Толстихин, Пётр Тимофеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
' 
Полное имя Пётр Тимофеевич Толстихин
Гражданство СССР СССР
Дата рождения 27 января 1927(1927-01-27)
Место рождения Ленинград, СССР
Дата смерти 13 мая 2002(2002-05-13) (75 лет)
Место смерти Санкт-Петербург, Россия
Карьера
Медали
Государственные награды

 
Внешние изображения
[www.rucompany.ru/compdat/1108/906_1_preview.jpg Портрет]
[www.nekropol-spb-ru.1gb.ru/assets/images/foto/Tolstihin%20Petr%20Timofeevich.JPG Надгробие на могиле Толстихина П. Т.]

Пётр Тимофеевич Толстихин (27 января 1927, Черногорск, СССР — 13 мая 2002, Санкт-Петербург, Россия) — советский яхтсмен, участник Олимпийских игр 1956 года в Мельбурне, двукратный чемпион СССР, организатор парусного спорта в СССР и Российской Федерации, директор Спортивно-концертного комплекса им. В. И. Ленина (1979—2001).





Биография

Родился в шахтёрском городе Черногорск на юге Красноярского края. Мечтал о профессии лётчика, к 16-и годам научился прыгать с парашютом, управлять планером, а затем и самолетом И-16 в ОСОАВИАХИМ. В 1944 г. уехал на Донбасс, работал проходчиком в шахте. Проявил организаторские способности, был избран комсоргом ЦК ВЛКСМ. Был призван на службу во флот в Ленинграде, отслужил 5 лет, остался на сверхсрочную службу.

В начале 50-х годов ХХ-го века на него обратил внимание заслуженный мастер спорта СССР, начальник Центрального яхт-клуба Министерства обороны Иван Матвеев. Крепкий физически, смелый и сообразительный Петр Толстихин вошёл шкотовым в экипаж «Дракона» Матвеева. Вместе с Иваном Матвеевым и Андреем Мазовкой дважды становился чемпионом СССР, выигрывал Балтийскую и Черноморскую регаты, побеждал на гонках в Финляндии, в Швеции и в Германии. Кульминацией карьеры шкотового для Петра Толстихина стало участие в Олимпийских играх 1956 года в Мельбурне[en][1].

Стремясь к самостоятельности, Толстихин перешёл в тогда новый класс швертботов-двоек «Летучий голландец» и, быстро прогрессируя, стал серебряным призёром чемпионата СССР, уступив только А. Шелковникову, бывшему на тот период одним из сильнейших в мире. К 40 годам Петр Тимофеевич закончил Школу тренеров, а за ней Институт физической культуры им. П. Ф. Лесгафта.

Зимой 1968 г. Толстихину предложили должность директора Центрального яхт-клуба ДСО «Труд». Сумел получить значительные инвестиции от Леноблсовпрофа на обновление спортивного и обеспечивающего флота, в Москве добивается решения ВЦСПС и Совмина РСФСР о выделении средств на завершение реконструкции яхт-клуба, включающее намыв новой территории, строительство холодного эллинга, столярной и механической мастерских, западной гостевой гавани. Деловая активность директора яхт-клуба не осталась без внимания руководства профсоюзов. Петра Толстихина назначили директором крупнейшего на тот момент спортивного комплекса в Ленинграде — Дворца спорта «Юбилейный». Под его руководством дворец вышел на самоокупаемость и стал зарабатывать прибыль. Полученные от эффективной эксплуатации доходы, «Юбилейный» вкладывал не только в собственное развитие, но и в знаменитую на весь мир школу фигурного катания.

В 70-х годах ХХ-го века Пётр Толстихин вместе с известным яхтсменом и тренером Эдуардом Стайсоном и начальником Главленинградстроя Кугушевым Игорем Николаевичем добился выделения инвестиций в строительство и реконструкцию трёх крупнейших ленинградских яхт-клубов: Центрального, Балтийского морского пароходства и Кировского завода.

Заметным вкладом П. Т. Толстихина в парусную историю стали гонки на «Кубок Балтийского моря». Начало проведения Балтийского марафона было положено в 1969 году. Инициатором гонки выступил ответственный секретарь редакции сборника «Катера и яхты» Дмитрий Антонович Курбатов. Петр Тимофеевич подключился к организации гонок в 1971 г. На пике развития число яхт, участвующих в «Кубке Балтики» превысило 100, протяженность маршрута превысила 1000 миль. Для советского парусного спорта показатели были рекордными. Выезжал на мировые и европейские чемпионаты в классе буеров «DN» руководителем делегации сборной команды СССР. В 1988 году П. Т. Толстихин был директором Оргкомитета чемпионатов мира и Европы в классе «DN», проводившихся в Ленинграде.

Скоропостижно скончался 13 мая 2002 года. Похоронен на Стрельнинском кладбище[2].

Государственные награды

  • Орден «Знак Почёта»
  • Орден «Почёта»
  • Заслуженный работник физической культуры Российской Федерации

Напишите отзыв о статье "Толстихин, Пётр Тимофеевич"

Примечания

  1. [www.sports-reference.com/olympics/athletes/to/pyotr-tolstikhin-1.html Профиль Петра Толстихина на сайте олимпийской статистики]
  2. [nekropol-spb.ru/main/cemeteries/strelninskoe/tolstihin-petr-timofeevich/ Толстихин П. Т., Некрополь Санкт-Петербурга и окрестностей]

Ссылки

  • Перфильев С. В. [sailingunion.ru/pochetnyj-prezident-statya-o-p-t-tolstikhine.html Почетный президент. П.Т.Толстихин]. Портал Санкт-Петербургского парусного союза. — «В памяти яхтсменов и буеристов города на Неве Петр Тимофеевич Толстихин останется обладателем по праву присвоенного ему первым в 1996 году звания «Почетный президент Санкт-Петербургского парусного союза»»  Проверено 27 сентября 2016.
  • [www.fontanka.ru/2002/01/28/35863/ Исполнилось 75 лет Петру Тимофеевичу Толстихину. Фонтанка.ру, 28.01.2002]
  • [www.nvspb.ru/stories/ushel_iz_zhizni_petr_tolstihin УШЕЛ ИЗ ЖИЗНИ ПЕТР ТОЛСТИХИН] Некролог. Невское Время. Проверено 27 сентября 2016.

Отрывок, характеризующий Толстихин, Пётр Тимофеевич

– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.