минойская,
  5. шумерская,
  6. майянская,
  7. сирийская,
  8. индская,
  9. хеттская,
  10. эллинская,
  11. западная,
  12. дальневосточная (в Корее и Японии),
  13. православная христианская (основная) (в Византии и на Балканах),
  14. православная христианская в России,
  15. дальневосточная (основная),
  16. иранская,
  17. арабская,
  18. индуистская,
  19. мексиканская,
  20. юкатанская,
  21. вавилонская.

Также, кроме перечисленных, Тойнби выделяет неродившиеся цивилизации (дальнезападная христианская, дальневосточная христианская, скандинавская, неродившаяся сирийская «эпохи гиксосов» — середины II тысячелетия до н. э.), а также особый класс задержанных цивилизаций, которые родились, но были остановлены в своём развитии после рождения (эскимосы, кочевники Великой степи, османы, спартанцы, полинезийцы).[7]

Учёным были выдвинуты критерии оценки цивилизаций: устойчивость во времени и пространстве, в ситуациях Вызова и взаимодействия с другими народами. Смысл цивилизации он видел в том, что сопоставимые единицы (монады) истории проходят сходные этапы развития. Успешно развивающиеся цивилизации проходят стадии возникновения, роста, надлома и разложения. Развитие цивилизации определяется тем, способно ли творческое меньшинство цивилизации находить ответы на вызовы природного мира и человеческой среды. Тойнби отмечает следующие типы вызовов: вызов сурового климата (египетская, шумерская, китайская, майянская, андская цивилизации), вызов новых земель (минойская цивилизация), вызов внезапных ударов от соседних обществ (эллинская цивилизация), вызов постоянного внешнего давления (русская православная, западная цивилизация) и вызов ущемления, когда общество, утратив нечто жизненно важное, направляет свою энергию на выработку свойств, возмещающих потерю[8]. Каждая цивилизация даёт сформулированный её «творческим меньшинством» Ответ на Вызов, бросаемый ей природой, социальными противоречиями и в особенности другими цивилизациями. На стадиях возникновения и роста творческое меньшинство находит ответ на вызовы окружения, авторитет его растёт и происходит рост цивилизации. На стадиях надлома и разложения творческое меньшинство утрачивает способность находить ответы на вызовы окружения и превращается в элиту, стоящую над обществом и управляющую уже не силой авторитета, а силой оружия. Большинство населения цивилизации превращается во внутренний пролетариат. Правящая элита создаёт универсальное государство, внутренний пролетариат — Вселенскую церковь, внешний пролетариат создаёт мобильные военные отряды[9].

В центре историософских построений Тойнби лежит концепция эллинской цивилизации[10]. Учёный принципиально отвергал категорию общественно-экономической формации[10].

Тойнби о России

Основным вызовом, определившим развитие русской православной цивилизации, Тойнби считает непрерывное внешнее давление. Впервые оно началось со стороны кочевых народов в 1237 г. походом хана Батыя. Ответ заключался в изменении образа жизни и обновлении социальной организации. Это позволило впервые за всю историю цивилизаций оседлому обществу не только победить евразийских кочевников, но и завоевать их земли, изменить лицо ландшафта и в конечном итоге изменить ландшафт, преобразовав кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища — в оседлые деревни. В следующий раз страшное давление на Россию последовало в XVII веке со стороны западного мира. Польская армия в течение двух лет оккупировала Москву. Ответом на этот раз было основание Петербурга Петром Первым и создание русского флота на Балтийском море[11].

Утвердившийся в России коммунизм Тойнби рассматривал как «контрудар», отбивающий назад то, что Запад навязал России в XVIII веке. Здесь — общая точка с идеологиями «евразийства», «сменовеховства» и национал-большевизма. Экспансия коммунистических идей явилась, по Тойнби, лишь одним из неизбежных ответов на противоречие «между западной цивилизацией как агрессором и другими цивилизациями как жертвами». Свидетель гибели викторианской Англии, двух мировых войн и распада колониальной системы, Тойнби утверждал, что «на вершине своего могущества Запад сталкивается с незападными странами, у которых достаточно стремления, воли и ресурсов, чтобы придать миру незападный облик». Тойнби предсказывал, что в 21 в. определяющим историю Вызовом станут выдвинувшая собственные идеалы Россия (которую Запад не жаждет принять в свои объятия), исламский мир и Китай.

