Токугава Ёсинобу

Токугава Ёсинобу яп. 徳川 慶喜<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Токугава Ёсинобу, Осака, 1867 год</td></tr>
Сёгун Японии
1866 — 1868
Предшественник:	Токугава Иэмоти
Преемник:	Ликвидация Токугавского сёгуната и возвращение верховной власти императору Мейдзи (Муцухито)
Рождение:	28 октября 1837(1837-10-28) Эдо
Смерть:	22 ноября 1913(1913-11-22) (76 лет) Бункё, Токио
Род:	Токугава
Отец:	Токугава Нариаки
Мать:	Ёсико
Супруга:	Токугава Микака

Князь Токугава Ёсинобу (яп. 徳川 慶喜, 28 октября 1837 — 22 ноября 1913) — 15-й и последний сёгун Японии из династии Токугава, известен также как сёгун Кейки. Период правления: 10 января 1867 — 3 января 1868 года. Пытался провести реформы в Японии, при этом, в отличие от своих соперников, которые ориентировались на Великобританию и США, Токугава ориентировался на Францию.

Свергнут в конце 1867 года в ходе Революции Мэйдзи, после поражения в войне Босин (1868—1869) сторонников реставрации сёгуната ушёл в отставку. Преследованиям не подвергался, однако полностью отказался от участия в публичной жизни. Увлекался охотой, стрельбой из лука, фотографией и ездой на велосипеде.

В 1902 году Император Мэйдзи дал ему право основать собственный дворянский род и присвоил ему высший титул князя (ко: сяку) за преданную службу Японии. . С 1902 года также был депутатом верхней палаты Императорского парламента Японии.

Молодость

Токугава Ёсинобу родился 28 октября 1837 года в городе Эдо (современный Токио). Его отец, Токугава Нариаки (1800—1860), был правителем Мито-хана (1829—1844) и родственником 12-го сёгуна Токугавы Иэёси. После учёбы в школе Кодокан в Мито в 1847 году Ёсинобу стал главой рода Токугава ветви Хитоцубаси(яп. 一橋). Его матерью была Ёсико, дочь принца крови Арисугава.

В 1853—1854 годах, во время прибытия эскадры коммодора США Мэттью Перри в Японию, Ёсинобу был одним из претендентов на должность 14-го сёгуна. Его поддерживала партия реформаторов во главе с Мацудайра Ёсинагой. Соперником Ёсинобу был представитель консервативной партии и правитель Кии-хана Токугава Ёситоми (Иэмоти). Последний опирался на многочисленных вассалов сёгуната категории фудай. Ёсинобу имел большие шансы на победу в борьбе за титул наследника, но проиграл. Причиной поражения было внезапное назначение в 1858 году консерватора Ии Наосукэ на должность председателя сёгуского правительства, который заставил больного 13-го сёгуна Токугава Иэсаду выбрать кандидата, выгодного консервативной партии.

В 1858 году, после того как Ии Наосукэ без разрешения императора заключил с США неравноправный договор «о дружбе и торговле», Ёсинобу вместе с отцом Токугава Нариаки и правителем Овари-хана Токугавой Ёосикацу выразили свой протест против такого самовольного решения. В ответ Ии посадил под домашний арест и начал репрессии Ансэй против своих политических оппонентов. Однако в 1860 году тиранический чиновник был убит ( зарезан ) оппозиционерами, после чего репрессии прекратились, а Ёсинобу выпустили. Последний вошёл в сёгунское правительство и совместно с императорским послом Охара Сигетоми и правителем Сацума-хана Симадзу Хисамицу начал реформы.

Сёгунат

В 1863 году Ёсинобу вместе с главой правительства Мацудайрой Ёсинагой прибыли в Императорский дворец в Киото с целью получить разрешение на открытие страны для иностранцев. Из-за позиции радикально настроенных придворных аристократов переговоры зашли в тупик, оба правительства были вынуждены вернуться в Эдо. Однако после инцидента 30 августа 1863 года радикалы были изгнаны из столицы силами умеренной партии, после чего Ёсинобу повторно вызвали к императору и назначили его младшим советником. Такие же посты получили Мацудайра Катамори, Мацудайра Ёсинага, Ямаути Тоёсиге, Дате Муненари. Мнения Ёсинобу касательно реформирования сёгуната отличались от взглядов других советников, поэтому в 1864 году он сложил с себя полномочия советника. Взамен он получил должность председателя охраны Императорского дворца, на котором проявил себя во время инцидента возле ворот Хамагури.

В 1866 году в ходе неудачного второго карательной экспедиции в Тёсю умер 14-й сегун Токугава Иэмоти. 10 января 1867 года его сменил Ёсинобу, став 15-м сёгуном сегуната Эдо. Он начал реформы войска на французский манер, а также начал преобразования в системе управления сёгуната. Однако времени для воплощения своих замыслов у Ёсинобу уже не было. 9 ноября 1867 года под давлением окружения он вернул государственную власть в Японии императору. Ёсинобу планировал, что император создаст новое правительство в форме коллегии различных ханов, в которой ведущая роль и должность премьер-министра будет принадлежать роду Токугава.

