Бичем, Томас

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Томас Бичем»)
Перейти к: навигация, поиск
Томас Бичем
Thomas Beecham
Основная информация
Дата рождения

29 апреля 1879(1879-04-29)

Место рождения

Сент-Хеленс, Великобритания

Дата смерти

8 марта 1961(1961-03-08) (81 год)

Место смерти

Лондон, Великобритания

Годы активности

1905—1960

Страна

Великобритания Великобритания

Профессии

дирижёр

Жанры

классическая музыка

Коллективы

LSO, LPO, RPO
и другие

Лейблы

Columbia Graphophone
RCA Victor

Награды

То́мас Би́чем (англ. Thomas Beecham; 29 апреля 1879, Сент-Хеленс — 8 марта 1961, Лондон) — британский дирижёр, оперный и балетный импресарио.





Биография

Ранние годы

Томас Бичем родился в городе Сент-Хеленс в английском графстве Ланкашир в доме рядом с фармацевтическим заводом «Бичемс Пиллс», основанной дедом будущего дирижёра, которого также звали Томас Бичем[1]. Его родителями были сэр Джозеф Бичем, старший сын Томаса, и Джозефина Бёрнет[1]. В 1885 году, когда фармацевтическая компания начала приносить Бичемам немалые доходы, Джозеф Бичем с семьёй переехал в особняк в Иванвилле, неподалёку от города Хайтон в графстве Мерсисайд. Их старый дом в Сент-Хеленс был разрушен, на его месте расположилось новое дополнительное помещение завода «Бичемс Пиллс»[2].

С 1892 по 1897 Бичем учился в школе Rossall School, после чего он планировал поступить в одну из консерваторий Германии. Однако его отец был против этого намерения и настоял на том, чтобы сын поступил в колледж Уодхэм в составе Оксфордского университета[3]. Учёба в университете пришлась Бичему не по вкусу и в 1898 году он уговорил отца разрешить ему её бросить[4]. Он брал частные уроки композиции у Чарльза Вуда в Лондоне и у Морица Мошковского в Париже[5]. Дирижированию он никогда не учился и был в некотором роде самоучкой[5].

Первые оркестры Бичема

Первое публичное выступление Томаса Бичема в амплуа дирижёра состоялось в октябре 1899 года в Сент-Хеленс. Он дирижировал специально собранным для этого случая ансамблем, состоящим из местных музыкантов, а также из артистов Ливерпульского симфонического оркестра и оркестра Халле[4]. Впервые известность пришла к Бичему, когда месяц спустя он заменил маэстро Ганса Рихтера за пультом всё того же оркестра Халле[6] на концерте в честь церемонии инаугурации нового мэра Сент-Хеленс, которым стал отец Томаса Джозеф Бичем[4]. Дебют Бичема в качестве оперного дирижёра состоялся в 1902 году. Он дирижировал оперой Майкла Балфа «Богемксая девушка»[5]. В эти годы Бичем также сам писал музыку. Однако к своим произведениям он относился критически, и, считая их недостаточно хорошими, в конце концов решил сосредоточиться на дирижировании[7].

В 1906 году его пригласили продирижировать серию концертов с камерным оркестром, получившем название Новый симфонический оркестр, в концертном зале Бехстейн-холл[8]. На протяжении своей карьеры Бичем, как правило, руководствовался при выборе программы своими собственными вкусами, а не предпочтениями публики. При обсуждении программы концертов он предложил музыкантам длинный список произведений сравнительно малоизвестных композиторов, таких как, например, Этьен Мегюль[9]. В этот период он впервые познакомился с музыкой Фредерика Делиуса, которую он глубоко полюбил и к которой неоднократно возвращался в течение всей жизни[10].

Вскоре Бичем пришёл к заключению, что для того чтобы иметь возможность конкурировать с уже существующими лондонскими оркестрами: оркестром концертного зала Квинс-холл и недавно основанным Лондонским симфоническим оркестром, состав его оркестра должен быть расширен с шестидесяти имеющихся музыкантов до размеров большого симфонического оркестра, который смог бы выступать в крупных концертных залах[11]. В течение двух лет, начиная с октября 1907 года, Бичем и его оркестр давали концерты в Куинс-холле. Бичем, по своему обыкновению, выбирал программу, отвечающую его вкусам, но мало интересную публике. Из-за этого билеты на его концерты продавались плохо[11]. Основными произведениями, исполненными Бичемом в тот период, стали симфоническая баллада Венсана д’Энди «Волшебный лес», симфоническая поэма Бедржиха Сметаны «Шарка» и практически неизвестная в то время симфония соль мажор Эдуара Лало[12]. Именно это произведение стало спустя более чем пятьдесят лет последней записью дирижёра[13].

В 1909 году он основал симфонический оркестр Бичема[14]. Для этого он не переманивал музыкантов из уже существующих оркестров, а пригласил преимущественно музыкантов-любителей и студентов музыкальных колледжей[15]. В результате появился новый молодой коллектив, средний возраст музыкантов которого был около двадцати пяти лет. Среди участников оркестра Бичема было несколько известных в будущем музыкантов, таких как скрипач Альберт Сэммонс, альтисты Лайонел Тертис и Эрик Коутс и контрабасист Юджин Крафт[14]. Позже к оркестру присоединился валторнист Обри Брейн.

