Толстой, Алексей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Николаевич Толстой
Место рождения:

город Николаевск, Саратовская губерния, Российская империя

Место смерти:

Москва, СССР

Род деятельности:

писатель, поэт, драматург, журналист, сценарист, общественный деятель

Годы творчества:

1907—1945

Направление:

социалистический реализм, реализм

Жанр:

проза, рассказ, повесть, пьеса, сатира, очерк, публицистика, исторический роман, научная фантастика, сказка, стихотворение

Язык произведений:

русский

Премии:
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Подпись:

[az.lib.ru/t/tolstoj_a_n Произведения на сайте Lib.ru]

Алексе́й Никола́евич Толсто́й (29 декабря 1882 (10 января 1883), Николаевск, Самарская губерния — 23 февраля 1945, Москва) — русский советский писатель и общественный деятель из рода Толстых, граф. Автор социально-психологических, исторических и научно-фантастических романов, повестей и рассказов, публицистических произведений. Академик АН СССР (1939). Член комиссии по расследованию злодеяний немецких захватчиков (1942). Лауреат трёх Сталинских премий первой степени (1941; 1943; 1946, посмертно).





Биография

Алексей Толстой родился в семье графа Николая Александровича Толстого (1849—1900), однако некоторые биографы приписывают отцовство его неофициальному отчиму — Алексею Аполлоновичу Бострому. Мать — Александра Леонтьевна (1854—1906), урождённая Тургенева — писательница, внучатая племянница декабриста Николая Тургенева, к моменту рождения А. Н. Толстого ушла от мужа к А. А. Бострому, за которого официально выйти замуж не могла из-за определения духовной консистории[1].

Детские годы будущего писателя прошли в небольшом хуторе имении А. А. Бострома на хуторе Сосновка, недалеко от Самары (в настоящее время — пос. Павловка в Красноармейском районе).

В 1897—1898 жил вместе с матерью в городе Сызрань, где учился в реальном училище. В 1898 переехал в Самару.

Весной 1905 года, будучи студентом Петербургского технологического института, Алексей Толстой был отправлен на практику на Урал, где более месяца жил в Невьянске. Позднее, в книге «Лучшие путешествия по Среднему Уралу: факты, легенды, предания», Невьянской наклонной башне Толстой посвятил свой самый первый рассказ «Старая башня».

В Первую мировую войну — военный корреспондент. Совершил поездку во Францию и Англию (1916).

После Октябрьской революции, в 19181923 гг., Алексей Толстой находился в эмиграции (Константинополь, Берлин, Париж), впечатления от которой отразил в сатирической повести «Похождение Невзорова, или Ибикус» (1924). В 1927 году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк».

В трилогии «Хождение по мукам» (1922—1941) стремится представить большевизм имеющим национальную и народную почву, а революцию 1917 года как высшую правду, постигаемую русской интеллигенцией[2]:

По Садовой, знаете ли, блестящими вереницами разгуливали гвардейцы, распущенные и самоуверенные: «Мы эту сволочь загоним обратно в подвалы… ». — Вот что они говорили. А эта “сволочь” — весь русский народ-с. Он сопротивляется, в подвал идти не хочет…
— Да чёрт вас возьми! До сих пор мне было известно, что Россией называется территория в одну шестую часть земного шара, населённая народом, прожившим на ней великую историю… Может по-большевистскому это и не так… Прошу прощения…

— Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворён, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь собственную историю, развёрнутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь.

Здешние русские пионеры – люди интеллигенции по преимуществу. Провозят из Петербурга чай, сахар, апельсины, табак и, миновавши териокскую таможню, крестятся и поверяют друг другу: – Вы что провезли?

– Папиросы для мужа. – А я – целую голову сахару… Угадайте – где она у меня была? Шепот: – Ах, проказница!

Исторический роман «Пётр I» (кн. 1—3, 19291945, не окончен) — возможно, самый известный образец этого жанра в советской литературе, содержит апологию сильной и жестокой реформаторской власти[2].

