Томпкинс-сквер-парк
| Томпкинс-сквер-парк англ. Tompkins Square Park | |
 | |
| Вход в парк с Ист Седьмой-стрит и Авеню А | |
| 40°43′34″ с. ш. 73°58′53″ з. д. / 40.72611° с. ш. 73.98139° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.72611&mlon=-73.98139&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 40°43′34″ с. ш. 73°58′53″ з. д. / 40.72611° с. ш. 73.98139° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.72611&mlon=-73.98139&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Страна |  США |
| Местонахождение | Манхэттен, Нью-Йорк |
| Тип | Городской парк |
| Дата основания | 1850 |
| Площадь | 4,2 га |
| Сайт | [www.nycgovparks.org/sub_your_park/historical_signs/hs_historical_sign.php?id=12589 Tompkins Square Park] |
То́мпкинс-сквер-парк (англ. Tompkins Square Park) — общественный парк в микрорайоне Ист-Виллидж городского округа Манхэттен в Нью-Йорке. Площадь парка составляет 42 000 м². Парк имеет квадратную форму: на севере он граничит с Десятой-стрит, на востоке — с Авеню Б, на юге — с Ист Седьмой-стрит, на западе — с Авеню А и с Сейнт-Маркс-плейс.
Содержание
История
Томпкинс-сквер-парк расположен на участке земли около Ист-Ривер, на котором ранее находились марши и открытые луга[1]. Парк был назван в честь американского вице-президента Даниэля Томпсона (1774—1825), в период с 1807 по 1817 год занимавшего должность губернатора штата Нью-Йорк. Парк был открыт в 1850 году[2].
В 1857 году в парке произошли столкновения между полицией и иммигрантами, протестовавшими против безработицы и недоедания. В 1863 году парк стал местом Нью-Йоркских бунтов из-за призыва[2]. 13 января 1874 года Томпкинс-сквер-парк опять стал местом кровавых столкновений между нью-йоркскими безработными и полицией[3]. В 1877 году 5000 нью-йоркцев, собравшихся послушать коммунистические революционные речи, подверглись атаке со стороны американской Национальной гвардии[2].
В середине XIX века на территории парка находился большой плац, на котором проходили строевое обучение солдаты Национальной гвардии Нью-Йорка. Современная планировка парка была создана Робертом Мозесом в 1936 году. Она была рассчитана на то, чтобы разделить и управлять толпы, которые начиная с 1870-х годов периодически собирались в парке для протестов и демонстраций. Подобная планировка пришлась на руку американским властям когда в 1960-х годах парк стал ареной для демонстраций против войны во Вьетнаме.
К началу 1980-х годов Томпкинс-сквер-парк стал для многих нью-йоркцев синонимичным со всёвозрастающими социальными проблемами города. В это время парк превратился в опасную криминогенную зону, стал местом обитания городских бомжей, центром торговли наркотиками и местом сборища наркоманов.
В августе 1988 года в парке произошли столкновения между нью-йоркской полицией и бомжами. Когда полиция попыталась выдворить обитавших в парке бездомных, они оказали сопротивление. В результате 44 человека получили ранения. Во время полицейской операции против бездомных проводившейся в ночь с 6 на 7 августа 1988 года, на сторону протестующих бомжей встали политические активисты и просто прохожие. Полицейские отряды полностью окужили и атаковали находившуюся в парке огромную толпу. Бо́льшая часть совершённого насилия была заснята и показана в новостях на нью-йоркских телеканалах. В результате был начат судебный процесс против нью-йоркской полиции, но все проходившие по нему полицейские были оправданы.
В период с 3 июня 1991 по 25 июля 1992 года парк был закрыт для реновации, в ходе которой с его территории были выдворены все бездомные[4]. В 1990-е — 2000-е годы, в результате джентрификации Ист-Виллидж и после эвакуации бездомных, Томпкинс-сквер-парк сильно изменился. На сегодняшний день на его территории располагаются спортивные площадки для баскетбола и гандбола, специально оборудованные места для игры в шахматы под открытым воздухом. Парк пользуется популярностью как среди студентов и молодых семей, так и среди пенсионеров и туристов со всего мира. Однако, как заметил один из журналистов «New York Times», парк в настоящее время представляет собой «потерянное место, окружённое стерильным и неинтересным городским районом»[5].
Достопримечательности
Фестивали
В парке ежегодно проводится драг-фестиваль «Wigstock», который в настоящее время является частью «Howl Festival». Другим важным мероприятием является «The Charlie Parker Jazz Festival», проводимый в память бывшего знаменитого жителя Авеню Б джаз-музыканта Чарли Паркера. С 2007 года также начал проводиться фестиваль «New Village Music Festival», в котором принимают участие нью-йоркские музыканты, представляющие самые разные жанры музыки.