Из-за того, что Бичем упорствовал в своём стремлении исполнять музыку, не привлекающую большого количества публики, он постоянно терпел убытки. С 1899 по 1909 годы его отношения с отцом ухудшились настолько, что он практически не имел возможности пользоваться деньгами своей семьи. В 1899 отец Томаса Бичема Джозеф поместил свою жену в психиатрическую лечебницу. Томас и его старшая сестра Эмили через суд добились её освобождения и обязали отца ежегодно выплачивать ей 4500 фунтов[16]. За это Джозеф Бичем лишил их наследства. После смерти дедушки Томаса в 1907 году, он, согласно, завещанию стал полусать ежегодную ренту в размере 700 фунтов. Кроме того, мать Бичема помогала ему с финансированием его убыточных концертов[17]. В 1909 году он, в конце концов, помирился с отцом и вновь смог свободно распоряжаться семейным состоянием[18].

Оперные сезоны в Ковент-Гардене

В 1910 году, при финансовой поддержке отца, Бичем начал реализацию своей идеи проводить оперные сезоны в королевском театре Ковент-Гарден и других лондонских театрах. В то время главную роль в оперном театре играли знаменитые певцы. Роль дирижёра же считались чем-то малозначительной[19]. В последующие десятилетия Бичем значительно изменил эту ситуацию[19].

В течение одного только 1910 года Бичем провёл в качестве дирижёра или импресарио 190 спектаклей в «Ковент-Гардене» и театр Его Величества в Вест-Энде. За год он поставил 34 оперы, большинство из которых были незнакомы или малознакомы лондонской публик[20]. Позже сам Бичем соглашался с тем, что многие из опер, которые он исполнял в эти годы, были не слишком понятны публике[21]. Дирижёрами-ассистентами у Томаса Бичема работали Бруно Вальтер и Перси Питт[22]. В 1910 году общее количество оперных спектаклей в лондонских театрах, с учётом спектаклей Бичема, составило 273. Это цифра намного превышала спрос, поэтому большинство из них оказались убыточными[23]. Из 34 опер, поставленных Бичемом в этом году, только четыре принесли доход: новые оперы Рихарда Штрауса «Электра» и «Саломея», впервые поставленные в Великобритании, «Сказки Гофмана» Жака Оффенбаха «Летучая мышь» Иоганна Штрауса[24].

В 1911 и 1912 годах симфонический оркестр Бичема играл с Русским балетом Сергея Дягилева в Ковент-Гардене и Кроль-опере в Берлине. Спектаклями дирижировали сам Бичем и Пьер Монтё, главный дирижёр проектов Дягилева. Один раз из-за внезапной болезни Монтё Бичем был вынужден без репетиции дирижировать новым балетом Стравинского «Петрушка»[25]. Спектакли в Берлине имели огромный успех. Немецкие критики признали оркестр Бичема одним из лучших в мире[26]. Рецензенты главного берлинского музыкального еженедельника «Die Signale» были впечатлены мастерством молодых лондонских музыкантов. Они отмечали богатое и благородное звучание скрипок, великолепную деревянную группу, медные духовые, по их словам, не уступающие лучшим музыкантам Германии[26].

В 1913 году в Ковент-Гардене была дана премьера оперы Рихарда Штрауса «Кавалер розы». Помимо Ковент-Гарден Бичем организовал в театре Друри-Лейн сезоны русской оперы и балета[27]. Он включал себя три оперы, ранее никогда не показававшихся в Великобритании: «Борис Годунов» и «Хованщина» Мусоргского и одну из опер Римского-Корсакова. Во всех трёх спектаклях в числе прочих пел Фёдор Шаляпин. Программ сезона также включала в себя пятнадцать балетов, в которых главные роли исполняли Вацлав Нижинский и Тамара Карсавина[28]. Также были представлены балеты Клода Дебюсси «Игры» и «Послеполуденный отдых фавна». В Лондоне и Париже прошли премьерные показы нового балета Стравинского «Весна священная»[28]. В течение этого сезона сам Бичем не продирижировал ни одного спектакля, выступая исключительно в роли импресарио. Оркестром Бичема управляли Пьер Монтё и другие дирижёры. На следующий год Бичем и его отец, спонсировавщий это предприятие, представили публике «Псковитянку» Римского-Корсакова, «Князя Игоря» Бородина и «Соловья» Стравинского[5]. Во время Первой мировой войны Бичем старался по мере возможности поддержать музыкальную жизнь в Лондоне и Манчестере, где он планировал организовать новый оперный театр[29]. Он дирижировал тремя оркестрами: оркестром Халле, Лондонским симфоническим оркестром и оркестром королевского филармонического общества, и оказывал всем трём коллективам финансовую поддержку. В 1915 году он организовал Оперную компанию Бичема и давал спектакли в Лондоне и его пригородах, а также в Манчестере. В 1916 году был произведён в рыцарское достоинство[30]. В том же году он унаследовал после смерти его отца титул баронета.

После войны Ковент-Гарден провёл два совместных сезона с большим оперным синдикатом в 1919 и 1920 годах, однако, по мнению биографов, они сильно уступали довоенным представлениям[31]. В течение этих двух лет было осуществлено сорок постановок, из которых сам Бичем продирижировал лишь одной[31].