Критика Тойнби

Теоретические построения А. Тойнби вызвали неоднозначную реакцию у профессиональных историков. В частности, известный французский историк, один из основателей школы «Анналов» Люсьен Февр оставил следующие комментарии[12]:

Сравнительная история глазами Тойнби… Что это такое, как не воскрешение в XX веке старого литературного жанра, бывшего в своё время популярным, давшим столько шедевров? От Лукреция до Фонтенеля жанр этот именовался «Диалогами мёртвых». Подытожим в двух словах. То, что в «A Study of History» достойно похвалы, не представляет для нас ничего особенно нового. А то, что есть в нем нового, не представляет особенной ценности… Нам не преподнесли никакого нового ключа. Никакой отмычки, с помощью которой мы бы могли открыть двадцать одну дверь, ведущую в двадцать одну цивилизацию. Но мы никогда и не стремились завладеть такой чудодейственной отмычкой. Мы лишены гордыни, зато у нас есть вера. Пусть до поры до времени история остается Золушкой, сидящей с краю стола в обществе других гуманитарных дисциплин. Мы отлично знаем, почему ей досталось это место. Мы сознаем также, что и её коснулся глубокий и всеобщий кризис научных идей и концепций, вызванный внезапным расцветом некоторых наук, в частности физики… И в этом нет ничего страшного, ничего такого, что могло бы заставить нас отречься от нашего кропотливого и нелегкого труда и броситься в объятия к шарлатанам, к наивным и в то же время лукавым чудотворцам, к сочинителям дешевых (но зато двадцатитомных) опусов по философии истории

Российский философ А. А. Ивин отмечает религиозность работ Тойнби:

Разбивая историю на отдельные, локальные цивилизации, Тойнби вместе с тем пытается восстановить идею единства мировой истории, придавая этому единству религиозный смысл. Через отдельные цивилизации история ведет от примитивных обществ к цивилизациям, порождающим высшие религии и приобщенного к ним человека, способного остро ощущать существование иного, небесного мира.


Концепция Тойнби поражает грандиозностью своего замысла — охватить всю человеческую историю и описать все появившиеся в её ходе цивилизации. Чрезвычайно богатая деталями и верными наблюдениями, касающимися отдельных цивилизаций и их сравнения, концепция завершается, однако, превознесением мировых религий и констатацией того, что история — это божественная творческая сила в движении.

— Ивин А. Философия истории[13]

Ивин усматривает в религиозном уклоне ограниченность анализа в работах Тойнби лишь прошлыми цивилизациями, где религия действительно играла существенную роль. Тойнби почти ничего не говорит об истории XX века и даже события XIX века упоминаются им мимоходом.

Самое важное — соотношение человека с ландшафтом — концепцией А. Тойнби не решено, а запутано. Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует человека к повышенной активности, с одной стороны, — вариант географического детерминизма, а с другой — просто неверен. Климат около Киева, где сложилось Древнерусское государство, отнюдь не тяжёл. Заявление, что «господство над степью требует от кочевников так много энергии, что сверх этого ничего не остается» (с. 167—169), показывает неосведомленность автора. Алтай и Ононский бор, где сложились тюрки и монголы, — курортные места. Если море, омывающее Грецию и Скандинавию, — «вызов», то почему греки «давали на него ответ» только в VIII—VI вв. до н. э., а скандинавы — в IX—XII вв. н. э.? А в прочие эпохи не было ни победоносных эллинов, ни отчаянных хищных финикийцев, ни грозных викингов, а были ловцы губок или селедки? Шумеры сделали из Двуречья Эдем, «отделяя воду от суши», а турки все так запустили, что там опять образовалось болото, хотя, по А. Тойнби, они должны были ответить на «вызов» Тигра и Евфрата. Всё неверно. Не менее произвольной выглядит и географическая классификация цивилизации по регионам. У Тойнби в одну цивилизацию зачислены Византийская и Турецкая империи только потому, что они располагались на одной территории, причём не греки и албанцы, а османы почему-то объявлены «задержанными» (?!). В «сирийскую цивилизацию» попали Иудейское царство, Ахеменидская империя и Арабский халифат, а Шумер и Вавилон разделены на материнскую и дочернюю. Очевидно, критерием классификации был произвол автора.

Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Почему я не согласен с А. Тойнби[14]

Ю. И. Семёнов отмечал, что «Тойнби подгоняет реально существующие общества и системы обществ под свои схемы, не останавливаясь перед прямым насилием над фактами»[15].

