Толкин, Эдит

Эдит Мэри Толкин (в девичестве Бретт, англ. Edith Mary Tolkien, 21 января 1889 — 29 ноября 1971) — жена писателя Дж. Р. Р. Толкина и вдохновительница образа Лютиэн Тинувиэль.

Биография

Ранние годы

Эдит Бретт родилась в Глостершире (англ. Gloucestershire). Её матерью была Фрэнсис Бретт, незамужняя дочь сапожника. Имя отца Эдит неизвестно. Она воспитывалась в Хандсворте (англ. Handsworth), пригороде Бирмингема, матерью и кузиной Дженни Гроув (родственницей сэра Джорджа Гроува).

К 1908 году Эдит, талантливая пианистка, стала сиротой. Она впервые встретила Толкина в тот год, когда он и его младший брат Хилари переехали в пансион, где жила она. Тогда Толкину было 16, а Эдит — 18. Согласно Хамфри Карпентеру,

…Эдит и Рональд зачастили в бирмингемские кафе, особенно в те, где был балкон с видом на тротуар. Они обычно сидели там и бросали кусочки сахара в шляпы прохожих, переходя к следующему столику, если сахарница пустела… У двух людей их характера и положения непременно должен был случиться роман. Оба были сиротами, нуждающимися в чувстве близости, и они ощутили, что могут дать это друг другу. Летом 1909 года они поняли, что влюблены.

Тем не менее, к концу года их отношения стали известны опекуну Толкина, отцу Фрэнсису Моргану из Бирмингемской церкви (англ. Birmingham Oratory). Думая, что Эдит отвлекает Толкина от школьной работы, и обеспокоенный тем, что она англиканка, он запретил им общаться, пока Толкин не достигнет совершеннолетия в 21 год.

Толкин нехотя, но безукоризненно повиновался этому приказу, пока длилось опекунство отца Моргана. Однако вечером своего двадцать первого дня рождения Толкин написал Эдит письмо. К тому времени она переехала в Челтнем. В письме было признание в любви и предложение руки и сердца. Она ответила, что уже обручена, но сделала это, так как думала, что Толкин забыл её. Спустя неделю Толкин приехал в Челтнем, где Эдит встретила его на вокзале. В тот же день она возвратила жениху кольцо и вместе с этим объявила о помолвке с Толкином.

Замужество

По условиям их обручения в январе 1913 Эдит объявила, что переходит в католичество, как настаивал Толкин. Хозяин пансионата, ярый протестант, был в ярости и немедленно выгнал её из дома. Они поженились в католической церкви Св. Марии в Уорике в среду 22 марта 1916 года. Их недельный медовый месяц был проведён в Кливдоне (англ. Clevedon) в Северном Сомерсете (англ. North Somerset), где они посетили Чеддарское ущелье (англ. Cheddar Caves)

Большое количество писем Толкина к Эдит периода 1913—1918 хранятся в архивах семьи, но по личным мотивам только незначительная их часть была отобрана для публикации в книге Хамфри Карпентера (англ. Humphrey Carpenter).

Поздние годы и смерть

Профессиональная карьера Толкина в университетах Лидса и Оксфорда вынуждала семью переезжать в эти города. После его выхода на пенсию он и Эдит поселились недалеко от Борнмута, где они жили в 1968 году. Их внук Саймон Толкин (англ. Simon Tolkien) отмечает, что это Эдит выбрала Борнмут, так как она любила проводить время в тамошнем Мирамар-отеле.

Эдит Толкин умерла 29 ноября 1971 года в возрасте 82 лет и была похоронена на Вулверкотском кладбище (англ. Wolvercote Cemetery) в Оксфорде. Толкин умер на двадцать месяцев позже и был похоронен рядом с ней.

Примечания

Могила Эдит Толкин и Джона Толкина на Вулверкотском кладбище.

Отрывок, характеризующий Толкин, Эдит

На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.