Толшевский Спасо-Преображенский монастырь

Достопримечательность

Толшевский Спасо-Преображенский монастырь

Толшевский Спасо-Преображенский женский монастырь — православный монастырь Воронежской епархии. Находится в Воронежской области, на территории Воронежского государственного заповедника, недалеко от станции Графская.

История

Монастырь известен с первой половины XVII века. В 1646 году в самой толще дремучего леса, на правом берегу реки Усманки, в 40 километрах от Воронежа, поселился отшельник-пчелинец (пасечник) Константин. Жил он в дупле, питался мёдом диких пчёл, травами и кореньями, носил одежду из шкур диких животных.

Царь Алексей Михайлович выделил обители земли.

По имени основателя, обитель долгое время называлась Константиновской пустынью. Это же имя получил находящийся невдалеке колодец.

После строительства деревянного Спасо-Преображенского храма монастырь стал называться Спасо-Преображенским. Название «Толшевский» произошло от невероятной толщины росших здесь деревьев.

В 1752 году начали возводиться каменные строения. Сначала была заложена церковь во имя Милостивого Спаса с двумя приделами—во имя святителя Николая и во имя преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, затем колокольня, каменная ограда, братские кельи, трапезная, конюшня. Храм освятили в 1759 году. Настоятелями в обители были игумены и архимандриты. Цари благоволили монастырю и содержали его на личные средства. Доходы приносили мельница и конные ярмарки, устраиваемые ежегодно на престольный праздник.

При Екатерине II в 1764 году Спасо-Преображенский монастырь стал заштатным, то есть был оставлен «на своём пропитании».

В 1768 году удалившийся на покой святитель Тихон (Соколов), епископ Воронежский и Елецкий, Задонский чудотворец, избрал Толшевский мужской монастырь местом своего пребывания. Со временем он переселился в Задонский Богородицкий монастырь.

Некоторое время настоятелем монастыря был отец Гавриил — брат митрополита Киевского Евгения (Болховитинова).

В Толшевской обители до её разорения оставались деревянный крест и кресло святителя, а также прижизненный его портрет. Над местом, где стояла келья чудотворца, в 1832 году была выстроена часовня.

Перед революцией в обители было два храма: каменный, построенный в 1884 году, с главным престолом в честь Преображения Господня и двумя приделами, и домовая церковь в честь Успения Божией Матери.

После революции 1917 года Толшевский монастырь был разорён, а в 1932 закрыт. Книги из монастырской библиотеки, иконы, церковная утварь—всё было утрачено. В храме сначала разместили библиотеку, затем устроили клуб. Землю монастыря со всеми постройками передали Воронежскому заповеднику.

Возрождение Спасо-Преображенской, теперь женской обители, началось в 1994 году. Была благоустроена территория, частично отреставрирован храм, приведён в порядок жилой корпус. В сестринском корпусе устроена домовая церковь. В память почившей братии установлен крест и надгробная плита. Каждый день в храме совершаются богослужения. Монастырь имеет подсобное хозяйство.

При обители открылась воскресная школа. Здесь дети учатся, несут клиросное послушание, помогают восстанавливать монастырь.

Добраться до монастыря можно из Воронежа на автобусе N 310 (Воронеж—Графская) от ж.д.вокзала (ехать до остановки «Заповедник»), или электропоездами до ст. Графская (далее пешком).

Источники

• Смирнов С. В., Смирнов С. С. «Монастыри Воронежской епархии» (Воронеж 2007)

См. также

• Алексеево-Акатов монастырь

Отрывок, характеризующий Толшевский Спасо-Преображенский монастырь

– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.