Толстой, Дмитрий Алексеевич
Поделись знанием:
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
| Дмитрий Алексеевич Толстой |
Дми́трий Алексе́евич Толсто́й (20 января 1923, Берлин — 14 августа 2003) — советский и российский композитор.
|
|
Биография
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Сын писателя Алексея Николаевича Толстого. В 1943—1944 обучался в Московской консерватории по классу композиции В. Я. Шебалина и по классу фортепиано — В. В. Софроницкого. В 1947 окончил Ленинградскую консерваторию по классу композиции Б. А. Арапова, в 1950 — аспирантуру (у Д. Д. Шостаковича, затем у В. В. Волошинова). Преподаватель Музыкальной школы им. Н. А. Римского-Корсакова (1951—1952), Ленинградской консерватории (с 1967, с 1977 доцент).
Автор опер, балетов, музыки к драм. спектаклям, романсов и др.
Умер 14 августа 2003 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Серафимовском кладбище.
Основные сочинения
Оперы
- Маскарад по драме М. Ю. Лермонтова (1957, Пермский т-р оперы и балета)
- Марюта-рыбачка по повести Б. А. Лавренёва «Сорок первый» (1960, там же; 2-я ред. под назв.-«Повесть об одной любви», 1965, Т-р оперы и балета им. Кирова)
- Русский характер по о. п. А. Н. Толстого (1966, Ленингр. студия телевидения)
- Гранатовый браслет (по рассказу А. Куприна, 1973)
- Капитанская дочка (по повести А. Пушкина, 1976)
Балеты
- Нунча по итал. сказке М. Горького (1964, спектакль Ленингр. хореографич. уч-ща)
- Аэлита (соч. 1966) по роману А. Н. Толстого
Для солистов, хора и симф. орк.
- кантата Поэма о Ленинграде (сл. Л. Хаустова и О. Шестинского, 1957)
Для симф. орк.
- Симфония Дума о Родине (1974)
- Концерт для ф-п и орк. (1968)
- Концерт для гобоя и орк. (1976)
- Концерт для кларнета и орк. (1978)
Струн. квартеты
Камерные произведения
- для скр., влч. и ф-п. — Трио (1965);
- для скр., альта и влч. — Трио (1962);
- для скр. и ф-п. — Ария (1945), «Танцы Аэлиты» (фантастические пьесы, 1962), Сонаты: I (1971), II (1978);
Для ф-п.
- Большие вариации на тему Р. Шумана (1942)
- Сонаты I (1943), II (1951), III (1958), IV (1962), V, VI, VII (1974), VIII (1975), IX (1975), X (1977), XI (1977), XII (1977), XIII (1977), XIV (1977), XV (1977), XVI (1978), XVII (1979), XVIII (1979), XIX (1979), XX (памяти М. О. Штейнберга, 1979), XXI (памяти П. Б. Рязанова, 1979), XXII (1979), XXIII (1980), XXIV (1980)
- Двадцать четыре прелюдии (памяти В. Софроницкого, 1961)
- цикл «Сказки Андерсена» (1962);
Вокальные произведения
- для голоса и ф-п. — романсы, песни, в том числе циклы на сл. А. Пушкина, (1945), Родина (сл. А. Прокофьева, 1948), Пять романсов на сл. М. Лермонтова, (1952), Жизнь поэта (сл. М. Лермонтова, 1959), Шесть английских народных песен (1960), Пение ветров (сл. Н. Заболоцкого, 1961), Времена года (сл. Н. Берендгофа, 1962), Шесть песен на сл. Л. Хаустова. и В. Григорьева (1966), Вечерний свет (сл. Ф. Тютчева, 1966), Дорога (18 романсов, сл. Н. Крандиевской-Толстой, 1973), Сани (4 романса сл. В. И. Зубова, 1992);
- для солистов и хора — кантата «Весенняя победа» (сл. А. Суркова, 1946);
Прикладная музыка
- музыка к драматическим спектаклям, в том числе «Дон Карлос» Ф. Шиллера (Ленинград, Новый театр. 1950), «Вперед, отважные!» А. Зака и И. Кузнецова (Ленинградский ТЮЗ, 1952), «Тени» М. Салтыкова-Щедрина (Ленинград, Новый театр. 1952), «Анджело» В. Гюго (Ленинград. Гастрольный театр, 1953), «Дело» А. Сухово-Кобылина (Ленинград, Новый т-р, 1954), «Свадьба Кречинского» А. Сухово-Кобылина (Ленинградский театр комедии, 1966). «Звонок в пустую квартиру» Д. Угрюмова (Ленинградский театр комедии, 1967), «Пламя Пуэрто-Соридо» Е. Мина и А. Минчковского (Ленинградский ТЮЗ, 1962);
- музыка к кинофильмам, в том числе «Дон Сезар де Базан» (совм. с Г. Свиридовым, 1957), «Дорога уходит вдаль» (1959), «Чужая беда» (1960), «Верёвочка» (1961).
Источники
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/124096/Толстой ББЭ]
Напишите отзыв о статье "Толстой, Дмитрий Алексеевич"
Отрывок, характеризующий Толстой, Дмитрий Алексеевич
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
