Томизм
Томи́зм (или Фоми́зм от лат. Thomas — Фома) — «ведущее направление в католической мысли»[1], основанное на учении Фомы Аквинского (XIII век).
Томизм выступает теистической версией аристотелизма. Основные идеи томизма изложены в трактате Фомы Аквинского «Сумма теологии». Доктрина томизма выступает не столько учением о догматах веры, сколько учением о способах постижения этого учения посредством разума.
В XIII веке в доминиканском ордене преобладал томизм. Центром томизма становятся прежде всего Париж и Неаполь, позже — Авиньон. Начиная с XV в. схоластика проявляется прежде всего в форме томизма. Томизм делится на два направления: на ортодоксальный, отвергающий какую-либо модернизацию, и «ренессансный», допускающий соединение томизма с новыми гуманистическими течениями. Последнее направление представлено испанским томизмом, который пыталось развивать апологетику с точки зрения новых потребностей церкви. Среди испанских доминиканцев выделяются прежде всего Франсиско де Виториа, среди иезуитов Франсиско Суарес, который некоторые гносеологические взгляды номиналистов объясняет с позиции реализма. В стремлении сблизить томизм с гуманистической философией Суарес пытается разделить и в то же время соединить метафизические вопросы и естественнонаучные исследования. В области социальной и политической он приближается к признанию республиканского устройства. Народ, который принял светскую власть от бога, является её первым субъектом и тогда, когда он выбирает своего правителя[2].
Папа Лев XIII в энциклике от 4 августа 1879 года «Aeterni Patris» объявил томизм нормой католической теологии. Его преподавание в духовных учебных заведениях стало обязательным. Через год в Риме была открыта академия Фомы Аквинского, которую доверили ордену доминиканцев[3].
В 1914 году по распоряжению папы Пия X издаются «24 томистских тезиса».
Безраздельное господство томизма в католическом мировоззрении продолжалось до Второго Ватиканского собора[4].
Содержание
Онтология
По большому счету, томизм является "онтологией", учением о бытии[5] |
Акт и потенция
Первой и основной категорией онтологии томизма выступает обеспечивающей и объясняющей силы всех других вещей, понятие Бога как первой реальности, полной реализации бытия. Томизм проводит различения бытия вообще (лат. esse) от конкретного бытия (лат. ens).
Ключевым отношением в онтологии высшего порядка выступает отношение акта (лат. actus) и потенции (лат. potentia), где акт — не действие, но само существо бытия — действительность. Потенциальное бытие — бытие, еще не ставшее, но становящееся.
Сущность и существование
Конкретизацией различия акта и потенции является различие сущности (essentia или лат. quidditas: "чтойность") и существования (existentia). Совпадают они в вещах, но достигают подлинного тождества лишь в Боге, который не сущность, но Сущий. Сущность — это возможность, потенция вещи, тогда как существование — это её действительность, актуализация.
Форма и материя
Согласно Бохеньскому, томизм стоит на точке зрения гиломорфизма, утверждающего, что всякое материальное бытие состоит из материи и формы, детерминирующей эту материю. Но материя и форма порознь не существуют.
Материя относится к форме как потенция к акту. Материя вносит в форму и присущую форме идеальную всеобщность конкретизирующий "принцип индивидуации". Чистая или первая материя (лат. materia prima) как пустая возможность балансирует на грани небытия, тогда как предельная форма или форма форм — это Бог.
Форма – это сущность, которая, заметим это, начинает существовать, только воплощаясь в какой-либо материи и выходя таким образом из состояния абстракции. В конечном счете мы подойдем к тому, что «форма» – это содержательная сторона вещи (essentia), то есть сущность, которая поддается пониманию и определению[6].
