Томос к Флавиану
То́мос к Флавиа́ну (лат. Tomus ad Flavianum, Epistola ad Flavianum) — догматическое послание[de][1] папы римского Льва I (440—461) к константинопольскому патриарху Флавиану (447—449), написанное в июне 449 года в связи с учением архимандрита Евтихия.
В этом послании, в написании которого принял участие секретарь папы Проспер Аквитанский, было сформулировано учение о двух природах Иисуса Христа, божественной и человеческой и об их соединении в одном лице. В томосе говорится также о двух волях и двух энергиях. Томос стал программным документом православной церкви в их борьбе с монофизитством. В Libellus Hormisdae, которую после завершения Акакианской схизмы в 519 году должен был подписать каждый епископ, особо подчёркивалась верность посланиям Льва I, в частности Томосу.
Хотя предшественники Льва I были авторами многочисленных посланий, они, если касались богословских вопросов, не содержали подробных рассуждений. Послания Льва позволяют рассматривать его как первого богослова на римской кафедре. Томос стал одним из важнейших вероучительных документов, вследствие чего значительно возрос авторитет папы на Востоке. Большое значение, которое придавали Томосу, вскоре породило легенды о его почти сверхъестественном происхождении. Легенда, изложенная Иоанном Мосхом о том, как папа положил Томос на гробницу святого Петра, попросив его исправить, если там есть ошибки, и через сорок дней получил ответ от апостола: «прочитал и исправил», была известна даже в Древней Руси[2][3].
Томос был зачитан и одобрен на Халкидонском соборе в 451 году. Соответственно, современные нехалкидонские[en] церкви, отвергая Халкидонский собор, отвергают и Томос. В последующие века Томос получил позитивную оценку на ряде церковных соборов, а Отцы Церкви V—VIII веков, такие как Анастасий Синаит, Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин, часто цитировали его в своих догматических произведениях[4].
Напишите отзыв о статье "Томос к Флавиану"
Примечания
- ↑ Задворный, 2011b.
- ↑ Иоанн Мосх [azbyka.ru/otechnik/?Ioann_Mosh/lug-dukhovnyj#0_147 Луг духовный. Лимонарь или «Синайский патерик»]. Проверено 22 декабря 2013.
- ↑ Задворный, 2011a, с. 76.
- ↑ Фокин, 2009.
Литература
- на английском языке
- Green B. The Soteriology of Leo the Great. — New York: Oxford University Press, 2008. — (Oxford theological monographs). — ISBN 978–0–19–953495–1.
- на русском языке
- Задворный В. Л. Сочинения римских понтификов эпохи поздней античности и раннего Средневековья. — М.: Изд-во францисканцев, 2011a. — 495 с. — (Истоки европейской цивилизации = Exordia civilizationis Europeae). — ISBN 978-5-89208-09207.
- Задворный В. Л. Томос // Католическая энциклопедия. — 2011b. — Т. IV. — С. 1398-1399. — ISBN 978-5-89208-096-5.
- Фокин А. Р. [pstgu.ru/download/1255354222.rez5.pdf Рецензия на книгу: Green B. The Soteriology of Leo the Great] // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Богословие–философия. — М., 2009. — № 27. — С. 114–117.
Ссылки
- [ru.wikisource.org/wiki/Окружное_или_соборное_послание_святейшего_Льва,_архиепископа_города_Рима,_писанное_к_Флавиану,_архиепископу_Константинопольскому Томос Льва (латынь и русский перевод)] в Викитеке.
- [ecclesiopedia.com/index.php?title=%D0%A2%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D1%81_%D0%BF%D0%B0%D0%BF%D1%8B_%D0%9B%D1%8C%D0%B2%D0%B0_text Текст Томоса]. Экклесиопедия. Проверено 22 декабря 2013.
Отрывок, характеризующий Томос к Флавиану
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