Романы Толстого «Аэлита» (19221923) и «Гиперболоид инженера Гарина» (19251927) стали классикой советской научной фантастики.

Повесть «Хлеб» (1937), посвящённая обороне Царицына в годы гражданской войны, интересна тем, что в увлекательной художественной форме рассказывает то видение гражданской войны в России, которое бытовало в кругу И. В. Сталина и его соратников и послужило основой для создания сталинского культа личности. Одновременно с этим в повести уделяется подробное внимание описанию воюющих сторон, быта и психологии людей того времени.

Среди других сочинений: рассказ «Русский характер» (1944), драматургия — «Заговор императрицы» (1925), о разложении царского режима; «Дневник Вырубовой» (1927)[2]. Некоторые крупные произведения автор подвергал впоследствии серьёзной переработке — романы «Сёстры», «Гиперболоид инженера Гарина», «Эмигранты» («Чёрное золото»), пьесу «Любовь — книга золотая» и др.

На Первом съезде писателей (1934) выступил с докладом о драматургии.

В 1936 году Толстой как член Союза писателей участвует в так называемой «травле» писателя Леонида Добычина[3], которая возможно привела к самоубийству последнего.

Был за границей (Германия, Италия — 1932, Германия, Франция, Англия — 1935, Чехословакия — 1935, Англия — 1937, Франция, Испания — 1937). Участник Первого (1935) и Второго (1937) конгрессов писателей в защиту культуры.

В августе 1933 года в составе группы писателей посетил открытый Беломорско-Балтийский канал и стал одним из авторов памятной книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934).

Популярность Толстого сыграла с ним дурную шутку: народная легенда приписывает ему без каких бы то ни было обоснований авторство анонимного порнографического рассказа «Баня»[4].

В 19361938 годах, после смерти Максима Горького, А. Н. Толстой возглавлял Союз писателей СССР.

А. Н. Толстой — академик АН СССР (1939), депутат ВС СССР 1-го созыва с 1937 года.

Член Комиссии по расследованию злодеяний фашистских оккупантов. Присутствовал на Краснодарском процессе. Один из фактических соавторов знаменитого обращения Молотова-Сталина 1941 года, в котором советские лидеры призывают народ обратиться к опыту великих предков:

Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!

— Речь Сталина на параде Красной армии 7 ноября 1941 года[5]

А. Н. Толстой умер 23 февраля 1945 года. Его родственники считали, что заболевание раком было вызвано работой в Комиссии по расследованию злодеяний фашистских оккупантов. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 2)[6]. В связи с его смертью был объявлен государственный траур.

Семья

Происхождение

Сомневались в графстве Толстого эмигранты Иван Бунин, Роман Гуль, Нина Берберова, мнение которых по данному вопросу, однако, нельзя считать непредвзятым.

Примечательно, что Бунин в дневнике в предпоследней записи от 23 февраля 1953 года высказался именно по этому поводу: «Вчера Алданов рассказал, что сам Алёшка Толстой говорил ему, что он, Толстой, до 16 лет носил фамилию Бостром, а потом поехал к своему мнимому отцу графу Ник. Толстому и упросил узаконить его — графом Толстым»[7].

Роман Гуль в своих мемуарах утверждает, что А. Н. Толстой не был биологическим сыном графа Николая Толстого (ссылаясь на других, бесспорных сыновей графа[8]).

Алексей Варламов (автор биографии Толстого, изданной в 2006 году в серии ЖЗЛ) указывает, что свидетельство Гуля вызывает серьёзные сомнения (учитывая негативное отношение мемуариста к А. Н. Толстому). Однако тот же автор приводит письменное свидетельство Александры Леонтьевны Толстой — написанные ею два письма к Бострому от 3 и 20 апреля 1883 года, из которых следовало, что настоящим отцом ребенка является граф Толстой, а зачатие произошло в результате изнасилования.[9] Возможно, позднее Александра Леонтьевна поняла, что её сыну гораздо лучше быть законнорождённым графом, и начала многолетнюю тяжбу о законности его рождения, фамилии, отчества и титула. Тяжба эта завершилась успехом лишь в 1901 году, когда А. Н. Толстому было уже 17 лет[1].