Вскоре финансовые затруднения заставили Бичема на время прекратить свою музыкальную деятельность, чтобы привести дела в порядок. Под влиянием некого коммерсанта Джеймса Уайта сэр Джозеф Бичем решил приобрести недвижимость и рынок в районе Ковент-Гарден у герцога Бедфорда. По условиям соглашения, заключённого 6 июля 1914 года, сэр Джозеф должен был заплатить за него 2 миллиона фунтов. Он заплатил первый взнос в размере двухсот тысяч фунтов, а оставшуюся сумму должен был внести 11 ноября. Однако через месяц началась Первая мировая война и введённый британским правительством запрет на использование капитала помешал завершению сделки. Рынком продолжили управлять менеджеры герцога. Однако в 1916 году ситуацию осложнила смерть Джозефа Бичема. Канцлерский суд постановил, что контракт должен быть выполнен компанией, которую возглавят двое сыновей сэра Джозефа. 30 июля 1918 года герцог и его поверенные передали имущество новой компании, которая должна была выплатить кредит на сумму 1.25 миллиона фунтов.

Томасу Бичему и его брату Генри пришлось продать значительную часть имущества своего отца для оплаты долга. Более четырёх лет Бичем занимался продажей имущества на сумму более миллиона фунтов. К 1923 году ему наконец удалось получить требуемую сумму. В 1924 году Ковент-гарденский бизнес и завод в Сент-Хеленс были объединены в одну компанию «Бичем Эстейтс энд Пиллз». Уставный капитал компании составил 1850000 фунтов, бо́льшая часть из которых принадлежала Бичему[32].

Лондонский филармонический оркестр

После длительного отсутствия Томас Бичем вновь появился за пультом оркестра Халле в Манчестере в марте 1923 года. Затем в апреле того же года последовал концерт в Лондоне, где Бичем управлял оркестрами Альберт-холла (такое имя получил после ухода Бичема его Новый симфонический оркестр) и Лондонским симфоническим оркестром при участии певицы Клары Батт[33]. В концерте прозвучала симфоническая поэма Рихарда Штрауса «Жизнь героя» и ряд других произведений[34]. Не имея больше собственного оркестра, Бичем стал сотрудничать с Лондонским симфоническим оркестром, параллельно ведя переговоры с компанией Би-би-си о возможном создании постоянного оркестра радио[35].

В 1931 году дирижёр Малкольм Сарджент предложил Бичему организовать новый оркестр, который бы финансировался покровителями Сарджента — семьёй промышленников Курто[35]. Первоначально Сарджент и Бичем планировали создать этот оркестр на базе Лондонского симфонического. Однако участники этого оркестра, традиционно управляемого самими музыкантами, всячески препятствовали кадровым переменам и увольнению музыкантов, профессионально не устраивавших Бичема. Поэтому в 1932 году было принято решение создать абсолютно новый оркестр[36]. Новый коллектив, получивший название Лондонский филармонический оркестр, состоял из 106 музыкантов. Некоторые из них были приглашены из провинциальных оркестров, другие перешли в новый оркестр из Лондонского симфонического. Ряд молодых музыкантов был приглашён прямо из музыкальных колледжей. Среди музыкантов нового оркестра были такие музыканты как скрипачи Пол Бирд и Джордж Стрэттон, виолончелист Энтони Пини, флейтист Джеральд Джексон, гобоист Леон Гуссенс, кларнетист Реджинальд Келл, литаврист Джеймс Бредшоу и арфистка Мэри Гуссенс[37].

Первый концерт Лондонского филармонического оркестра под управлением Томаса Бичема состоялся в лондонском Квинс-холле 7 октября 1932 года. Выступление имело большой успех. После исполнения увертюры Берлиоза «Римский карнавал» публика бурно аплодировала и кричала[38]. В течение последующих восьми лет оркестр дал около ста концертов в Квинс-холле. Он также играл на спектаклях оперных сезонов Бичема и сделал более трёх сотен грамзаписей[39].

Новые оперные сезоны в Ковент-Гардене

В начале 1930-х годов Бичем вновь взял в свои руки управление оперными сезонами в Ковент-Гардене[40]. Желая уделять больше внимания музыкальной стороне дела, чем управлению, Бичем принял на себя роль художественного руководителя, а дириктором был назначен Джеффри Той. В 1933 году сезон был открыт оперой Вагнера «Тристан и Изольда» с Фридой Ляйдер и Лаурицем Мельхиором в главных партиях. В рамках этого сезона был также представлен вагнеровская тетралогия «Кольцо нибелунга» и девять других опер[41]. В 1934 году вновь было исполнено «Кольцо» с участием Лоты Леманн и Александра Кипниса, а также ряд других опер, в том числе Золушка Россини с Кончитой Супервиа в главной партии[42]. Клеменс Краус дирижировал британской премьерой оперы Рихарда Штрауса «Арабелла»[43].

С 1935 по 1939 год оперные сезоны в Ковент-Гардене находились под полным контролем Бичема. В спектаклях принимало участие множество знаменитых иностранных певцов и дирижёров[44] Сам Бичем дирижировал примерно третью представлений в сезоне. В 1940 году он намеревался представить публику оперу Берлиоза «Троянцы», однако осуществлению его планов помешало начало Второй мировой войны. В следующий раз Бичем появился за дирижёрским пультом Ковент-Гардена только в 1951 году[45].

Гастроли в Германии

В 1936 году Томас Бичем предпринял гастрольное турне по Германии с Лондонским симфоническим оркестром. Эта поездка была неоднозначно оценена британской прессой. После окончания гастролей он подвергся критики за то, что по настоянию нацистского правительства отказался от исполнения «Шотландской» симфонии Мендельсона, музыка которого была запрещена из-за его еврейского происхождения. Его обвинили в сотрудничестве с геббельсовским министерством пропаганды[46]. На берлинском концерте лично присутствовал Адольф Гитлер. После этого турне Бичем отвергал повторные приглашения о новых концертах с оркестром в Германии[47]. Однако сам Бичем ещё несколько раз появился в Германии до начала войны. В феврале следующего года он дирижировал операми «Орфей и Эвридика» и «Похищение из сераля» в Берлинской государственной опере. В 1937 и 1938 годах он записал в Берлине оперу Моцарта «Волшебная флейта»[48].