Гносеология
Томизм разграничивает области философии и теологии: предметом первой являются «истины разума», а второй — «истины откровения». Вера и разум не могут противоречить друг другу, поскольку то и другое - от Бога. Философия находится в услужении у теологии и настолько же ниже её по значимости, насколько ограниченный человеческий разум ниже божественной премудрости. Истину томизм трактует как "соответствие вещи и разума":
Veritas est adaequatio rei et intellectus[7] |
В споре об универсалиях томизм избирает средний путь умеренного реализма, которому учил Аристотель. Он признает, что «общих сущностей» нет и что индивидуальные отличия предметов и составляют их природу. Тем не менее, общее "существует" в предметах и разум извлекает его из них, поскольку идеи могут быть рассматриваемы как мысли Божества и деятельность их опосредствованно проявляется в предметном мире. Таким образом, признаются три рода универсалий:
- ante rem (до вещей) — поскольку они суть мысли Бога,
- in re (в вещах) — поскольку они составляют общую сущность вещей
- post rem (после вещей) — поскольку ум человека извлекает их из предметов и образовывает понятия.
Антропология
Антропология томизма исходит из представления о человеке как комбинации души (лат. anima) и тела. Душа нематериальна и субстанциальна, однако получает завершающее осуществление лишь через тело. Человеческая душа – не просто "двигатель" тела, но его субстанциальная форма. Томизм также утверждает, что душа едина и неделима и поэтому не исчезает после смерти тела. Душа бессмертна. В конечном счете, она независима от тела.
Двумя главными функциями человеческой души является познание и воля. Воля понимается как активирующая сила, которая следует за познанием. Познание постигает, что есть добро и что, следовательно, является целью, а затем для её достижения начинает действовать воля. Познание является первичным, а воля понимается как импульс, который зависит от того, что установлено в качестве цели. Таким образом, томизм выражает позицию так называемого интеллектуализма в понимании человека и его поведения. Разум превыше воли (см. 21 тезис томизма). Тем не менее, только в Боге он сущность, в человеке же – потенция сущности. Таким образом, не "интеллект мыслит", но человек мыслит "при посредстве" интеллекта. При этом интеллект (разум) господствует над волей.
Космология
Мир Фома представлял в виде лестницы («иерархии бытий»):
- — неорганические творения (камни, земля, воздух и т.п.)
- — растения,
- — животные,
- — человек,
- — ангелы,
- — Бог как вершина, причина, смысл и цель всего сущего.
Пять доказательств бытия Бога
В «Сумме теологии» приводятся пять онтологических доказательств бытия Бога:
- кинетическое — от движения: все движимо чем-то другим, но должен быть и неподвижный «перводвигатель»;
- от производящей причины: ничто не может быть причиной самого себя, а потому надо признать первую действующую причину, которой и является Бог;
- от необходимости и случайности: случайное определяется необходимостью — Богом;
- от совершенства: все имеет степени совершенства, а эталоном, наивысшей степенью совершенства является Бог;
- от цели (телеологическое доказательство): все движется к некоей цели, имеет смысл, полезность; существует разумное существо, руководящее и направляющее все вещи к цели; высшей целью является сам Бог.
Этико-политические воззрения
Томистская этика - это этика цели. Среди условий, необходимых для того, чтобы человеческое действие было нравственно хорошим, главным является его подчинённость доброй цели. Учение о добродетели (virtus) и навыке (hexis) занимает важное место в этике томизма, где добродетель – это «действенный навык, навык блага и действенного достижения блага» лат. habitus operativus, est bonus habitus et boni operativus.
Для этики томизма характерно учение о "естественном законе" (лат. lex naturalis), вложенном богом в сердца людей и описываемом в духе этики Аристотеля; над ним надстраивается "божественный закон" (лат. lex divina), который превосходит "естественный закон" , но не может ему противоречить. Томизм подчеркивает, что язычники знали о добродетели и практиковали её, поскольку это соответствовало человеческому естеству. Речь идёт о естественных добродетелях, формируемых упражнениями в нравственно хороших поступках. В результате человек приобретает устойчивую привычку совершать их. Таковы добродетели язычников. Добродетели же, привнесённые христианством, совершенно иной природы. Таким образом, существует двойное различение добродетелей: во-первых, различение добродетелей богословских и нравственных, а во-вторых, различение нравственных добродетелей естественных и сверхъестественных. Богословские и сверхъестественные нравственные добродетели объединяет то, что они не приобретаются и не могут быть приобретены упражнением в делании добра. Главной богословской добродетелью является любовь (лат. caritas).