Сергей Голицын в книге «Записки уцелевшего» упоминает:

Помню один рассказ дяди Альды из его архивных поисков. Где-то он раскопал копию обращения матери писателя А. Н. Толстого на царское имя: она просит присвоить её малолетнему сыну фамилию и титул своего мужа, с которым не жила много лет. Выходило, что классик советской литературы вовсе не третий Толстой.

Дядя показал этот документ Бончу. Тот ахнул и сказал:

— Спрячьте бумагу и никому о ней не говорите, это государственная тайна…[10]

Жёны и дети

  • Последняя жена — Людмила Ильинична Крестинская-Баршева (17.01.1906-1982).

Творчество

Творчество военного периода

В годы войны Алексей Толстой пишет около 60 публицистических материалов (очерки, статьи, обращения, зарисовки о героях, военных операциях), начиная с первых дней войны (27 июня 1941 года — «Что мы защищаем») и до самой своей смерти в конце зимы 1945 года. Самым известным произведением Алексея Толстого о войне считается очерк «Родина».

В этих статьях писатель часто обращается к фольклору, к эпизодам русской истории. Часто в статьях вспоминаются русские народные сказки (в «Армии героев» Алексей Толстой сравнивает Гитлера со сказочным волком). В «Русских воинах» писатель цитирует «Слово о полку Игореве». В других статьях упоминаются борьба с ханом Мамаем, победы Александра Невского и Михаила Кутузова.

Алексей Толстой последовательно выводит «русский характер», отмечая определённые черты, характерные для русского народа: «отрешение от привычного в трудные минуты жизни» («Что мы защищаем»), «русская смётка» («Армия героев»), «устремление русского народа к моральному совершенствованию» («К писателям Северной Америки»), «пренебрежение к своей жизни и злость, смышлёность и упорство в драке» («Почему Гитлер должен потерпеть поражение»).

Алексей Толстой поднимает на смех психологические методы ведения войны фашистов («Смельчаки»), сравнивая «череп и кости … в петлицах, чёрные танки, воющие бомбы» с рогатыми масками дикарей. Таким образом, Толстой старался бороться с различными мифами о противнике, которые ходили среди солдат.

Адреса в Санкт-Петербурге

  • 1901 — доходный дом Николая и Елены Брусницыных (9 линия В. О., д. 42), здесь летом 1901 года в квартире у сестры своей матери поселился 18-летний А. Толстой. Окончив Самарское реальное училище, он приехал в столицу, чтобы поступить в Технологический институт. Успешно сдав экзамены, он переехал на 3-ю линию, 16, где снял комнату;
  • 1907—1910 гг. — доходный дом И. И. Дернова (Таврическая улица, 35);
  • 1910—1912 гг. — доходный дом И. И. Круглова (Невский проспект, 147);
  • 1925 — май 1928 г. — доходный дом на наб. реки Ждановки, 3;
  • май 1928 — май 1930 г. — Детское Село (г. Пушкин), Московская улица, 8;
  • май 1930 — начало 1938 г. — Дом творчества писателей (Детское Село (г. Пушкин), Пролетарская (Церковная) улица, 6).

Награды и премии

  • 1941 — Сталинская премия первой степени за части 1—2 романа «Пётр I».
  • 1943 — Сталинская премия первой степени за роман «Хождение по мукам» (передана в Фонд обороны на строительство танка «Грозный»)[12].
  • 1946 — Сталинская премия первой степени за пьесу «Иван Грозный» (посмертно).

Память

В ноябре 1959 года на родине писателя — в г. Пугачёв Саратовской области, в новом сквере на Топорковской улице был открыт памятник А. Н. Толстому работы С. Д. Меркурова. Этот сквер сейчас также носит имя Алексея Толстого.

