Талли, Том
| Том Талли | |
| Tom Tully | |
| Имя при рождении: |
Thomas Kane Tulley |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1932—1973 |
Том Талли (англ. Tom Tully), имя при рождении Томас Кейн Талли (англ. Thomas Kane Tulley) (21 августа 1908 года — 27 апреля 1982 года) — американский актёр кино и телевидения, более всего известный ролями второго плана в фильмах 1940-50-х годов, а также по роли инспектора полиции Мэтта Гребба в полицейском телесериале «Линейка» 1954—1959 годов.
За свою карьеру Талли успел поработать на всех крупных киностудиях Голливуда со многими ведущими режиссёрами своего времени, среди них Отто Премингер, Эдвард Дмитрик, Жан Негулеско, Делмер Дэйвс, Кинг Видор, Роберт Уайз и Майкл Кёртиц. К числу лучших фильмов, в которых играл Талли, относятся военно-морская драма «Бунт на «Кейне»» (1954), фильм нуар «Там, где кончается тротуар» (1950) и криминальная драма «Чарли Вэррик» (1973). Наиболее успешными фильмами с участием Талли были также военная драма «Пункт назначения — Токио» (1943), мелодрама «Увидимся» (1944), вестерны «Рэйчел и незнакомец» (1948) и «Кровь на Луне» (1948), комедии «Июньская невеста» (1948) и «Неприятности на каждом шагу» (1953), биографическая музыкальная драма «Люби меня или покинь меня» (1955) и мелодрама «Норт Фредерик, дом 10» (1958)[1].
«Типичной ролью Талли был жёсткий, но в принципе порядочный коп, офицер или другой представитель власти»[2]. «Среди его многочисленных мужественно-нежных экранных образов была роль первого капитана корабля „Кейн“ в „Бунт на «Кейне»“ (1954), которая принесла ему номинацию на Оскар за лучшую мужскую роль второго плана»[3][4].
Содержание
Ранние годы
Том Талли родился 21 августа 1908 года в Дуранго на юго-западе штата Колорадо. Не сумев поступить в Военно-морскую академию, Талли пошёл служить рядовым моряком в военно-морской флот[3]. После завершения службы[2] он работал младшим репортёром в газете «Денвер пост»[3], однако ради более высокой зарплаты решил пойти в актёры[4]. Он начал работать актёром на радио, а затем и на театральной сцене «просто потому, что там лучше платили»[3]. После нескольких театральных неудач Талли удалось добиться прорыва со спектаклем Юджина О’Нила «О, пустыня!»[3], и в конце концов он начал играть в Голливуде[4].
Кинокарьера в 1940-е годы
«Обретя значительный опыт работы на радио и в театре», Талли дебютировал в кино в военной драме Рауля Уолша «Северная погоня» (1943), сыграв главу отряда канадской конной полиции, которая вышла на след немецкого диверсанта[2].
В годы Второй мировой войны Талли продолжал играть в фильмах на военную тематику, наиболее важными среди которых были приключенческий шпионский триллер Делмера Дэйвса «Пункт назначения — Токио» (1943) с Кэри Грантом и Джоном Гарфилдом, где Талли сыграл небольшую роль американского военного подводника, которого убивает японский парашютист. В мелодраме Уильяма Дитерле «Увидимся» (1944) Талли сыграл небольшую роль дяди вышедшей из тюрьмы за непреднамеренное убийство главной героини (Джинджер Роджерс), у которой начинается роман с контуженным на фронте сержантом (Джозеф Коттен). В шпионском триллере «Секретный приказ» (1944) Талли сыграл роль полковника Гестапо, внедрённого на американскую военную верфь с целью организовать её подрыв.
В 1945 году вышел криминальный триллер Льюиса Аллена «Невидимое» (1945), где Талли играл роль инспектора, ведущего расследование серии убийств в деревне в Новой Англии, после чего сыграл в романтической комедии Виктора Флеминга «Приключение» (1945) с Кларком Гейблом, Грир Гарсон и Джоан Блонделл. Наиболее значимыми картинами Талли в 1946 году стали драма Эдварда Дмитрика «До конца времён» (1946), рассказывающая о возвращении ветеранов Второй мировой войны к гражданской жизни (с Дороти МакГуайр и Робертом Митчемом в главных ролях), где Талли сыграл отца вернувшегося с фронта главного героя. Он также сыграл в вестерне «Виргинец» (1946) с участием Джоэла МакКри и Брайана Донлеви.