«Дерево Харе Кришна»
Одно из вязовых деревьев парка имеет особое значение для кришнаитов. Оно расположено в самом центре парка, поблизости от расставленных полукругом скамеек. Именно под этим деревом 9 октября 1966 года индуистский вайшнавский гуру и основатель Международного общества сознания Кришны Бхактиведанта Свами Прабхупада впервые на Западе провёл публичный киртан с пением мантры «Харе Кришна». Одним из участников церемонии был известный американский поэт Аллен Гинзберг. Это событие положило начало распространению традиции гаудия-вайшнавизма в США и других западных странах. С тех пор, это вязовое дерево почитается кришнаитами как имеющее особое значение и является местом паломничества. 18 ноября 2001 года, в годовщину смерти Бхактиведанты Свами Прабхупады, по распоряжению мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани городской Департамент парков и мест отдыха установил под деревом мемориальную доску со следующей надписью:
Одной из основных отличительных черт Томпкинс-сквер-парка является коллекция деревьев американского вяза (Ulmus americana). Один из вязов парка, расположенный в его центре около расставленных полукругом скамеек, имеет особое значение для приверженцев религии кришнаизма. Вскоре после прибытия в Соединённые Штаты в сентябре 1965 года, индийский духовный лидер А. Ч. Бхактиведанта Свами Прабхупада (1896—1977) основал в Нью-Йорке Международное общество сознания Кришны. Сначала его базой был бывший магазин на пролегающей неподалёку Второй авеню, который он использовал как американскую штаб-квартиру своего Общества. Осенью 1966 года Прабхупада собрался вместе со своими учениками в Томпкинс-сквер-парке с целью познакомить Ист-Виллидж с мантрой из 16 слов, которая была отличительной особенностью группы:Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе
Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе9 октября 1966 года, Прабхупада и его последователи, усевшись под этим деревом, впервые совершили обряд воспевания за пределами Индии. Участвующие пели в течение двух часов, танцуя и играя на цимбалах, тамбуринах и других ударных инструментах. Считается, что это событие ознаменовало основание религии кришнаизма в Соединённых Штатах. В этот день, среди участников разнообразной группы Прабхупады был поэт-битник Аллен Гинзберг (1926—1997). Признавая значение этого дерева, последователи Кришны продолжают приходить к нему и оказывать ему почтение[7].
Площадка для собак
В Томпкинс-сквер-парке была создана первая в Нью-Йорке площадка для собак[8][9], которая обошлась в 450 000 долларов США. Деньги поступили от частных жертвователей и от мэрии города.
Для того, чтобы собрать средства на поддержание площадки для собак, в парке проводится самый большой Хеллоуин для собак в США. Каждый год в нём принимают участие более четырёхсот наряженных на Хеллоуин собак и около 2000 зрителей.
Памятники
В северной части парка находится монумент в память жертв крушения парохода «SS General Slocum», произошедшего 15 июня 1904 года. До террористических атак 11 сентября 2001 года это было бедствие с самым большим количеством жертв за всю историю Нью-Йорка. Более 1000 человек, в основном немецких женщин-иммигранток с детьми, утонули в Ист-Ривер в этот день. Эта катастрофа была увековечена в романе Джеймса Джойса «Улисс». Впоследствии, район вокруг парка, ранее называвшийся «маленькой Германией», прекратил своё существование после того, как проживавшие там немецкие семьи покинули его. Тем не менее, в районе парка существует несколько настоящих немецких пивных, в которых можно посмотреть европейский футбол.
В юго-восточном углу парка стоит памятник американскому политику и конгрессмену Сэмюэлю Коксу (1824—1889), который был членом Палаты представителей от штатов Огайо и Нью-Йорк, а также послом США в Турции в 1885—1886 годах[10].
Напишите отзыв о статье "Томпкинс-сквер-парк"
Примечания
- ↑ Hassell, Malve Von Hassell. Homesteading in New York City, 1978-1993: The Divided Heart of Loisaida. — Bergin & Garvey, 1996. — P. 39.
- ↑ 1 2 3 [www.nytimes.com/2007/09/14/arts/14expl.html Paths of Resistance in the East Village], John Strausbaugh, The New York Times, September 14, 2007; accessed August 25, 2008.
- ↑ Gordon, Michael Allen. The Orange Riots: Irish Political Violence in New York City, 1870-1871. — Cornell University Press, 1993. — P. 203.
- ↑ Hassell, Malve Von Hassell. Homesteading in New York City, 1978-1993: The Divided Heart of Loisaida. — Bergin & Garvey, 1996. — P. 44.
- ↑ [www.nytimes.com/2008/08/05/books/05squa.html?hp New York Times]
- ↑ New York City Parks Department, [en.wikipedia.org/wiki/Image:TompkinsHareKrishnaTree.JPG plaque.]
- ↑ [www.nycgovparks.org/sub_your_park/historical_signs/hs_historical_sign.php?id=10823 HARE KRISHNA TREE]
- ↑ [www.dogster.org Tompkins Square Dog Run]
- ↑ [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=950CE3DD1039F936A25753C1A963958260&sec=&spon=&pagewanted=all Dog Run Culture], Jesse McKinley, The New York Times, October 15, 1995; accessed August 15, 2008.
- ↑ [bioguide.congress.gov/scripts/biodisplay.pl?index=C000839 Biography]
Ссылки
- [nycgovparks.org/sub_your_park/historical_signs/hs_historical_sign.php?id=12589 Информация о Томпкинс-сквер-парке] на сайте Департамента парков и мест отдыха Нью-Йорка (англ.)
- [www.howlfestival.com/ Официальный сайт «Howl Festival»] (англ.)
- [mondomap.com/mondo/?vid=19459&bid=153 Карта Томпкинс-сквер-парка на MondoMap] (англ.)
- [www.vnn.org/usa/US0111/US23-6981.html Мэр Нью-Йорка посвящает Шриле Прабхупаде мемориал] (англ.)
- [video.google.com/videoplay?docid=-7309241404294701193&ei=1SYyS7_gJIOm-AaWkIyXDw&q Бесценные дары] — документальный фильм о начале Движения сознания Кришны в Нью-Йорке. Во второй части фильма показан киртан Бхактиведанты Свами Прабхупады под деревом Харе Кришна (англ.)
Отрывок, характеризующий Томпкинс-сквер-парк
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