Реставрация Мэйдзи

Планы сёгуна перечеркнула радикальная оппозиция. 3 января 1868 года она захватила власть в Императорском дворе, провозгласила «Указ о реставрации Императорского правления», отменила должность сёгуна и сам сёгунат. Оппозиционеры сформировали новое японское правительство, которое лишило Ёсинобу всех титулов и рангов, и потребовали вернуть в императорскую казну большую часть владений Токугава. В ответ экс-сёгун проигнорировал эти требования, а его сторонники попытались захватить Киото, оплот оппозиции. В боях при Тоба и Фусими войска нового Императорского правительства разбили силы Ёсинобу. Последний бежал в Эдо, резиденцию сёгуната. Отклонив предложение французского посла Мишеля Леона Роша о повторном выступлении против правительства, Ёсинобу перебрался в монастырь Каней в Уэно и заявил о своей капитуляции. После бескровного взятия замка Эдо правительственными войсками по требованию императора он передал председательство в роду Токугава Таясу Каменосуке и был переведён под домашний арест в городе Сидзуока.

В 1869 году Ёсинобу выпустили, а через 3 года вернули часть привилегий. В 1902 года ему был пожалован титул герцога, его включили в состав новой японской аристократии кадзоку и дали место в Палате пэров Имперского парламента Японии. Однако после ликвидации сёгуната Ёсинобу потерял интерес к политике и занимался только своими хобби: фотографией, охотой, игрой в го. В 1910 году он сложил с себя депутатство и 22 ноября 1913 года скончался в 76-летнем возрасте от простуды.

Литература

На русском

• Ретаро Сиба. [www.chtivo.ru/book/108153/ Последний сегун; Жизнь Токугава Есинобу]. — Иваново: МИК, 2000. — 248 с. — 3000 экз. — ISBN 5-87902-098-3.

На других языках

• Beasley, W.G. (1963). The modern history of Japan. (New York: Praeger).
• Borton, Hugh (1955). Japan’s Modern Century. (New York: The Ronald Press Company).
• Griffis, William E. (1915). The Mikado: Institution and Person. (Princeton: Princeton University Press).
• Kobiyama Rokurō (2003). Matsudaira Katamori no shōgai. (Tokyo: Shin Jinbutsu Ōraisha).
• Murray, David (1905). Japan. (New York: G.P. Putnam’s Sons).
• Sasaki Suguru (1977). Boshin sensō. (Tokyo: Chūōkōron-shinsha).
• Sims, Richard L. (1998). French Policy Towards the Bakufu and Meiji Japan, 1854-95. (London: Routledge).
• Takano Kiyoshi 高野澄 (1997). Tokugawa Yoshinobu: kindai Nihon no enshutsusha 德川慶喜 : 近代日本の演出者. (Tokyo: Nihon Hōsō Shuppan Kyōkai 日本放送出版協会).
• Tokugawa Munefusa 徳川宗英 (2004). Tokugawa Yonbyaku-nen no naisho-banashi 徳川四百年の内緒話 Vol. 1. (Tokyo: Bungei-shunju).
• Tokugawa Munefusa 徳川宗英 (2004). Tokugawa Yonbyaku-nen no naisho-banashi 徳川四百年の内緒話 Vol. 2: Raibaru tekishō hen. (Tokyo: Bungei-shunju).
• Tokugawa Yoshitomo 徳川慶朝 (2003). Tokugawa Yoshinobu-ke ni Youkoso: Waga ie ni tsutawaru aisubeki «Saigo no Shogun» no Yokogao 徳川慶喜家にようこそわがが家に伝わる愛すべき「最後の将軍」の横顔. (Tokyo: Bungei-shunju). ISBN 4-16-765680-9
• Totman, Conrad (1980). The Collapse of the Tokugawa Bakufu, 1862—1868. (Honolulu: University of Hawai’i Press)
• Treat, Payson J. (1921). Japan and the United States: 1853—1921. (New York: Houghton Mifflin Company).
• Yamakawa Kenjirō (1933). Aizu Boshin Senshi. (Tokyo: Tokyo Daigaku Shuppankai).
• Matsuura Rei 松浦玲 (1975). Tokugawa Yoshinobu: shōgun-ke no Meiji-ishin 德川慶喜 : 將軍家の明治維新. (Tokyo: Chūōkōronsha 中央公論社).
• Satow, Ernest M., trans. (1905). Japan 1853—1864, Or, Genji Yume Monogatari. (Tokyo: Naigai Shuppan Kyokai).
• Shibusawa Eiichi 渋沢栄一, ed. (1967—1968) Tokugawa Yoshinobu-kō den 德川慶喜公伝. (Tokyo: Heibonsha 平凡社).

См. также

• Муцухито

Отрывок, характеризующий Токугава Ёсинобу

Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.