Мураяма, Томиити

Томиити Мураяма 村山 富市<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр Японии
30 июня 1994 года — 11 января 1996 года
Монарх:	Акихито
Предшественник:	Цутому Хата
Преемник:	Рютаро Хасимото
Рождение:	3 марта 1924(1924-03-03) (100 лет) Оита, Япония
Партия:	Социалистическая партия Японии
Награды:

Томиити Мураяма (яп. 村山 富市, род. 3 марта 1924) — японский политический деятель, занимавший пост Премьер-министра Японии в период с 30 июня 1994 года по 11 января 1996 года.

Биография

Мураяма родился в японском городе Оита в 1924 году в семье рыбака. Высшее образование получил в Университете Мэйдзи. Свою политическую карьеру он начал как депутат городского, а затем префектурального собрания Оита. В 1972 году был избран в палату представителей японского парламента. Являлся руководителем Социал-демократической партии (до 1996 г. — Социалистическая партия).

С июня 1994 года по январь 1996 года Мураяма занимал пост премьер-министра коалиционного трёхпартийного правительства Японии. 15 августа 1995 года он выступил с известной речью, посвящённой 50-летию окончания Второй мировой войны, в которой признал, что Япония своим колониальным господством и агрессией причинила огромный ущерб и страдания народам других стран, в особенности азиатских, и принёс им извинения.

После выборов 1996 года Мураяму на посту премьер-министра сменил Рютаро Хасимото — лидер либерал-демократов. В 2000 году Мураяма принял решение уйти из политики. Он возглавил Фонд азиатских женщин, созданный его правительством в 1994 году для выплаты компенсаций «женщинам для утешения» из Южной Кореи, Филиппин, Тайваня, Нидерландов и Индонезии.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Мураяма, Томиити

Отрывок, характеризующий Мураяма, Томиити

Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.