В 1965 году одной из улиц Пушкина присвоили название бульвар Алексея Толстого.

С 1983 года имя А. Н. Толстого носит Сызранский драматический театр.

Толстой в Подмосковье

С именем А. Н. Толстого связаны некоторые подмосковные места: он бывал в Доме творчества писателей в Малеевке (ныне Рузский район), в конце 1930-х годов навещал Максима Горького на его даче в Горках (ныне Одинцовский район), вместе с Горьким посетил в 1932 году Болшевскую трудовую коммуну (ныне территория г. Королёва).

Долгое время жил на даче в Барвихе (ныне Одинцовский район). В 1942 году написал здесь свои военные рассказы: «Мать и дочь», «Катя», «Рассказы Ивана Сударева». Здесь же начал третью книгу романа «Хождение по мукам», а в конце 1943 года работал над третьей частью романа «Пётр I».

Всероссийская премия имени А. Н. Толстого

Статус — присуждается один раз в два года авторам прозаических, публицистических произведений за творческий вклад в развитие российской литературы. Учреждена в 2001 году. Учредители — Союз писателей России, администрация города Сызрани, Межрегиональный литературный центр В. Шукшина. Присуждается в номинациях:

«Большая проза»
«Малая проза (повести и рассказы)»
«Публицистика»

Вручается в Сызрани в ходе торжественного мероприятия, посвящённого этому событию, в одном из учреждений культуры города (драмтеатр, Дом литераторов и т. д.)[13]

В филателии

Произведения

Романы

Повести и рассказы

  • Старая башня (1908)
  • Архип (1909)
  • Петушок (Неделя в Туреневе) (1910)
  • Сватовство (1910)
  • Мишука Налымов (Заволжье) (1910)
  • Актриса (Два друга) (1910)
  • Мечтатель (Аггей Коровин) (1910)
  • Неверный шаг (Повесть о совестливом мужике) (1911)
  • Харитоновское золото (1911)
  • Приключения Растёгина (1913)
  • Любовь (1916)
  • Прекрасная дама (1916)
  • Обыкновенный человек (1917)
  • День Петра (1918)
  • Простая душа (1919)
  • Четыре века (1920)
  • В Париже (1921)
  • Граф Калиостро (1921)
  • Детство Никиты (1922)
  • Повесть Смутного времени (1922)
  • Аэлита (1923)
  • Семь дней, в которые был ограблен мир, другое название: Союз пяти (1924)
  • Василий Сучков (1927)
  • Бывалый человек (1927)
  • Великосветские бандиты (1927)
  • Морозная ночь (1928)
  • Гадюка (1928)
  • Хлеб (Оборона Царицына) (1937)
  • Иван Грозный (Орёл и орлица, 1942; Трудные годы, 1943)
  • Русский характер (1944)
  • Странная история (1944)
  • Древний путь
  • Чёрная пятница
  • На острове Халки
  • Рукопись, найденная под кроватью
  • В снегах
  • Мираж
  • Убийство Антуана Риво
  • На рыбной ловле

Незавершённые произведения

  • Егор Абозов (1915)
  • Пётр I (3 том)