После своего шестидесятилетнего юбилея Бичем планировал на год оставить музыку и отправиться на отдых за границу[49]. Начавшаяся 3 сентября 1939 года Вторая мировая война заставила его отложить свои планы. Он был вынужден хлопотать за сохранение Лондонского филармонического оркестра, оставшегося без финансирования спонсоров после начала войны[49].

1940-е годы

В 1940 году Бичем покинул Великобританию. Сначала он уехал в Австралию, потом в Северную Америку. В 1941 году он стал художественным руководителем Сиэтлского симфонического оркестра[50]. С 1941 по 1945 год он был главным дирижёром Монреальских фестивалей[51]. В 1942 году он был приглашён в нью-йоркский театр Метрополитен-опера, где стал исполнять обязнности главного дирижёра совместно со своим бывшим ассистентом Бруно Вальтером. Первыми спектаклями, которыми он руководил были комическая кантата Баха «Феб и Пан», и опера Римского-Корсакова «Золотой петушок». В Метрополитен-опера он специализировался преимущественно по французским операм. В его репертуаре были «Кармен», «Манон», «Фауст», «Миньона» и «Сказки Гофмана». Кроме того Бичем периодически дирижировал ещё восемнадцатью американскими оркестрами[52].

В 1944 году Томас Бичем вернулся в Великобританию. Новые концерты Бичема с Лондонским филармоническим оркестром прошли триумфально. Однако, за годы его отсутствия в Лондоне структура оркестра изменилась. Он стал самоуправляемой организацией наподобие Лондонского симфонического оркестра. Бичему было предложено место художественного руководителя, который бы работал на предложенных оркестром условиях и получал за это зарплату[53]. Он категорически отверг это предложение и решил организовать ещё один оркестр[54]. В 1945 году Уолтер Легге создал оркестр Филармония. Первый концерт этого коллектива прошёл под управлением Бичема. Однако в этом оркестре ему тоже была предложена оплачиваемая должность главного дирижёра, от чего Бичем также отказался[54].

В 1946 году Бичем основал свой последний оркестр, получивший название Королевский филармонический. По договорённости с Королевским филармоническим обществом, этот оркестр заменил Лондонский филармонический на всех концертах этой организации[54]. Он также стал постоянным оркестром Глайндборнского оперного фестиваля. Бичем заключил для оркестра выгодные контракты с несколькими звукозаписывающими компаниями США и Великобритании[54]. Среди музыкантов нового оркестра были флейтист Джеральд Джексон, гобоист Леонард Брейн, кларнетист Реджинальд Келл, фаготист Арчи Кэмден, валторнист Деннис Брейн и ударник Джеймс Бредшоу[55]. Некоторые из музыкантов перешли в новый оркестр Бичема из Лондонского филармонического. Впоследствии оркестр прославился своей группой деревянных духовых, в составе которой играли кларнетист Джек Браймер, фаготист Гуайдион Брук, гобоист Теренс Макдонах и флейтист Джеральд Джексон[56].

После 1950 года

В 1950 году Королевский филармонический оркестр предпринял большой гастрольный тур по США, Канаде и Южной Африке[5][33]. Во время североамериканской части гастролей Бичем продирижировал сорока девятью концертами, выступая почти ежедневно в течение двух месяцев[57].

С 1951 по 1960 год Бичем дирижировал в Королевском Фестивал-холле не менее девяносто двух раз[58]. Программы его концертов включали симфонии Бизе, Франка, Гайдна, Шуберта и Чайковского, «Жизнь героя» Штрауса, концерты Моцарта и Сен-Санса, произведения Делиуса и Сибелиуса и некоторые из любимых коротких пьес Бичема разных композиторов[59]. Даже в возрасте семидесяти и более лет, Бичем не ограничивался исполнением знакомого ему репертуара. После смерти немецкого дирижёра Вильгельма Фуртвенглера в 1954 году он продирижировал двумя концертами памяти своего коллеги в лондонском Фестивал-Холле, которые планировал провести сам Фуртвенглер. Программа концертов состояла из третьего Бранденбургского концерта Баха, Испанской рапсодии Равеля, первой симфонии Брамса, второго эскиз для оркестра Барбера[60].

Летом 1958 года Бичем продирижировал в театре Колон в Буэнос-Айресе несколькими операми: «Волшебной флейтой» Моцарта, «Самсоном и Далилой» Сен-Санса, «Отелло» Верди, «Кармен» Бизе, «Фиделио» Бетховена. Они стали последними оперными спектаклями дирижёра[61]. Из-за развивающейся болезни, Бичем не смог принять участие в запланированных спектаклях: «Волшебной флейте» в Глайндборн и «Троянцах» Берлиоза в Ковент-Гардене[62]. В результате в Глайднборне его заменил Колин Дэвис, а «Троянцев» дирижировал Рафаэль Кубелик.