В 1947 году Талли сыграл в боксёрской драме Роя Роулэнда «Убийца МакКой» (1947) с Микки Руни, Брайаном Донлеви и Энн Блит, а в фильме нуар Роберта Монтгомери «Леди в озере» (1947) он был ведущим расследование капитаном полиции. Наиболее значимыми фильмами Талли в 1948 году стали комедия «Июньская невеста» (1948) с Бетт Дэвис и Робертом Монтгомери, а также два вестерна — «Рэйчел и незнакомец» (1948) Нормана Фостера с Лореттой Янг, Уильямом Холденом и Робертом Митчемом, где он сыграл роль сельского священника, и «Кровь на Луне» (1948) Роберта Уайза с участием Митчема и Барбары Бел Геддес, где Талли был скотоводом, которого пытаются вытеснить с его территории.
Кинокарьера в 1950-е годы
В успешном фильме нуар Отто Премингера «Там, где кончается тротуар» (1950) с участием Дэны Эндрюса и Джин Тирни Талли сыграл важную роль добропорядочного таксиста и отца главной героини, на которого падает подозрение в убийстве. В вестерне Рудольфа Мате «Заклеймённый» (1950) с Аланом Лэддом Талли был управляющим ранчо, а год спустя он сыграл в вестерне Джорджа Шермана «Томагавк» (1951) с Ваном Хефлиным и Ивонн де Карло.
В фильме нуар Уильяма Дитерле «Поворотная точка» (1952), где популярный журналист (Уильям Холден) и специальный прокурор (Эдмонд О’Брайен) ведут борьбу с мафиозным синдикатом, Талли был примерным отцом прокурора и копом, подкупленным мафией. Мелодрама Кинга Видора «Руби Джентри» (1952) рассказывала о девушке из небольшого городка (Дженнифер Джонс), которая выходит замуж за богатого человека (Карл Молден), но продолжает любить своего школьного друга (Чарльтон Хестон). Отца девушки сыграл Талли. В том же году в приключенческой мелодраме Жана Негулеско «Соблазн дикой природы» (1952), он исполнил роль отца главного героя, вместе с которым он отправился на розыск двух пропавших охотников в болота Джорджии в 1910-х годах. Ещё одним фильмом Талли в 1952 году стал вестерн «Возвращение техасца» (1952) режиссёра Делмера Дэйвса.
В комедии Майкла Кёртиса «Неприятности на каждом шагу» (1953) Джон Уэйн играет роль футбольного тренера, которого приглашают организовать привлекательную спортивную программу в католический колледж, одним из наставников в котором работает отец Мэлоун в исполнении Талли. В комедии нравов Отто Премингера «Голубая луна» (1953) Талли сыграл роль отца добродетельной актрисы (Мэгги Макнамара), которую в течение вечера пытаются соблазнить два светских льва в исполнении Уильяма Холдена и Дэвида Найвена.
Одной из самых значительных картин в карьере Талли стала военно-морская драма Эдварда Дмитрика «Бунт на «Кейне»» (1954) с участием Хамфри Богарта, Хосе Феррера и Фреда МакМюррея. Талли сыграл в этом фильме роль капитана «Кейна», которого сменил персонаж Богарта, начавший устанавливать на корабле железный порядок и дисциплину. Фильм и его создатели были номинированы на семь Оскаров, в том числе Талли был номинирован за лучшую роль второго плана[2].
В 1955 году Талли сыграл в музыкально-биографической мелодраме Чарльза Видора «Люби меня или покинь меня» (1955) с участием Джеймса Кэгни и Дорис Дэй, а в приключенческой криминальной драме Дмитрика «Солдат свободы» (1955) с участием Кларка Гейбла и Сьюзен Хейворд, действие которой происходит в Китае 1950-х годов, Талли сыграл важную роль владельца бара, который выступает связующим звеном между героями и одновременно активным участником проводимого ими расследования.