Сказки

Пьесы

  • «Путешествие на Северный полюс» (1900)
  • «О еже, или Наказанное любопытство» (1900-е)
  • «Дьявольский маскарад, или Коварство Аполлона» (1900-е)
  • «Муха в кофее (Сплетни, которые кончаются плохо)» (1900-е)
  • «Дуэль» (1900-е)
  • «Опасный путь, или Геката» (1900-е)
  • «Спасательный круг эстетизму» (1900-е)
  • «Дочь колдуна и заколдованный королевич» (1908)
  • «Нечаянная удача» (1911)
  • «День Ряполовского» (1912)
  • «Насильники» («Лентяй», 1912)
  • «Молодой писатель» (1913)
  • «Кукушкины слёзы» (1913)
  • «День битвы» (1914)
  • «Нечистая сила» (1916, 2 ред. 1942)
  • «Касатка» (1916)
  • «Ракета» (1916)
  • «Мракобесы» (1917 — под назв. «Горький цвет», 2 ред. — 1929 — с тем же назв., 3 ред. — 1935 — под назв. «Акила», 4 ред. — 1940 — под назв. «Мракобесы», в черновиках 4 ред. также фигурирует название «Изгнание блудного беса»)
  • «Любовь — книга золотая» (1918, 2 ред. — 1940)
  • «Смерть Дантона» (1919, обработка пьесы Г. Бюхнера)
  • «Бунт машин» (1924, обработка пьесы «РУР» К. Чапека)
  • «Заговор императрицы» (1925, совм. с П. Е. Щёголевым)
  • «Азеф» (1925, совм. с П. Е. Щёголевым)
  • «Полина Гебль» (1925, совм. с П. Е. Щёголевым)
  • «Чудеса в решете…» (1926)
  • «На дыбе» (1929, позже частично переработана в пьесу «Пётр I»)
  • «Это будет» (1931, совм. с П. С. Сухотиным)
  • «Оранго» (1932, либретто оперы Д. Д. Шостаковича, совм. с А. О. Старчаковым)
  • «Патент № 117» (1933, совм. с А. О. Старчаковым)
  • «Пётр I» (промежуточная редакция 1935 года — преимущественно переработка более ранней пьесы «На дыбе»; окончательная редакция 1938 года — лишь в очень малой степени использующая материал пьесы «На дыбе»)
  • «Путь к победе» (1938)
  • «Чортов мост» (1938; второе действие пьесы позже переработано в пьесу «Фюрер»)
  • «Золотой ключик» (обработки повести «Золотой ключик, или Приключения Буратино», 1938)
  • «Фюрер» (1941, на материале второго действия пьесы «Чортов мост»)
  • «Иван Грозный» — дилогия:
    «Орёл и орлица» (1942)
    «Трудные годы» (1943)

Произведения о войне

  • Армия героев
  • «Блицкриг» или «блицкрах»
  • К писателям Северной Америки
  • Москве угрожает враг
  • Нас не одолеешь!
  • Почему Гитлер должен потерпеть поражение
  • Родина
  • Русский характер
  • Цикл «Рассказы Ивана Сударева»
  • Чёрные дни гитлеровской армии
  • Что мы защищаем
  • Я призываю к ненависти

Тексты, приписываемые Толстому

Собрания сочинений

  • Собрание сочинений. Т. 1-10. М., Книгоиздательство писателей, 1912—1915;
  • 2-е издание — М., Книгоиздательство писателей, 1916
  • 3-е издание — М., Книгоиздательство писателей, 1917—1918
  • Собрание сочинений. Берлин, изд. Ладыжникова, 1922
  • Собрание сочинений. Берлин-Пг., изд. Гржебина, 1923
  • Собрание сочинений. Т. 1-15. М., «Недра», 1929—1930
  • Собрание сочинений. Т. 1-15. М.-Л., ГИЗ, 1927—1931.
  • Собрание сочинений. Т. 1-8. Л., «Художественная литература», 1934—1936
  • Полное собрание сочинений. Т. 1-15. М., ГИХЛ, 1946—1953. — 40 000 экз.
  • Собрание сочинений в 10 тт. М. Гослитиздат, 1958—1961.
  • Собрание сочинений в 8 томах, Библиотека «Огонек», Издательство «Правда», Москва 1972, 375 000 экз.
  • Собрание сочинений в 10 тт. М., «Художественная литература», 1982—1986, — 300 000 экз.

