Томберг, Владимир Эрнестович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Томберг
Профессия:

кинорежиссёр, кинооператор

Карьера:

1937-2002

Направление:

социалистический реализм

Награды:

Владимир Эрнестович То́мберг (1912 — 2002) — фронтовой кинооператор, режиссёр научно-популярных фильмов. Лауреат трёх Сталинских премий (1946, 1947, 1951). Заслуженный деятель искусств Эстонской ССР (1949). Член ВКП(б) с 1949 года.





Биография

Родился 15 (28) июня 1912 года во Владивостоке. Отец, коренной житель Эстонии, был мобилизован в царскую армию и осел в России. Мать — дочь мельника Осташковского уезда Тверской губернии. С 1918 года жил в Москве. В 1929 году окончил среднюю школу с химическим уклоном. Начал увлекаться фотографией. Закончил курсы фотокорреспондентов при Московском Доме Печати.

Начало карьеры

В 1932 году поступил в ВГИК на операторский факультет и окончил его «с отличием», получив специальность кинооператора художественных фильмов. Работал на киностудии «Межрабпомфильм» ассистентом оператора на фильмах «Джульбарс» и «Детство Горького». С октября 1938 по октябрь 1940 года работал кинооператором на Хабаровской студии кинохроники, где снял более 200 сюжетов для киножурнала «Советский Дальний Восток». В октябре 1940 года был переведён на Горьковскую студию кинохроники, где снял более 150 сюжетов для киножурналов Горьковской и Московской студий документальных фильмов, а также участвовал в киносъёмках фильмов «Народная магистраль», «День войны» (1942), «Комсомольцы» (1943).

Фронтовой оператор

В июне 1943 года был направлен кинооператором на фронт. Сначала снимал боевые действия войск ПВО по охране незамерзающего Мурманского порта, затем на Мурманском направлении Карельского фронта. С июня 1944 года до окончания войны в качестве военного кинооператора был прикомандирован к 1-му Белорусскому фронту. Снятый Томбергом киноматериал вошёл в фильмы: «Бобруйский котёл», «Освобождение Советской Белоруссии», «Хелм — Люблин», «На подступах к Варшаве», «От Вислы до Одера», «Померания», «Знамя Победы над Берлином водружено», «Берлин».

Послевоенная биография

С августа 1945 года — оператор «Таллинфильма». В 1948—1952 годы — заместитель министра кинематографии Эстонской ССР. За время работы в Таллине Томберг снял около 100 сюжетов для киножурналов. За участие в киносъёмках чёрно-белого фильма «Советская Эстония» (режиссёр Л. И. Степанова) Участвовал в создании кинокартины «Праздник песни» (1947). Как автор-оператор снял киноочерк «Эстонский колхоз в Грузии», за что был удостоен Сталинской премии Эстонской ССР (1948). Как режиссёр-оператор снял кино-очерк «Новая жизнь» о создании колхозов в республике и вторично получил Сталинскую премию Эстонской ССР (1949). Получил Почётную грамоту Президиума Верховного Совета Эстонской ССР от 7 мая 1947 года «За высокие творческие достижения в области кинематографии». В 1950 году к 30-летию советского кино повторно награждён Почётной грамотой Президиума Верховного Совета Эстонской ССР.

С ноября 1952 года — режиссёр «Центрнаучфильма». Создал более 60-ти кинокартин. За годы работы на «Центрнаучфильме» получил много Почётных дипломов и благодарностей за создание фильмов, десять юбилейных медалей Президиума Верховного Совета СССР.

В. Э. Томберг умер 12 апреля 2002) года.

Награды и премии

Фильмография

Сочинения

  • Книга В. Э. Томберга «В тылу и на фронте. Воспоминания фронтового кинооператора» (М., Эйзенштейн-центр, 2003) удостоена премии Гильдии киноведов и кинокритиков России в области киноведения и кинокритики «Слон» за 2004 год в номинации «Мемуарно-биографическая литература о кино».
  • В. Э. Томберг. В тылу и на фронте. Воспоминания фронтового кинооператора. — М., Эйзенштейн-центр, 2003.

Напишите отзыв о статье "Томберг, Владимир Эрнестович"

Ссылки

  • old.kinoart.ru/2000/5/27.html
  • persons-info.com/userfiles/files/435829887.doc


Отрывок, характеризующий Томберг, Владимир Эрнестович

Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.