В конце 1959 года, спустя шестьдесят лет после своего первого визита в Америку, Бичем приехал туда в последний раз. Его концерты состоялись в Питтсбурге, Сан-Франциско, Сиэтле, Чикаго и Вашингтоне. В ходе этих гастролей он также посетил Канаду. Бичем вернулся в Лондон 12 апреля 1960 года и больше никогда не покидал Англию[63]. Последний концерт Томаса Бичема состоялся в Портсмуте 7 мая 1960 года. Программа концерта состояла из увертюры к «Волшебной флейте», «Военной» симфонии Гайдна, сюиты «The Great Elopement», составленной Бичемом из музыки Генделя в его собственной аранжировке, пятой симфонии Шуберта, «Летней ночи на реке» Делиуса и Вакханалии из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила»[64]

Томас Бичем скончался от коронарного тромбоза в своей лондонской квартире в возрасте восьмидесяти одного года[65]. Два дня спустя он был похоронен на Бруквудском кладбище в графстве Суррей. В 1991 году из-за перепланировки местности его останки были перезахоронены во дворе церкви святого Петра в Лимпсфилде. Его могила находится приблизительно в десяти метрах от могилы одного из его любимых композиторов Фредерика Делиуса. После смерти Томаса Бичема его титул баронета унаследовал его старший сын Эдриан Уэллес Бичем.

Личная жизнь

Бичем был женат трижды. В 1903 году он женился на Ютике Селестине Уэллес, дочери нью-йоркского доктора Чарьза С. Уэллеса и его супруги Эллы Селесты, урождённой Майлз. Она была прямым потомком американского политического деятеля XVII века Томаса Уэллеса. От этого брака родилось двое сыновей: Эдриан (род. в 1904) и Томас (род. в 1904)[17]. После рождения второго ребёнка, брак Бичема начал рушиться. В 1911 году он закончился громким бракоразводным процессом. К этому времени Бичем уже не жил вместе со своей семьёй[66]. Ютика отказалась оформить развод и получать алименты[67]. Она не вышла замуж снова после того как супруги всё же официально развелись в 1943 году. Она пережила своего бывшего мужа на шестнадцать лет и умерла в 1977 году[68].

В 1909 или в начале 1910 года, у Томаса Бичема начался роман Мод Эллис, леди Кунард. Несмотря на то что они никогда не жили вместе, их отношения продолжались до вторичной женитьбы Бичема в 1943 году[33]. Биографы сходятся на том, что Мод была влюблена в него, а его чувства к ней были более сдержанными[67][69]. В 1920-х и 1930-х годах у него также был роман с певицей Дорой Лаббетт. От этих отношений родился сын[33] Пол Стренг[70].

В 1943 году Бичем оформил развод с Ютикой Уэллес и вновь женился на пианистке Бетти Хамби, которая была моложе него на 29 лет[71]. Они прожили вместе до смерти Бетти в 1958 году[72]. В 1959 году, за два года до своей смерти Томас Бичем женился в третий раз. Его третьей женой стала его бывшая секретарша Ширли Хадсон, работавшая в администрации Королевского филармонического оркестра с 1950 года[73].

Творчество

Репертуар

Музыка барокко

Из композиторов доклассичской эпохи Бичем предпочитал Генделя. Его интерпретация музыки Генделя была далека от традиционной и академической[74] В то время оперы Генделя были малоизвестны. Бичем же, в отличие от большинства его современников, был прекрасно с ними знаком. Он сам составил и оркестровал из многочисленной оперной музыки Генделя шесть сюит для симфонического оркестра и фортепианный концерт[75].

К музыке Баха Бичем относился достаточно холодно[76][77]. Однажды он заявил, что, не задумываясь, отдал бы все его Бранденбургские концерты, за одну оперу Массне «Манон»[78]. Однако, несмотря на это, иногда он всё же обращался к Баху. Так для своего дебюта в нью-йоркской Метрополитан-опера в 1942 году он выбрал комическую кантату Баха «Феб и Пан» в своей собственной аранжировке. На одном из концертов, посвящённых памяти Вильгельма Фуртвенглера в 1954 году он исполнил третий Бранденбургский концерт[79].

Венские классики

В интерпретации музыки Гайдна Бичем также был далёк от консерватизма. Избегая использования клавесина и пользуясь текстами ненаучных изданий XIX века, он исполнял эту музыку в духе романтических традиций. Он записал все двенадцать т. н. Лондонских симфоний Гайдна, но на концертах предпочитал исполнять симфонии № 93, 97, 99, 100 и 101[80]. Бичем также неоднократно исполнял ораторию «Времена года» на протяжении своей карьеры. В 1956 году была сделана её аудиозапись. В 1944 году в репертуар Бичема вошла также другая оратория Гайдна — «Сотворение мира»[74].

Моцарта Томас Бичем считал «центральной точкой европейской музыки»[81]. Поэтому с партитурами этого композитора он обращался уважительнее и аккуратнее, чем со многими другими. Он отредактировал незавершённый Реквием Моцарта и перевёл на английский язык две его оперы: «Так поступают все» и «Похищение из сераля». Кроме того, в его репертуаре постоянно были оперы «Волшебная флейта», «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро». Фортепианные концерты Моцарта он считал лучшими произведениями такого рода в истории музыки и неоднократно исполнял их со своей женой пианисткой Бетти Хамби-Бичем и другими солистами[82].

Отношение Бичема к Бетховену было неоднозначным. С одной стороны, он регулярно нелестно отзывался о музыке Бетховена[83]. С другой стороны, на протяжении своей жизни Бичем исполнял все симфонии этого композитора. Он осуществил студийные записи бетховенских симфоний № 2, 3, 4, 6, 7, и 8, а также концертную запись Торжественной мессы[84][85]. Кроме того, он с удовольствием исполнял четвёртый фортепианный концерт. Существует запись этого концерта в исполнении Артура Рубинштейна и Лондонского филармонического оркестра под управлением Бичема. Однако исполнять бетховенский пятый концерт Томас Бичем избегал[86].

