Тома де Томон, Жан-Франсуа

Жан-Франсуа Тома де Томон
фр. Jean-François Thomas de Thomon
Основные сведения
Страна	Франция Франция
Дата рождения	1 (12) апреля 1760(1760-04-12)
Место рождения	Берн, Швейцария
Дата смерти	23 августа (4 сентября) 1813(1813-09-04) (53 года)
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Работы и достижения
Работал в городах	Санкт-Петербург, Одесса
Архитектурный стиль	Классицизм
Важнейшие постройки	Большой театр в Петербурге
Градостроительные проекты	Стрелка Васильевского острова в Санкт-Петербурге

Жан-Франсуа Тома́ де Томо́н (фр. Jean-François Thomas de Thomon, 1 [12] апреля 1760, Берн — 23 августа [4 сентября] 1813, Санкт-Петербург) — французский архитектор, рисовальщик, представитель зрелого классицизма, работавший в России.

Биография

В 1780-х годах учился в Парижской академии и, получив от неё большую римскую премию, отправился в Италию.
Поселившись в Риме, усердно изучал архитектурные памятники императорской эпохи и так пристрастился к их стилю, что потом держался исключительно его в своих проектах и постройках. Живя в Риме, он, кроме того, писал акварелью и масляными красками перспективные виды и пейзажи в характере картин Гюбера Робера и Гаспара Пуссена. Французская революция помешала ему — дворянину и роялисту — вернуться на родину; он перебрался в Вену.

В 1799 году по приглашению князя А. М. Голицына прибыл в Санкт-Петербург. Здесь он вскоре приобрёл в высшем обществе известность своими мастерскими карандашными и акварельными рисунками. С 1800 года начал преподавать в Академии художеств, с 1811 года — в Институте корпуса инженеров путей сообщения.

В 1801 году император Александр I пожелал увеличить и отделать заново Большой театр, выстроенный в Санкт-Петербурге Л. Ф. Тишбейном. Эта задача была возложена на Тома де Томона, и он окончил её в 1805 году блестящим образом, за что получил титул придворного архитектора. С 1804 по 1813 год работал инвентором (изобретатель рисунков) на Императорском Стеклянном Заводе в Санкт-Петербурге..

В 1805 году Тома де Томон принял от Кваренги неудачный проект Санкт-Петербургской биржи на Васильевском острове, остановленный в 1787 году, так как возводимое здание не соответствовало облику города и градостроительным задачам.
Вариант Тома де Томона был реализован в 1805—1810 годах в виде существующего доныне величественного здания, построенного по образцу храма в Пестуме. Здание Биржи охвачено двойным рядом дорических колонн на гранитном основании, к которому ведут широкие парадные лестницы. На фоне фронтонов с огромными полуциркульными окнами расположены скульптуры работы И. П. Прокофьева и Ф. Ф. Щедрина. Одновременно с постройкой Биржи Тома де Томон реализовывает свой проект ансамбля стрелки Васильевского острова с двумя пологими спусками к Неве и ростральными колоннами.
В 1806 году Ж. Ф. Тома де Томон победил в конкурсе на лучший проект мавзолея Павлу I в Павловске. Этот павильон имеет вид греческого античного храма из четырёх дорических колонн красного гранита, стоящих на гранитном подиуме и поддерживающих фронтон с надписью: «Супругу-Благодетелю».

Другие постройки Тома де Томона:

• старый Одесский оперный театр (1804—1809 гг.)
• военный госпиталь (1806—1821 гг.) в Одессе
• Монумент Славы в Полтаве в честь столетия Полтавской битвы
• фонтаны вдоль дороги из Петербурга в Царское Село (один из них сейчас находится у Казанского собора и ещё один — в Московском парке Победы - в 2003 г. перенесен на Сенную пощадь)
• Сальный буян (торговые склады) на Неве.
• Переделывает дом графини А. Г. Лаваль (1805—1810 гг., Санкт-Петербург, Английская набережная, д.4)

В 1813 году, обследуя здание Большого театра, архитектор упал с лесов и вскоре скончался от полученных травм. Его похоронили на Смоленском кладбище в Петербурге.
В 1955 году прах инженера и надгробный памятник перенесены в «Некрополь XVIII века» на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Научные труды

Чертежи своих главных сооружений он издал в сборнике, под заглавием:

• «Recueil des façades des principaux monuments construits à St.-Pétersbourg par Thomas de Thomon» (СПб., 1806);

Кроме того, им написано и напечатано сочинение

• «Traité de peinture, précédé de l’origine des arts», с приложением гравюр, чертежей и планов (СПб., 1809).

Литература

• Зодчие Санкт-Петербурга. ХIХ — начала ХХ века / Сост. В. Г. Исаченко. — СПб., 1998.
• Курбатов В. Петербург. — СПб.: Лениздат, 1993.
• Шуйский В. К. Тома де Томон. — Л.: Лениздат, 1981.

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Тома де Томон, Жан-Франсуа

– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.