О Тойнби

  • Емельянов-Лукьянчиков М. А. Иерархия радуги. Русская цивилизация в наследии К.Леонтьева, Н.Данилевского, О.Шпенглера, А.Тойнби. М., Русский мир, 2008, 700 с.
  • Рашковский Е. Б. Востоковедная проблематика в культурно-исторической концепции А.Дж. Тойнби. М.: Наука, 1976

Библиография

Переведённые на русский язык
  • Тойнби А. Дж. Постижение истории: Сборник / Пер. с англ. Е. Д. Жаркова. — М.: Рольф, 2001 — 640 с., ISBN 5-7836-0413-5, тир. 5000 экз.
  • Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории: Сборник / Пер. с англ. — М.: Рольф, 2002 — 592 с., ISBN 5-7836-0465-8, тир. 5000 экз.
  • Тойнби А. Дж. Пережитое. Мои встречи. / Пер. с англ. — М.: Айрис-пресс, 2003 — 672 с., ISBN 5-8112-0076-5, тир. 5000 экз.
  • Тойнби А. Дж. Исследование истории: В 3 т. / Пер. с англ., вступ. статья и комментарии К. Я. Кожурина. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та: «Издательство Олега Абышко», 2006 — 1333 с., ISBN 5-288-03610-1, тир. 1000 экз.
  • Тойнби А. Дж., Икеда Д. Избери жизнь. Диалог Арнольда Дж. Тойнби и Дайсаку Икеды — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2007 — 448 с. — ISBN 978-5-211-05343-4
  • Тойнби А. Дж. Промышленный переворот в Англии в XVIII столетии — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011 — 352 с. — ISBN 978-5-397-01962-0
  • Тойнби А. Дж. Роль личности в истории. / Пер. с англ. — М.: Астрель, 2012 — 222 с. — ISBN 978-5-271-41624-8
  • Тойнби А. Дж., Хантингтон С. Ф. Вызовы и ответы. Как гибнут цивилизации — М.: Алгоритм, 2016 — 288 с. — ISBN 978-5-906817-86-0
Остальные
  1. «Зверства в Армении: Убийство нации» (The Armenian Atrocities: The Murder of a Nation, 1915).
  2. «Национальность и война» (Nationality and the War, 1915).
  3. «Новая Европа: Эссе о восстановлении» (The New Europe: Some Essays in Reconstruction, 1915).
  4. «Балканы: История Болгарии, Сербии, Румынии и Турции» (A History of Bulgaria, Serbia, Greece, Rumania, Turkey, 1915).
  5. «Депортации в Бельгии» (The Belgian Deportations, 1917).
  6. «Немецкий террор в Бельгии» (The German Terror in Belgium: An Historical Record, 1917).
  7. «Немецкий террор во Франции» (The German Terror in France: An Historical Record, 1917).
  8. «Турция: Прошлое и будущее» (Turkey: A Past and a Future,1917).
  9. «Западный вопрос в Греции и Турции: исследование контактов цивилизаций» (The Western Question in Greece and Turkey: A Study in the Contact of Civilizations, 1922).
  10. «Греческая цивилизация и характер» (Greek Civilization and Character: The Self-Revelation of Ancient Greek Society, 1924).
  11. «Греческая историческая мысль от Гомера до времени Гераклита» (Greek Historical Thought from Homer to the Age of Heraclius, 1924).
  12. «Неарабские владения Османской империи после перемирия 30 октября 1918» (Non-Arab Territories of the Ottoman Empire since the Armistice of the 30th October 1918, 1924).
  13. «Турция» (Turkey, в соавторстве, 1926).
  14. «Введение во внешнюю политику Британской империи в послевоенное время» (The Conduct of British Empire Foreign Relations since the Peace Settlement, 1928).
  15. «Путешествие в Китай, или Заметные детали» (A Journey to China, or Things Which Are Seen, 1931)
  16. «Постижение истории» (Сокращенная версия Д. С. Сомервелла, 1946, 1957, окончательная сокращенная версия 10 томов 1960).
  17. «Цивилизация на суде истории» (Civilization on Trial, 1948).
  18. «Перспективы западной цивилизации» (The Prospects of Western Civilization, 1949).
  19. «Война и цивилизация» (War and Civilization, 1950).
  20. «Двенадцать действующих лиц греко-римской истории» (по Фукидиду, Ксенофону, Плутарху и Полибию) (Twelve Men of Action in Greco-Roman History, 1952).
  21. «Мир и Запад» (The World and the West, 1953).
  22. «Историческое исследование религии» (An Historian’s Approach to Religion, 1956).
  23. «Христианство в среде мировых религий» (Christianity among the Religions of the World, 1957).
  24. «Демократия атомного века» (Democracy in the Atomic Age, 1957).
  25. «От Востока до Запада: Кругосветное путешествие» (East to West: A Journey round the World, 1958).
  26. «Эллинизм: История цивилизации» (Hellenism: The History of a Civilization, 1959).
  27. «Между Оксом и Джумной» (Between Oxus and Jumna, 1961).
  28. «Америка и мировая революция» (America and the World Revolution, 1962).
  29. «Современный эксперимент западной цивилизации» (The Present-Day Experiment in Western Civilization, 1962).
  30. «Между Нигером и Нилом» (Between Niger and Nile, 1965).
  31. «Наследие Ганнибала: Влияние Пунических войн на жизнь Рима» (Hannibal’s Legacy: The Hannibalic War’s Effects on Roman Life, 1965): Т. I. «Рим и его соседи накануне вторжения Ганнибала» (Rome and Her Neighbours before Hannibal’s Entry). Т. II. «Рим и его соседи после ухода Ганнибала» (Rome and Her Neighbours after Hannibal’s Exit).
  32. «Изменения и традиция: Вызовы нашего времени» (Change and Habit: The Challenge of Our Time, 19660).
  33. «Мои встречи» (Acquaintances, 1967).
  34. «Города и судьбы» (Cities of Destiny, 1967).
  35. «Между Мауле и Амазонкой» (Between Maule and Amazon, 1967).
  36. «Испытания Христианства: Иудаизм, эллинизм и исторический фон испытаний» (The Crucible of Christianity: Judaism, Hellenism and the Historical Background to the Experiences, 1969).
  37. «Христианская вера» (Christian Faith, 1969).
  38. «Некоторые проблемы греческой истории» (Some Problems of Greek History, 1969).
  39. «Города в развитии» (Cities on the Move, 1970).
  40. «Спасая будущее» (Surviving the Future, диалог между А. Тойнби и проф. Кей Вакайзуми, 1971).
  41. «Постижение истории» (Иллюстрированный однотомник в соавторстве с Джейн Каплан)
  42. «Половина мира: История и культура Китая и Японии» (Half the World: The History and Culture of China and Japan, 1973).
  43. «Константин Багрянородный и его мир» (Constantine Porphyrogenitus and His World, 1973)
  44. «Человечество и Мать-Земля: Очерки по истории мира» (Mankind and Mother Earth: A Narrative History of the World, 1976, посмертно).
  45. «Греки и их наследие» (The Greeks and Their Heritages, 1981, посмертно).