Немецкая музыка

 Этот раздел статьи ещё не написан.
Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел.

Французская и итальянская музыка

Томаса Бичема, наряду с Колином Дэвисом, считают одним из лучших интерпретаторов музыки Берлиоза. Его произведения занимали важное место в репертуаре Бичема на протяжении всей его карьеры. Он представил слушателям и записал многие сочинения этого композитора, в то время мало знакомые публике[87].

Музыка XX века

О музыке большинства британских композиторов, за исключением Фредерика Делиуса, Бичем был невысокого мнения[88]. Отчасти это особое отношение Бичема и сделало этого композитора известным[89]. В 1929 году он организовал фестиваль Делиуса, в рамках которого представил публики многие из его сочинений[90]. Единственный из композиторов XX века, к которому Бичем испытывал симпатию, подобную той, с которой он относился к Делиусу, был Ян Сибелиус. Сам Сибелиус, обычно скупой на похвалы, оценил то, как Бичем дирижирует его музыку[91]. Кроме того, Бичем сделал много аудиозаписей произведений этих композиторов. Из других композиторов XX века он с уважением относился к Игорю Стравинскому и Рихарду Штраусу и периодически включал их произведения в свои программы.

Записи

По свидетельству композитора Ричарда Арнелла, Бичем предпочитал концертам работу в студии[92]. Первые его записи относятся к 1910 году, когда, из-за несовершенства технологии, при записи приходилось использовать лишь основные инструменты оркестра, расположенные максимально возможно близко к рупору. Первым записями оркестра под управлением Томаса Бичема стали отрывки из «Сказок Гофмана» Оффенбаха и «Летучей мыши» Иоганна Штрауса. С 1915 года записи Бичема осуществляла компания Columbia Graphophone Company.

Изобретение в 1925—1926 годах электрической звукозаписи позволило записывать полноценный оркестр с намного большим частотным диапазоном. Бичем не преминул воспользоваться этой возможностью. Использовавшиеся в то время 12-дюймовые диски могли вместить лишь около четырёх минут музыки на одну сторону, поэтому Бичем был вынужден при записи произведения разбивать его на несколько небольших фрагментов[93]. С 1926 по 1932 год им было записано около 150 таких пластинок, среди которых были записи «Фауста» Шарль Гуно и «Мессии» Генделя. После 1933 года Бичем записал ещё около 300 пластинок с Лондонским филармоническим оркестром, включая музыку Моцарта, Россини, Берлиоза, Вагнера, Генделя, Бетховена, Брамса, Дебюсси и Делиуса. В 1940-х годах Бичем сделал ряд записей с Нью-Йоркским филармоническим оркестром. В 1952 году он также записывался с Филадельфийским оркестром[94].

В конце жизни Бичема было сделано ещё одно важное событие в области звукозаписи: развитие и внедрение стереозаписи. В начале 1930-х годов он участвовал в ряде экспериментальных стереозаписей, включая запись сорок первой симонии Моцарта. В 1955 году первой его стереозаписью после внедрения нового формата в стала «Тапиола» и музыка к пьесе Шекспира «Буря» Ян Сибелиуса. Среди поздних записей Томаса Бичема оперы «Кармен», «Похищение из сераля» и «Богема», симфонии №№ 93-104 Гайдна (записи 1956-1959). Последняя запись Бичема была сделана в декабре 1959 года. После смерти дирижёра компаниями Би-би-си и EMI были изданы несколько записей с фрагментами его репетиций и концертов, включающие также интервью Бичема и знавших его музыкантов.

Критика и оценки

По результатам опроса, проведённого в ноябре 2010 года британским журналом о классической музыке BBC Music Magazine среди ста дирижёров из разных стран, среди которых такие музыканты, как Колин Дэвис (Великобритания), Валерий Гергиев (Россия), Густаво Дудамель (Венесуэла), Марис Янсонс (Латвия), Томас Бичем занял девятнадцатое место в списке из двадцати наиболее выдающихся дирижёров всех времён[95].

Память о Бичеме

  • В 1964 году было организовано общество сэра Томаса Бичема (англ. The Sir Thomas Beecham Society) с отделениями в Англии и Америке. Это общество занимается сохранением творческого наследия Бичема и изданием его записей. Общество также издаёт журнал «Le Grand Baton», посвящённый Томасу Бичему и дирижёрскому искусству[96].
  • В 1979 году английские писатели Кэрил Брамс и Нед Шеррин написали о жизни дирижёра пьесу «Бичем». В основу пьесы легли многочисленные истории о Томасе Бичеме. Главную роль в постановке пьесы исполнил британский актёр Тимоти Уэст (англ.)русск.. Позже пьеса была адаптирована для телевизионной постановки, в которой принял участие оркестр Халле[97].

