Томпсон, Эдвард Палмер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Эдвард Палмер Томпсон
англ. Edward Palmer Thompson
Дата рождения:

3 февраля 1924(1924-02-03)

Дата смерти:

28 августа 1993(1993-08-28) (69 лет)

Место смерти:

Вустер, Великобритания

Научная сфера:

история

Эдвард Палмер Томпсон (Э. П. Томпсон; англ. Edward Palmer Thompson; 3 февраля 1924 — 28 августа 1993) — крупный английский историк, публицист, литератор, социалист-теоретик и участник пацифистских кампаний. Внёс заметный вклад в развитие британского и в целом западного марксизма, а также в формирование британских «новых левых», принимая активное участие в дискуссиях в британской марксистской среде в 50-е — 80-е годы XX века. Автор множества научных книг, включая «Уильям Моррис» (1955), «Становление английского рабочего класса» (1963), «Уильям Блейк» (1993), а также научно-фантастической сатиры — романа «Документы Сикаоса» (The Sykaos Papers).





Биография

Родился в Оксфорде в семье миссионеров-методистов. Отец, Эдвард Джон Томпсон, был поэтом, переводчиком с бенгальского и автором биографии Рабиндраната Тагора. Старший брат Эдварда Палмера — лингвист и офицер Уильям Френк Томпсон — тоже был членом Коммунистической партии Великобритании, но был схвачен и убит болгарскими полицаями во время связной операции в поддержку болгарских партизан-антифашистов.

В 1946 году Э. П. Томпсон вместе с Эриком Хобсбаумом, Кристофером Хиллом, Родни Хилтоном и другими участвовал в создании Группы историков Коммунистической партии Великобритании, с 1952 года издававшей журнал по социальной истории «Прошлое и настоящее» (Past and Present). В 1948 году женился на историке-коммунистке Дороти Тауэрс.

Покинув Коммунистическую партию Великобритании после венгерских событий 1956 года, выступал с позиций «социалистического гуманизма» против ряда её политико-идеологических постулатов и практических шагов (сохранив при этом хорошие научные и человеческие отношения с некоторыми из её членов: в частности, с другим крупным британским историком-марксистом Эриком Хобсбаумом). В то же время Томпсон последовательно критиковал политику Лейбористской партии Великобритании, а также находился в радикальной оппозиции к консервативно-неолиберальному повороту, осуществлявшемуся правительством премьер-министра Маргарет Тэтчер в 80-е годы. В частности, он был активным участником и спикером антиядерного движения в тот период.

Э. П. Томпсон стоял у истоков британских академических левых журналов «The New Reasoner», «Socialist Register» и «New Left Review» (от редакции которого, он, впрочем, отошел уже к середине 1960-х, после полемики с Перри Андерсоном). Уволившись в 1971 году из Уорикского университета в знак протеста против коммерциализации академии, он продолжал читать лекции в качестве приглашённого профессора (в том числе в США), но еще активней выступал с полемическими статьями. В «Нищете теории» (1978) он резко полемизирует со школой структуралистского марксизма Луи Альтюссера, отстаивая гуманистическое прочтение марксизма и принципы исторического материализма.

Важнейшей исторической концепцией, принесшей Томпсону признание в научной среде и оказавшей заметное влияние на современную британскую историографию, в первую очередь ориентирующуюся на марксизм, явилась его концепция моральная экономика, которая включала в себя народные представления о том, что законно и что незаконно и являлась представлением о традиционных социальных нормах, хозяйственных функциях, долге и особых обязанностях некоторых членов общества. Сумму этих представлений Томпсон называет «моральной экономикой бедноты» (англ. moral economy of the poor). Грубые нарушения основных моральных понятий относительно производства и торговли вызывали волнения столь же часто, сколь и действительная нужда. Анализ требований бунтовщиков и всех их действий показывает, что главной их целью являлось восстановление строгого соблюдения норм этой «моральной экономики».

Напишите отзыв о статье "Томпсон, Эдвард Палмер"

Примечания

Литература

Ссылки

  • [www.redflora.org/2013/11/blog-post.html Эдвард П. Томпсон. Уильям Моррис]
  • [www.gumer.info/authors.php?name=%D2%EE%EC%EF%F1%EE%ED+%DD в библиотеке «Гумер»]

Отрывок, характеризующий Томпсон, Эдвард Палмер

– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.