Толстой, Александр Петрович (1801)

Александр Петрович Толстой<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Член Государственного совета
28.02.1862 — 21.07.1873
Обер-прокурор Святейшего Синода
20.09.1856 — 28.02.1862
Предшественник:	Александр Иванович Карасевский
Преемник:	Алексей Петрович Ахматов
Тверской губернатор
13.04.1834 — 16.12.1837
Предшественник:	Кирилл Яковлевич Тюфяев
Преемник:	Яков Дмитриевич Болговской
Рождение:	28 января (9 февраля) 1801(1801-02-09) Санкт-Петербург
Смерть:	21 июля (3 августа) 1873(1873-08-03) (72 года) Женева
Род:	Толстые
Отец:	Пётр Александрович Толстой
Мать:	Мария Алексеевна Голицына
Супруга:	Анна Георгиевна Грузинская
Военная служба
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	кавалерия
Звание:	генерал-лейтенант
Сражения:	Крымская война
Награды:	Золотое оружие «За храбрость»

Граф Алекса́ндр Петро́вич Толсто́й (28 января [9 февраля] 1801, Санкт-Петербург — 21 июля [3 августа] 1873, Женева) — русский государственный деятель, член Государственного совета; Обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода (1856—1862), генерал-адъютант.

Биография

Александр Петрович родился в семье Петра Александровича и Марии Алексеевны Толстых.

Рано начал военную службу, 11 ноября 1807 года вступив юнкером в лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду; в 1819 году переведён в лейб-гвардии конную артиллерию; в 1821 году — в лейб-гвардии Кавалергардский полк. В 1824—1826 годах участвовал в походах с экспедицией по обозрению Каспийского и Азовского морей и истреблению морских разбойников. По возвращении из экспедиции, поступил в Коллегию иностранных дел и был причислен к посольству в Париже сверх штата; в 1827 года командировывался в Константинополь. По объявлении в 1828 году войны Оттоманской империи, снова поступил на военную службу в тот же Кавалергардский полк. 30 августа 1829 года назначен флигель-адъютантом к императору Николаю I. В феврале 1830 года уволен от военной службу, получил придворное звание камергера и был назначен 1-м секретарём русской миссии в Греции; назначение не устроило его, и он через год перешёл в Министерство внутренних дел: в июне 1831 года назначен управляющим хозяйственного департамента.

В январе 1834 года произведён в действительные статские советники. С апреля 1834 года по декабрь 1837 года — тверской гражданский губернатор.

С 28 декабря 1837 года — военный губернатор Одессы, в чине генерал-майора, с управлением и гражданской частью; 23 февраля 1840 года, вследствие конфликта с новороссийским генерал-губернатором князем М. С. Воронцовым, вышел в отставку и уехал за границу.

Возвратился на службу через 15 лет: в мае 1855 года, во время крымской войны принял должность начальника Нижегородского ополчения. С декабря 1856 года — генерал-лейтенант. С 20 сентября 1856 года до 28 февраля 1862 года — обер-прокурор Святейшего Синода; затем до конца жизни член Государственного совета (в 1864—1866 годах — член департамента Гос. Экономии). Деятельность его как обер-прокурора встречала одобрение священноначалия Российской Церкви, в частности митрополита Петербургского Григория (Постникова); отличался личной религиозностью. Поддерживал переписку со старцем Оптиной пустыниАмвросием, имел намерение поселиться в Иоанно-Предтеченском скиту.

Поддерживал тесные отношения с известным ржевским проповедником Матвеем Александровичем Константиновским, с которым познакомил Н. В. Гоголя, жившем и умершем у него в доме на Никитском бульваре.

А. П. Толстой скончался на обратном пути из Иерусалима — в Женеве; перед смертью исповедовался иеромонаху Клименту (Зедергольму), специально для этого посланному из Оптинского монастыря. Похоронен 5 августа в московском Донском монастыре.

Семья

Жена (с 1833 года) — княжна Анна Георгиевна Грузинская (31.01.1798—17.07.1889), дочь камергера князя Георгия Александровича Грузинского (1762—1852) и Варвары Николаевны Бахметевой. Воспитанная без матери, которой она лишилась в детстве, в совершенном одиночестве в богатом родительском имение в селе Лыскове Нижегородской губернии, княжна Анна избегала общества и, как писал Ф. Ф. Вигель, «вопреки обычаям других красавиц, столь же тщательно скрывала красоту свою, как те любят её показывать». Брак её с Толстым был бездетен и заключен по воле отца. По словам А. О. Смирновой, княжна не хотела выходить замуж и просилась в монастырь. «Отец её отпустил, и она отправилась в Бельмажскую обитель, где её посчитали вовсе не созданной к монастырской жизни. 35 лет княжна вышла замуж за Толстого, святого человека. Он подчинился своей чудачке и жил с нею как брат».

Пока супруг графини был на службе в Петербурге, она постоянно жила в Москве, в собственном доме, на Никитском бульваре, где принимала многих высокопоставленных и духовных сановников, как московских, так и проезжающих через Москву. Она чуждалась шумного светского общества; всегда вела уединенную жизнь; любила духовные беседы, отличалась искренним благочестием и благотворительностью. Из 60-тысячного своего годового дохода она половину отдавала на дела благотворительности. На её средства в Нижегородской губернии были устроены приют и училище для сирот. В Москве в 1864 году ею был открыт Георгиевский приют для престарелых лиц духовного звания. Свой большой дом на Садово-Кудринской она отдала в пользу московского духовенства. Скончалась после тяжелой болезни в Москве и была похоронена рядом с мужем на кладбище Донского монастыря.

Награды

• Орден Святого Владимира 4-й ст. с бантом (1826)
• Орден Святой Анны 3-й ст. с бантом (1829)
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1829)
• Золотая шпага «За храбрость» (1829)
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1835)
• Знак отличия за XV лет беспорочной службы (1835)
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1837)
• Знак отличия за XX лет беспорочной службы (1858)
• Орден Святого Владимира 2-й ст. с мечами над орденом (1859)
• Орден Белого орла (1862)

Литература

• Переписка Константина Зедергольма со старцем Макарием Оптинским (1857-1859). — М. : Изд-во ПСТГУ, 2013. — 383 с.: ил. — ISBN 978-5-7429-0717-6.
• Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи : Главы высших и центральных учреждений, 1802—1917. — 2-е изд. — СПб., 2002. — С. 735—737. — ISBN 5-86007-144-2.
• Бежанидзе Ю. И., Фирсов А. Г. Александр Петрович Толстой // Вопросы истории. — 2014. — № 2. — С. 17—41.
• Список генералам по старшинству на 1 августа 1872 г.

Ссылки

• [www.hrono.info/biograf/bio_t/tolstoy_ap.html Толстой Александр Петрович] на сайте «Хронос»
• Воропаев В. [www.orthedu.ru/ch_hist/hi_rpz/45116sm.htm Смиренный обер-прокурор Синода]

Отрывок, характеризующий Толстой, Александр Петрович (1801)

Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.