Награды

Сочинения

Музыкальные произведения

  • 6 сюит для симфонического оркестра на темы опер и камерных произведений Генделя:
    • «Amaryllis»
    • «Love in Bath»
    • «The Great Elopement»
    • «The Gods Go A-Begging»
    • «The Faithful Shepherd»
    • «The Origin of Design»
  • Фортепианный концерт на темы опер Генделя

Книги

Напишите отзыв о статье "Бичем, Томас"

Примечания

Источники

  1. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 19.
  2. ↑ Reid, 1961, pp. 19—20.
  3. ↑ Reid, 1961, pp. 25—27.
  4. ↑ 1 2 3 Reid, 1961, p. 27.
  5. ↑ 1 2 3 4 5 Crichton, Ronald, and John Lucas: Thomas Beecham, [www.grovemusic.com Grove Music Online] ed. L. Macy (Accessed 26 July 2007)
  6. ↑ [www.belcanto.ru/beecham.html Современные дирижеры]. — Москва: Советский композитор, 1969.
  7. ↑ Beecham, 1944, p. 74.
  8. ↑ Reid, 1961, pp. 53—54.
  9. ↑ Reid, 1961, p. 54.
  10. ↑ Jefferson, p. 32
  11. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 55.
  12. ↑ Reid, 1961, pp. 55—56.
  13. ↑ Salter
  14. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 71.
  15. ↑ Reid, 1961, pp. 70—71.
  16. ↑ Reid, 1961, pp. 31—34.
  17. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 62.
  18. ↑ Reid, 1961, p. 88.
  19. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 98.
  20. ↑ Reid, 1961, p. 97.
  21. ↑ Reid, 1961, p. 108.
  22. ↑ Beecham, 1944, p. 88.
  23. ↑ Reid, 1961, p. 96.
  24. ↑ Reid, 1961, p. 107.
  25. ↑ Canarina, 2003, p. 39.
  26. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 123.
  27. ↑ Reid, 1961, p. 141.
  28. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 142.
  29. ↑ Reid, 1961, pp. 161—162.
  30. ↑ (22 February 1916) «». London Gazette (29483). Проверено 2008-03-17.
  31. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 181.
  32. ↑ The Bedford Estate: The Sale of the Estate, Survey of London, volume 36: Covent Garden (1970), pp. 48-52.
  33. ↑ 1 2 3 4 DNB
  34. ↑ Reid, p. 187
  35. ↑ 1 2 Reid, p. 198
  36. ↑ Reid, p. 202
  37. ↑ Reid, p. 204
  38. ↑ Jefferson, p. 88
  39. ↑ Jefferson, p. 89
  40. ↑ Jefferson, p. 171
  41. ↑ Jefferson, p. 170
  42. ↑ Jefferson, p. 173
  43. ↑ Jefferson, p. 172
  44. ↑ Jefferson, pp. 178-90
  45. ↑ Jefferson, pp. 178-90 and 197
  46. ↑ Reid, p. 216
  47. ↑ Reid, pp. 217-18
  48. ↑ Jefferson pp. 214-15
  49. ↑ 1 2 Reid, p. 218
  50. ↑ Jefferson, p. 222
  51. ↑ Cécile Huot. [www.thecanadianencyclopedia.com/index.cfm?PgNm=TCE&Params=U1ARTU0002428 Montreal Festivals/Festivals de Montréal]. The Canadian Encyclopedia. [www.webcitation.org/65rAZ7FH6 Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
  52. ↑ Procter-Gregg, 1976, p. 201.
  53. ↑ Reid, p. 230
  54. ↑ 1 2 3 4 Reid, p. 231
  55. ↑ Reid, p. 232
  56. ↑ Jenkins.
  57. ↑ Procter-Gregg, 1976, p. 200.
  58. ↑ Jefferson, p. 103
  59. ↑ The Times, 13 & 29 September, 18 and 25 October, 1, 15 and 29 November and 6 December 1958
  60. ↑ The Times, 19 and 21 January 1955
  61. ↑ Reid, pp. 238-39
  62. ↑ Reid, pp. 243-44
  63. ↑ Jefferson, pp. 21 and 226-27
  64. ↑ Reid, p. 244
  65. ↑ Reid, p. 245
  66. ↑ Reid, 1961, pp. 112—120.
  67. ↑ 1 2 Reid, 1961, p. 120.
  68. ↑ [www.thepeerage.com/p13709.htm ThePeerage.com website, accessed 26 July 2007]
  69. ↑ Jefferson, p. 39
  70. ↑ [www.radiolistings.co.uk/programmes/musical_side_of_the_family__the.html The Musical Side Of The Family]
  71. ↑ Reid, 1961, p. 220.
  72. ↑ Reid, 1961, pp. 238—239.
  73. ↑ Reid, 1961, p. 241.
  74. ↑ 1 2 Jefferson p. 236
  75. ↑ Liner notes to EMI CD CDM 7 63374 2 by Robin Golding and Sony CD SMK87780 by Graham Melville-Mason
  76. ↑ Joseph Stevenson. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&searchlink=THOMAS Thomas Beecham. Biography] (англ.). Allmusic. Проверено 3 мая 2010. [www.webcitation.org/65rAZtipO Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
  77. ↑ Cardus, 1961, p. 28.
  78. ↑ [arts.guardian.co.uk/fridayreview/story/0,,1059215,00.html Guardian article]
  79. ↑ The Times, 19 January 1955
  80. ↑ Jefferson, pp. 235-36
  81. ↑ Jefferson, p. 238
  82. ↑ Jefferson, pp. 115 and 238
  83. ↑ Atkins, 1978, p. 49.
  84. ↑ Liner notes to EMI CD CDM 7 69811 2 by Lyndon Jenkins
  85. ↑ The Gramophone, May 2001
  86. ↑ Jefferson, p. 235
  87. ↑ Lebrecht
  88. ↑ Jefferson, pp. 230-33
  89. ↑ Reid, pp. 56-61
  90. ↑ Procter-Gregg, 1976, pp. 56—59.
  91. ↑ [www.classicalnotes.net/classics2/sibelius.html Classical Notes, accessed 30 July 2007]
  92. ↑ Arnell, Richard. «Sir Thomas Beecham: Some Personal Memories», Tempo, New Series, No. 58, (Summer, 1961), Cambridge University Press. pp. 2-17
  93. ↑ Notes to EMI CD CDM 7 63401 2
  94. ↑ Sony Classics liner notes
  95. ↑ [www.bbc.co.uk/pressoffice/bbcworldwide/worldwidestories/pressreleases/2011/03_march/carlos_kleiber.shtml BBC Worldwide Press Releases: Carlos Kleiber voted greatest conductor of all time]
  96. ↑ 1 2 [www.bach-cantatas.com/Bio/Beecham-Thomas.htm Thomas Beecham] Bach-cantatas.com  (англ.)
  97. ↑ [ftvdb.bfi.org.uk/sift/title/370535 Timothy West as Beecham], BBC TV film, 1979, British Film Institute Film and TV database, accessed 26 July 2007
  98. ↑ [www.gramophone.co.uk/halloffame Gramophone Hall of Fame] (англ.). Gramophone. Проверено 2 января 2016.

