Томази ди Лампедуза, Джузеппе

Джузеппе Томази ди Лампедуза
Giuseppe Tomasi di Lampedusa
Фотография 1940-х годов
Дата рождения:	23 декабря 1896(1896-12-23)
Место рождения:	Палермо, Сицилия, Италия
Дата смерти:	23 июля 1957(1957-07-23) (60 лет)
Место смерти:	Рим
Гражданство:	→ Италия
Род деятельности:	Писатель, литературный критик
Направление:	проза, эссеистика
Премии:	Премия Стрега (1959)

Джузе́ппе Тома́зи ди Лампеду́за (итал. Giuseppe Tomasi di Lampedusa; 23 декабря 1896, Палермо — 23 июля 1957, Рим) — итальянский писатель, известный благодаря своему единственному социально-психологическому роману «Леопард» (Il Gattopardo), опубликованному после смерти и удостоенному в 1959 году премии Стрега. По мотивам романа в 1963 году Лукино Висконти поставил одноимённый фильм. В честь писателя назван астероид главного пояса 14846 Лампедуза, открытый в 1989 году.

Биография

По отцу Джузеппе Томази был последним потомком аристократического рода, который, по мнению некоторых биографов, восходил ещё к Византийской империи. Сын Джулио Томази ди Лампедуза и Беатриче Мастроджованни Таска Филанджери ди Куто; княжеский титул получил после кончины отца в 1934 году, до того носил титул герцога ди Пальма.

Будущий писатель родился в Палермо, получив воспитание, типичное для отпрыска аристократического семейства. В 1915 году поступил на юридический факультет Римского университета, однако в сентябре 1917 года был призван в армию и отправлен на фронт. Уже в октябре он попал в плен, пытался бежать из лагеря военнопленных, но был пойман. Второй побег, предпринятый в 1918 году, оказался успешным. В Италии Лампедуза вновь вернулся к занятиям, сдал всего один экзамен, после чего решил больше в Римский университет не возвращаться. В 1920 году записался в Генуэзский университет, но ушёл и из него. Уже в 1942 году сорокапятилетний князь поступил на филологический факультет Университета Палермо, но быстро обнаружил, что ничего не может добавить к своим познаниям. Уже к 20 годам он владел английским, французским и немецким языками, а степень его гуманитарных познаний и эрудиция столь поражали окружающих, что кузены прозвали его «Монстром»; к этому прозвищу Лампедуза относился серьёзно и подписывался им в письмах и поздравлениях. В Генуе в 1926—1927 годах Лампедуза дебютировал в амплуа литературного критика, опубликовав в журнале Le opere e i giorni три статьи, посвящённые европейской поэзии. Ещё в 1922—1924 годах он опубликовал 24 коротких статьи в палермской газете «Иль джорнале ди Сичилиа» под псевдонимом Джузеппе Ароматизи.

Лампедуза благодаря семейному состоянию был избавлен от необходимости зарабатывать и вёл жизнь аристократа, любил путешествовать и подолгу жил в Англии, Германии, Австрии, Франции. В 1925 году он познакомился в Англии с приёмной дочерью своего дяди — латвийской баронессой Александрой фон Вольф (Александра Борисовна Вольф фон Штомерзее, 1894—1982), и ездил к ней в родовое поместье Стамериен в 1927 и 1931 годах. В 1932 году они обвенчались в Риге в православном Благовещенском храме. Латвийский кинодокументалист Г. Пиесис установил некоторые подробности, в частности, в книге церковной записи Лампедуза зафиксирован как Иосиф Юльевич.

В 1940 году супруги окончательно переехали в Палермо. После того как муссолиниевская Италия объявила войну Великобритании и Франции, Лампедуза вновь был призван в армию, службу проходил в родном Палермо и в Трапани. Вскоре он был демобилизован по состоянию здоровья и вернулся к привычному образу жизни. В 1944—1947 годах князь возглавлял сицилийский Красный крест. С этого времени он всё больше времени посвящал литературе; по вечерам супруги Лампедуза читали вслух на пяти языках. Его главным собеседником стал двоюродный брат — барон Лучо Пиколо ди Калановелла, — а поскольку он жил в Капо-д’Орландо, в 1953 году Лампедуза предложил палермскому студенту Франческо Орландо брать у него бесплатные уроки английского языка и литературы. В своих воспоминаниях Орландо объяснял этот шаг желанием князя вырваться из интеллектуального одиночества; со временем возник круг студентов.

