Толстой, Матвей Андреевич

Матвей Андреевич Толстой (1701 — 1763) — генерал-аншеф русской императорской армии.

Сын стольника Андрея Васильевича Толстого. 24 апреля 1743 года произведён в полковники артиллерии, в 1755 году произведён в генерал-поручики и поставлен командовать артиллерией.

Новатор артиллерии М. В. Данилов, обойдённый по интригам Толстого обещанным ему императрицей чином, вспоминал:

Командующий тогда артиллерией генерал Матвей Андреевич Толстой, человек величавый и гордый, и своё знание, как артиллерийское, так и фейерверочное, выше всех почитая, не хотел и слышать, чтоб кто-либо уподобился его знанию.

Толстой получил ранение в сражении под Гросс-Егерсдорфом 19 августа 1757 года. 28 апреля 1758 года при увольнении со службы произведен в генерал-аншефы.

По случаю коронации императрицы Екатерины II 22 сентября 1762 года награждён орденом Святого Александра Невского

От брака (с 1742) с Анной Андреевной (1724—1769), дочерью генерал-адмирала А. И. Остермана, имел трёх сыновей-генералов и дочь:

• Иван Матвеевич (1746—1808), генерал-поручик, отец графа Остерман-Толстого.
• Фёдор Матвеевич (1748—1789), генерал-майор и масон.
• Наталья Матвеевна (1751—1816), замужем за камергером Алексем Федоровичем Сабуровым (1748—1804).
• Николай Матвеевич (1752—1828).

Источники

• [www.rulex.ru/xPol/index.htm?pages/27/067.htm Русский биографический словарь Половцова]

Отрывок, характеризующий Толстой, Матвей Андреевич

– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.