Библиография

  • Atkins Harold. Beecham Stories. — London: Robson Books, 1978. — ISBN 0-86051-044-1.  (англ.)
  • Beecham Thomas. A Mingled Chime. — London: Hutchinson, 1944.  (англ.)
  • Canarina John. Pierre Monteux, Maître. — Pompton Plains and Cambridge: Amadeus Press, 2003. — ISBN 1-57467-082-4.  (англ.)
  • Cardus Neville. Sir Thomas Beecham. — London: Collins, 1961.  (англ.)
  • Jefferson Alan. Sir Thomas Beecham – A Centenary Tribute. — London: Macdonald and Jane's, 1979.  (англ.)
  • Jenkins Lyndon. Liner notes to EMI CD 5-67231-2.  (англ.)
  • [www.scena.org/columns/lebrecht/031210-NL-Berlioz.html Lebrecht, Norman. «Hector Berlioz — the Unloved Genius», The Lebrecht Weekly (La Scena Musicale), 10 December 2003], accessed 31 March 2008  (англ.)
  • Procter-Gregg Humphry (ed). Beecham Remembered. — London: Duckworth, 1976. — ISBN 0-7156-1117-8.  (англ.)
  • Reid Charles. Thomas Beecham – An Independent Biography. — London: Victor Gollancz, 1961.  (англ.)
  • Salter Lionel. Liner notes to EMI CD CDM-7-63396-2.  (англ.)

Литература

  • Aldous Richard. Tunes of glory: the life of Malcolm Sargent. — London: Hutchinson, 2001. — ISBN 0091801311.  (англ.)
  • Atkins Harold. Beecham Stories. — London: Robson Books, 1978. — ISBN 0-86051-044-1.  (англ.)
  • Beecham Thomas. A Mingled Chime. — London: Hutchinson, 1944.  (англ.)
  • Canarina John. Pierre Monteux, Maître. — Pompton Plains and Cambridge: Amadeus Press, 2003. — ISBN 1-57467-082-4.  (англ.)
  • Crichton, Ronald, and John Lucas: Thomas Beecham, [www.grovemusic.com Grove Music Online] ed. L. Macy. Accessed 26 July 2007 (Requires subscription)  (англ.)
  • Culshaw John. Putting the Record Straight. — London: Secker & Warburg, 1981. — ISBN 0-436-11802-5.  (англ.)
  • Jacobs Arthur. Henry J Wood. — London: Methuen, 1994. — ISBN 0-413-69340-6.  (англ.)
  • Jefferson Alan. Sir Thomas Beecham – A Centenary Tribute. — London: Macdonald and Jane's, 1979.  (англ.)
  • Jefferson, Alan, Beecham, Sir Thomas, second baronet (1879—1961), Oxford Dictionary of National Biography, Oxford University Press, 2004. Accessed 26 July 2007. ([www.oxforddnb.com Requires subscription])  (англ.)
  • Jenkins London. Liner notes to EMI CD 5-67231-2.  (англ.)
  • Kennedy Michael. Adrian Boult. — London: Papermac, 1989. — ISBN 0-333-48752-4.  (англ.)
  • [www.scena.org/columns/lebrecht/031210-NL-Berlioz.html Lebrecht, Norman. «Hector Berlioz — the Unloved Genius», The Lebrecht Weekly (La Scena Musicale), 10 December 2003], accessed 31 March 2008  (англ.)
  • March Ivan (ed). The Great Records. — Blackpool: Long Playing Record Library, 1967.  (англ.)
  • Osborne Richard. Herbert von Karajan – A Life in Music. — London: Chatto and Windus, 1998. — ISBN 1-85619-763-8.  (англ.)
  • Procter-Gregg Humphry (ed). Beecham Remembered. — London: Duckworth, 1976. — ISBN 0-7156-1117-8.  (англ.)
  • Reid Charles. Thomas Beecham – An Independent Biography. — London: Victor Gollancz, 1961.  (англ.)
  • Salter Lionel. Liner notes to EMI CD CDM-7-63396-2.  (англ.)

Ссылки

  • [www.allmusic.com/41:8214/Томас Бичем Бичем, Томас] (англ.) на сайте Allmusic
 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Cardus, 1961
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Бичем, Томас



Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.

Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бичем,_Томас&oldid=80725337»