Среди интеллектуальных добродетелей в томизме выделено четыре:
- умное восприятие (intellectus),
- знание или наука (scientia),
- мудрость (sapientia)
- благоразумие (prudentia).
В трактате "О правлении государей" соединяется восходящие к Аристотелю представления о человеке как общественном существе, об общем благе как цели государственной власти, о моральном добре как середине между порочными крайностям
Направления томизма
Последнее возрождение томизма начинается с середины XIX века (неотомизм) — А. Штёкль, М. де Вульф, Д. Мерсье, У. Ньюмен, Т. Либераторе и др. Современный томизм представляет собой теологическую интерпретацию новейшего естествознания, попытки соединить учение Фомы Аквинского с философскими идеями Иммануила Канта, Георга Гегеля, Эдмунда Гуссерля, Мартина Хайдеггера и др.
- Трансцендентальный томизм (Марешаль, Раннер[8].
- Экзистенциальный томизм (Маритен)
- Аналитический томизм (Макинтайр)
- Люблинская школа неотомизма[9]
Критика
В начале своего существования томизм натолкнулся на резкую критику августинианства и в 1277 году был официально осуждён церковно-университетскими инстанциями Парижа и Оксфорда, однако уже к XIV веку получил признание в различных школах доминиканского ордена.
Против томизма выступали последователи Иоанна Дунса Скота, Вильгельма де ла Марса, Р. Бэкона, группировавшиеся вокруг францисканского ордена.
Напишите отзыв о статье "Томизм"
Примечания
- ↑ Дугин А. Г. [vzms.org/dugin.html#_Глава_VI__Религии_Откровения._Парад Эволюция парадигмальных оснований науки. Гл. VI]
- ↑ [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000196/st054.shtml Основные черты развития школ типа «VIA ANTIQUA» в XIV и XV вв.]
- ↑ [www.sedmitza.ru/text/443372.html Римская Церковь в новое и новейшее время]
- ↑ [velsat.net/tomizm-i-burzhuaznaya-filosofiya-xx-v-11.html Томизм и буржуазная философия XX в]
- ↑ [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Skirb/44.php Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. Гл. 6]
- ↑ [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Eko_Evol/08.php Эко У. Эволюция средневековой эстетики]
- ↑ [philosophy.ru/iphras/library/wealtrue/bandur1.htm Основные положения теории "истины" у Фомы Аквинского]
- ↑ [velsat.net/po-tu-storonu-tomizma-1.html По ту сторону томизма]
- ↑ [0planete.ru/?p=2876 Вторым крупным направлением в польской философии был томизм]
Литература
- Бандуровский К. В. [iph.ras.ru/elib/0092.html Акт и потенция] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Бандуровский К. В. [iph.ras.ru/elib/3032.html Томизм] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Бандуровский К. В. [iph.ras.ru/elib/3253.html Форма и материя] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- Кирьянов Д. В. Томистская философия XX века - СПб, Алетейя, 2009. ISBN 978-5-91419-220-1
Ссылки
- [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000744/st000.shtml Жильсон Э. Томизм. 1964]
- [www.chel-att.ru/raznoe/tomizm_i_neotomizm/ Томизм и неотомизм]
- [philosophy.spbu.ru/5784?print#_ftn9 Душин О.Э. Philosophus: между «Ангелическим Доктором» и Реформатором]
- [www.u.arizona.edu/~aversa/scholastic/24Thomisticpart2.htm THE 24 THOMISTIC THESES (lat., en)]
|
Отрывок, характеризующий Томизм
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.