В 1954 году Лучо Пиколо опубликовал за свой счёт стихотворный сборник, отправив его Э. Монтале. Монтале предложил ему участвовать в литературной встрече в Сан-Пеллегрино-Терме, в эту поездку он взял кузена — Лампедузу. Принято считать, что общение с литераторами стимулировало собственное творчество князя — выяснилось, что сицилийский затворник ни в чём не уступал им по эрудиции и способностям. В конце 1954 года Джузеппе Томази взялся за написание собственного романа.

«Леопард»: до и после

Первоначальный замысел был скромен: рассказ «Один день из жизни сицилийца» — собственного прадеда — в день высадки Гарибальди. Однако вскоре замысел расширился, и автор упоминал о «цикле новелл», и пессимистически сообщал близким, что «Улисса» написать не в состоянии (князь был одним из первых поклонников Джойса в Италии). Критики отмечали, что роман — не исторический, а психологический, который Лампедуза писал для себя, прощаясь с миром. К тому времени он тяжело болел — рак лёгких, — не было у него и потомства. Пасынок князя — Джоаккино Ланца Томази (кузен, усыновлённый незадолго до смерти), — в предисловии к собранию сочинений Лампедузы цитировал завещание:

«Я хочу, чтобы сделано было всё возможное для публикации „Леопарда“ (надлежащая рукопись содержится в единой тетради большого формата); разумеется, это не означает, что книга должна быть издана за счёт моих наследников, — я считал бы это большим унижением».

Рукопись был отвергнута двумя издателями и вышла в свет 11 ноября 1958 года в издательстве «Фельтринелли». В следующем году роман был удостоен престижной премии Стрега, две статьи посвятил ему Луи Арагон.

Литературное наследие

После публикации «Леопарда», в 1960—80-е годы началось обнародование и других сочинений Джузеппе Томази ди Лампедузы: сборника «Рассказы» («Racconti», 1961), в том числе рассказа «Лигея» («Ligheia», он же — «Профессор и сирена», «La Sirena»), статей и эссе, обнаруженных среди рукописей писателя: «Лекции о Стендале» («Lezioni su Stendhal», 1977), «Введение во французскую словесность XVI века» («Invito alle Lettere francesi del Cinquecento», 1979), «Английская литература. От истоков до XVIII века» («Letteratura inglese. Dalle origini al Settecento», 1989). Лекции по литературе были написаны для занятий с Франческо Орландо, и каждая из них представляла собой глубокое литературоведческое исследование.

Издания на русском языке

• Томази ди Лампедуза, Джузеппе. Леопард / Пер. с ит. Г. С. Брейтбурда. — М.: Иностранная литература, 1961. — 264 с.
• Джузеппе Томази ди Лампедуза. Профессор и сирена (рассказ) / Пер. Н. Н. // Парус. Сборник литературно-художественных и публицистических произведений. Вып. 3. — М.: Молодая гвардия, 1982. — С. 179—194.
• Лампедуза, Томази Дж. ди. Гепард: Роман / Пер. с ит. Е. Дмитриевой; предисл. Е. Солоновича. — М.: Иностранка, 2006. — 335 с. (The Best of Иностранка). ISBN 5-94145-412-0

Литература

• Солонович Е. «Леопард» возвращается // Лампедуза, Томази Дж. ди. Гепард: роман. — М.: Иностранка, 2006. — С. 5—18. — ISBN 5-94145-412-0.
• Gilmour, David. The Last Leopard. A life of Giuseppe Tomasi di Lampedusa. — Eland Publishing Ltd, 2007. — ISBN 978-0955010514.
• Basilio Reale, Sirene siciliane. L’anima esiliata in «Lighea» di Giuseppe Tomasi di Lampedusa, Moretti & Vitali, 2000
• Gioacchino Lanza Tomasi, Introduzione a «Opere» di Giuseppe Tomasi di Lampedusa, Mondadori Editore, Milano, 1995 coll. I Meridiani

Отрывок, характеризующий Томази ди Лампедуза, Джузеппе

– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.