В нуаровой драме «За высокой стеной» (1956) Талли сыграл редкую для себя главную роль. Он предстал в образе симпатичного, но морально слабого тюремного надзирателя, которого заключённые при побеге берут в заложники, и который после их случайной гибели сам становится преступником, пытаясь присвоить себе их деньги и обвинить их пропаже невиновного человека. Последней значимой картиной Талли в 1950-е годы стала психологическая драма «Норт Фредерик, дом 10» (1958) о последних годах жизни авторитетного адвоката (Гэри Купер), в которой Талли исполнил роль влиятельного закулисного воротилы, который разваливает брак дочери главного героя.
Кинокарьера в 1960-е годы
В 1960-е годы Талли продолжал сниматься в кино, хотя его активность стала снижаться, и он всё больше работал на телевидении.
В 1960 году Талли сыграл капитана корабля в военной комедии «Самый странный корабль в армии» (1960) с Джеком Леммоном в главной роли, в 1964 году сыграл в драме Дмитрика «Воротилы» (1964) о крупном промышленнике и киномагнате в исполнении Джорджа Пеппарда, а также криминальный экшн-триллер режиссёра Дона Сигела «Блеф Кугана» (1968) с Клинтом Иствудом в главной роли, где Талли сыграл второстепенную роль провинциального шерифа. «Свою последнюю небольшую, но яркую роль незаконного торговца оружием Талли в триллере Сигела „Чарли Вэррик“ (1973)»[2][4].
Карьера на телевидении
В 1950-е годы Талли начал активно работать на телевидении. В 1954—1959 годах он играл одну из двух главных ролей инспектора полиции Мэтта Гребба в 185 эпизодах захватывающего и популярного полицейского телесериала «Линейка», действие которого происходит в Сан-Франциско[4][3][2].
В 1960 году Талли сыграл в эпизоде мистического телесериала «Альфред Хичкок представляет», в 1963 году — в криминальной теледраме «Неприкасаемые» и в криминальной драме «Правосудие Бёрка». В 1964 году Талли дважды сыграл памятные роли в судебном телесериале «Перри Мейсон». В 1964—1966 годах он также дважды появился как отец главного героя Дика Ван Дайка в ситкоме «Шоу Дика Ван Дайка», а в 1967 году сыграл в популярном ситкоме «Шоу Энди Гриффита». Талли также играл в популярных телевестернах «Сыромятная плеть» (1961—1965, 2 эпизода) и «Бонанца» (1965—1967, 2 эпизода). В 1966 году он сыграл в 17 эпизодах телевестерна «Шейн» (1966)[5].
Болезнь
В конце 1969 года в рамках программы поддержки войск Талли отправился на гастроли во Вьетнам, где подхватил филяриатоз, вызываемый особым местным червём. После возвращения в США ему поставили этот диагноз, после того, как сгусток крови перекрыл циркуляцию крови в вене. В итоге в 1971 году ему ампутировали ногу в районе бедра. Осложнения после этой операции привели к плевриту, глухоте и серьёзному истощению[2].
Однако Талли продолжал играть на телевидении в таких сериалах, как «Миссия невыполнима» (1972), «Новобранцы» (1972—1973), а также в фильме «Чарли Вэррик»[4].
Смерть
Том Талли умер 27 апреля 1982 года с Ньюпорт-Бич, Калифорния, в возрасте 73 лет от рака.
Фильмография
|
|
Напишите отзыв о статье "Талли, Том"
Примечания
- ↑ IMDB. www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0876451&ref_=filmo_ref_typ&sort=user_rating,desc&mode=detail&page=1&title_type=movie
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 IMDB. www.imdb.com/name/nm0876451/bio?ref_=nm_ov_bio_sm
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Hal Erickson. www.allmovie.com/artist/tom-tully-p72091
- ↑ 1 2 3 4 5 6 TCM. www.tcm.com/tcmdb/person/194931%7C147944/Tom-Tully/
- ↑ IMDB. www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0876451&ref_=filmo_ref_typ&sort=num_votes,desc&mode=detail&page=1&title_type=tvSeries
Ссылки
- [www.imdb.com/name/nm0876451/ Том Талли] на сайте IMDB
- [www.allmovie.com/artist/tom-tully-p72091 Том Талли] на сайте Allmovie
- [www.tcm.com/tcmdb/person/194931%7C147944/Tom-Tully/ Том Талли] на сайте Turner Classic Movies
Отрывок, характеризующий Талли, Том
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.
Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
