Томики, Кэндзи
| Кэндзи Томики | |
| 富木謙治 Томики Кэндзи | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Какунодатэ, префектура Акита, Япония |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: |
|
| Учителя: | |
| Степень мастерства: | |
| Достижения | |
|
Основатель стиля Томики-рю айкидо | |
| [homepage2.nifty.com/shodokan/en/ Shodokan Aikido] | |
Кэндзи Томики (яп. 富木 謙治 Томики Кэндзи?, 15 марта 1900, Какунодатэ, префектура Акита, Япония, — 25 декабря 1979) — известный мастер айкидо и дзюдо, основатель стиля Сёдокан айкидо (Томики-рю).
Кэндзи Томики родился 15 марта 1900 году в семье землевладельцев в Какунодатэ. Его таланты начали проявляться уже в раннем возрасте. Когда ему исполнилось 6 лет он начал обучение японскому фехтованию. В возрасте 10 лет, его отдали в местную начальную школу, где Кэндзи Томики вступил в клуб дзюдо. В 1913 году Томики переходит в среднюю школу города Йокоте, префектуры Акита, где также активно принимает участие в местном клубе дзюдо. По окончании школы был награждён призами за учебные и спортивные достижения. В 1919 году Кэндзи Томики получает первый дан дзюдо.
После окончания школы, Томики отправился в Токио, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в университет Васэда. Но тяжелая болезнь приковала его к постели на три года. После нескольких лет, в 1924 году, Кэндзи Томики удается поступить в университет Васэда, где он изучает политическую экономику. Там же он вступает в местный клуб дзюдо где вскоре получает 4-й дан. Также Кэндзи Томики становиться секретарем студенческой ассоциации дзюдо в Токио. Именно в этот период он знакомиться с основателем дзюдо — Дзигоро Кано. Идеи Дзигоро Кано оказали большое влияние на молодого Кэндзи Томики, в особенности взгляд на дюздо как на средство самосовершенствования и физического воспитания. Томики позже расширил эту философию и применил её в своем уникальном пути в айкидо.
В 1926 году начал заниматься айкидо под руководством Морихэя Уэсибы[1]. Кэндзи Томики познакомился с учением Морихея Уэсибы, благодаря своему другу по клубу Хидетаро Нисимура (Hidetaro Nishimura). В то время Уэсиба называл свою борьбу айкибудо (впоследствии названной айкидо).
В 1927 году, после окончания университета, Кэндзи Томики поступает в аспирантуру. В том же году, Томики проводит месяц активных тренировок в штаб квартире Омото-кё, близ Киото. После переезда Морихея Уэсибы в Токио, Кэндзи Томики становиться его ближайшим учеником, часто выступает в качестве уке в показательных выступлениях О-сэнсея. В то же время, не переставал заниматься в Кодокан дзюдо и в 1928 году Кэндзи Томики получил 5-й (высший на тот момент) дан Кодокан дзюдо[2]. После окончания обучения, Кэндзи Томики был нанят электрической компанией в городе Сендай. В то же время, в 1929 году, участвовал в престижном Императорском турнире боевых искусств, представляя префектуру Мияги и вошел в 12 лучших представителей дзюдо.
После тяжелой травмы, в 1931 году вернулся в свой родной город Какунодатэ, где стал младшим учителем в старшей школе. С период 1931—1934 гг., каждые летние и зимние каникулы посещал школу Морихея Уэсибы в Токио. В 1934 году Томики оставляет свою преподавательскую деятельность и переезжает в Токио, в рамках подготовки похода О-сэнсея в Маньчжурию. Какое-то время он снимает квартиру недалеко от Кобукан додзё Морихея Уэсибы, где был одним из старших инструкторов. Также сыграл не маловажную роль в подготовке рукописи о техниках О-сэнсея под названием Будо-рэнсю.
1936 год — Кэндзи Томики, вместе с О-сэнсеем, переезжают в Маньчжоу-Го. Там он занимается преподавательской деятельностью в университете Дайдо (Daido Institute), параллельно преподавая айкибудо в армии. В 1938 году стал доцентом в университете Кенкоку (Kenkoku University) в Маньчжурии, где, в рамках учебной программы, преподавал айкибудо и читал лекции о будо. Во многом благодаря усилиям Кэндзи Томики, концепция Айки станет обязательным предметом изучения для студентов дзюдо и кэндо.
В 1940 году Морихей Уэсиба перенимает систему рангов в айкидо. Кэндзи Томики стал первым, кому был присвоен 8-й дан айкидо (11 февраля 1940 года).
После окончания Второй мировой войны, Кэндзи Томики оказался в интернированном лагере в Сибири, вместе с тысячами других японцев. Там он продолжал развитие своих теорий и разработал серию упражнений, которые также служили в качестве средства поддержания своего здоровья в сложных условиях. В конце 1948 году Кэндзи Томики был освобожден и вернулся в Японию.
В 1954 году Томики стал профессором в своем родном университете Васэда, где занялся физическим воспитанием студентов. Преподавал там дзюдо и айкидо, где впервые начинает озвучивать свои идеи по внедрению соревнований в новое боевое искусство, что вызывало неприятие у многих айкидок тех лет. С 1951 года он стал руководителем Клуба дзюдо университета, но продолжал изучать техники айкидо. В 1950-е годы он иногда проводил занятия в Айкикай и был членом неформальной группы старших учеников Морихея Уэсибы, которые занимались пропагандой айкидо в первые годы после войны. Его разрыв с Айкикай произошел в 1958 году, когда он по просьбе руководства университета Васэда внедрил в айкидо соревновательную систему. В том же, 1958 году, Кэндзи Томики основал в университете Васэда клуб айкидо, на основе которого, в 1967 году, был основано Сёдокан Додзё (Shodokan). Сёдокан был основан исключительно для научных исследований айкидо. Приложив не мало сил в развитии дзюдо и айкидо в университете, опубликовав книгу «Физическое воспитание и Будо», Кэндзи Томики покидает университет и полностью посвящает себя развитию айкидо. В 1970 году стал председателем на первом все японском турнире по айкидо. Были заложены основы спортивного аспекта в айкидо и формирование стиля, впоследствии названного Томики-айкидо.
В 1971 году[1] ему был присвоен 8-й дан дзюдо. Является создателем ката дзюдо Кодокан госиндзюцу (ката самозащиты школы Кодокан).
В 1974 году основана Японская Ассоциация Айкидо (Japan Aikido Association)[3], первым президентом которой, становиться Кэндзи Томики.
В 1975 году Кэндзи Томики избирается вице-президентом Будо сообщества Японии (Budo Society of Japan).
Кэндзи Томики скончался 25 декабря 1979 в возрасте 79 лет.
Напишите отзыв о статье "Томики, Кэндзи"
Примечания
- ↑ 1 2 [homepage2.nifty.com/shodokan/en/profile1.html Tomiki Kenji Profile] (англ.). Shodokan HQ. Проверено 5 марта 2010. [www.webcitation.org/65IujJ6uH Архивировано из первоисточника 8 февраля 2012].
- ↑ [www.aikidojournal.com/encyclopedia.php?entryID=704 Tomiki, Kenji] (англ.). Aikido Journal. Проверено 5 марта 2010. [www.webcitation.org/65Iujs5Sl Архивировано из первоисточника 8 февраля 2012].
- ↑ [www.aikido-kyokai.com/en/index.html NPO Japan Aikido Association].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Томики, Кэндзи
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