Экранизации произведений

Напишите отзыв о статье "Толстой, Алексей Николаевич"

Примечания

  1. 1 2 Алексей Варламов. [www.topos.ru/article/3388 Граф Алексей Толстой: свидетельство о происхождении]. Топос (18 марта 2005). Проверено 19 ноября 2014.
  2. 1 2 3 [www.epwr.ru/quotauthor/512/ Биография -> Алексей Николаевич Толстой (Aleksei Nikolaevich Tolstoy)]
  3. См., напр., Ерофеев В. [az.lib.ru/d/dobychin_l_i/text_0050.shtml Поэтика Добычина, или Анализ забытого творчества]. Речь А. Толстого опубликована в сб.: Писатель Леонид Добычин. Воспоминания. Статьи. Письма. — СПб., 1996. — С. 20—24.
  4. Толстой А. Н., Чехов А. П., Бунин И. А. [www.ozon.ru/context/detail/id/1937200/ Фаллософическая проза]. Русская эротическая проза. Альта-Принт. Проверено 3 мая 2012.
  5. Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. — Госполитиздат, 1952. — С. 40.
  6. [devichka.ru/nekropol/view/item/id/179/catid/1 Могила А. Н. Толстого на Новодевичьем кладбище]
  7. [bunin.niv.ru/bunin/bio/dnevniki-bunina-10.htm Дневники Бунина // 1953, 23 февраля]
  8. Роман Гуль. «Я унёс Россию…» Апология эмиграции. Т. 1. М. … С. 299—300.
  9. Варламов А. Алексей Толстой. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 624 с. — (Жизнь замечательных людей). — 10 000 экз.
  10. [www.nasledie-rus.ru/podshivka/5406.php?begin=51 Голицын С. М. Записки уцелевшего]
  11. Елена Толстая. [magazines.russ.ru/nlo/2008/91/to10.html «Одна, в плаще весенней мглы»: к тексту Софьи Дымшиц-Толстой в русской литературе]
  12. Телеграмма И. В. Сталину, Газета «Известия», 30 марта 1943 года
  13. [www.rsl.ru/ru/s3/s331/s122/s1223629/s12236293645/ Всероссийская премия имени А. Н. Толстого — РГБ]
  14. Сергеев А. А. Рец. на кн.: А. Танеева (Вырубова). Страницы из моей жизни // Печать и революция. 1924. №. 4. С. 203—205;
  15. [annals.xlegio.ru/rus/books/vyrubova.htm Сергеев А. А. Об одной литературной подделке (Дневник А. А. Вырубовой) // Историк-марксист. 1929. № 8. С. 160—173.]

Литература

  • А. Н. Толстой. [archive.is/20130417120453/readr.ru/aleksey-tolstoy-sobranie-sochineniy-v-desyati-tomah-tom-1.html?page=12%23 Краткая автобиография (1943)]
  • Толстая-Крандиевская Н. В. Я вспоминаю // «Прибой»: альм. Л. 1959
  • Чуковский К. Алексей Николаевич Толстой (Из воспоминаний) // «Москва», № 4, 1964
  • А. Н. Толстой. Новые материалы и исследования. М.: 1995
  • Варламов А. Н. Алексей Толстой. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 624 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 978-5-235-03024-4.
  • Варламов А. Н. Алексей Толстой. Биография. — М.: Эксмо, 2009. — 736 с. — ISBN 978-5-699-35431-3.
  • [www.medved-magazine.ru/articles/Valeriya_Novodvorskaya_ob_Alexee_Tolstom.2677.html Золотая рыбка на посылках] // Валерия Новодворская. Медведь. Первый Мужской журнал

Ссылки

  • [az.lib.ru/t/tolstoj_a_n/ Толстой, Алексей Николаевич] в библиотеке Максима Мошкова
  • [hobbitaniya.ru/tolstoyan/tolstoyan.php Сказки Алексея Николаевича Толстого] в проекте «Хранители сказок»
  • [www.youtube.com/watch?v=PAkgX7y_YaY Выступает писатель Алексей Толстой, лето 1941 года] — Единство русского народа и всего славянского мира

Отрывок, характеризующий Толстой, Алексей Николаевич


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.