См. также

Напишите отзыв о статье "Тойнби, Арнольд Джозеф"

Примечания

  1. British Government Report on the Armenian Massacres of April-December 1915.
  2. [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000007/st038.shtml Анри Бергсон. Жизнь и сочинения]
  3. 1 2 [www.dissercat.com/content/problema-vzaimosvyazi-kultury-i-vlasti-v-filosofii-istorii-dzh-toinbi disserCat — ошибка работы]
  4. В соавторстве с Доротеей Грейс Сомервелл (Dorothea Grace Somervell). В русском переводе «Академии Исследования Культуры» (Санкт — Петербург, 2009) данный труд назван «Исследования истории».
  5. 1 2 Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. / Пер. с англ. Е. Д. Жаркова, М., Рольф, 2001. — 640 с., ISBN 5-7836-0413-5, т. I. Введение. Сравнительное исследование цивилизаций, Предварительная классификация обществ данного вида, с. 82-85.
  6. [www.dissercat.com/content/fenomen-tsivilizatsii-v-filosofskom-nasledii-toinbi disserCat - ошибка работы]
  7. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. / Пер. с англ. Е. Д. Жаркова, М., Рольф, 2001. — 640 с., ISBN 5-7836-0413-5, т. III. Рост цивилизаций. Задержанные цивилизации, с. 188—216.
  8. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. / Пер. с англ. Е. Д. Жаркова, М., Рольф, 2001. — 640 с., ISBN 5-7836-0413-5, т. II. Генезис цивилизаций. Вызов-и-Ответ.
  9. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. / Пер. с англ. Е. Д. Жаркова, М., Рольф, 2001. — 640 с., ISBN 5-7836-0413-5, т. V. Распады цивилизаций. с. 346—369.
  10. 1 2 [www.dissercat.com/content/ellinskaya-tsivilizatsiya-v-nauchnom-tvorchestve-arnolda-toinbi disserCat - ошибка работы]
  11. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. / Пер. с англ. Е. Д. Жаркова, М., Рольф, 2001. — 640 с., ISBN 5-7836-0413-5, т. 2. Генезис цивилизаций. Вызов-и-ответ. Стимул давлений., с. 147—149.
  12. Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 95-96.
  13. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Ivin/_02.php Ивин А. Философия истории]
  14. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. [lib.web-malina.com/getbook.php?bid=1625&page=31 Почему я не согласен с А. Тойнби]
  15. [www.dissercat.com/content/transformatsiya-tsivilizatsionnogo-ucheniya-toinbi disserCat - ошибка работы]

Отрывок, характеризующий Тойнби, Арнольд Джозеф

Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.