Тонджакку

Тонджакку
Первое упоминание:	1988
Площадь:	16,35 км²
Население:	400 866 (декабрь 2 008) чел.
Площадь жилого фонда:	13,78 (84,3%) тыс. м²
Почтовые индексы:	06900 ~ 07199
Телефонные коды:	+82-2-500,800~
www.dongjak.go.kr

Тонджакку́ (кор. 동작구^?, 銅雀區^?</span>, новая романизация: Dongjak-gu) — административный район на юго-западе Сеула, столицы Республики Корея, имеющий статус самоуправления.

Название

Название района происходит от названия переправы Тонджеги (동재기 나루터) на реке Ханган, и вся длинная история района связана непосредственно с Ханганом. Переправа использовалась для перевозки людей и грузов по пути из Йонсана в Сувон. Впервые название появилось во времена династии Чосон.

Расположение на карте города

Тонджакку находится на южном берегу Хангана. На западе граничит с районом Йондынпхогу, на юго-западе — с Кымчхонгу, на юге — с Кванакку, на востоке — с Сочхогу. На северном берегу Хангана расположены Мапхогу и Йонсангу.

История

Предполагается, что люди обитали на территории нынешнего Тонджакку ещё в доисторическую эпоху, поскольку в XX веке в районе были найдены керамические изделия периода неолита, а также приспособления для ловли рыбы.

Три корейских государства

В период трёх корейских государств (I век до н. э. — VII век н. э.) территория находилась под властью государства Пэкче, затем благодаря действиям ванов Квангэтхо и Чансу перешло под контроль государства Когурё.

Ван Чансу после завоевания местности в районе нынешнего Тонджакку в 475 году, приказал построить на берегу Хангана переправу, которая в дальнейшем служила пунктом отправления торговых кораблей в Китай, а также была портом для торговли с другими корейскими переправами, расположенными на Хангане.

Объединённое Силла

Во времена государства Объединённое Силла административное устройство стало осуществляться по системе Чугунхён (주군현), в связи с чем более мелкие территории нынешнего Тонджакку были слиты в две более крупные административные единицы, которые именовались как Когянхён (곡양현) и Юльчинкун (율진군).

Корё

В период государства Корё наименования районов снова были изменены. Ван Тхэджо изменил название Когъянхён на Кымджу (금주), а Юльчинкун — на Кваджу (과주). Далее ван Хёнджон переименовал Кымджу в Аннамтохобу (안남도호부).

В дальнейшем территория нынешнего Тонджакку и отдельные её части многократно переименовывались и передавались в составы различных административных образований, пока в 1069 году не вошла в состав территории Кёнгидо, которая, в свою очередь получила статус провинции в 1413 году. Тогда же местность Кымджу была переименован в Кымчхон (금천), а Кваджу — в Квачхон (과천).

В 1795 году название «Кымчхон» исчезло навсегда, а называвшаяся им территория получила новое имя, дошедшее до наших дней — Сихын (시흥).

Период японской оккупации

В 1936 году, во времена японской оккупации, административная система была кардинально переработана японцами, вследствие чего практически вся территория Тонджакку была переведена из состава провинции Кёнгидо в состав территории Кёнсонбу (경성부), созданной японцами, и с февраля 1936 года находилась в управлении администрации (출장소) Йондынпхо (영등포).

В 1943 году японцы отменили прежнюю систему администраций и перевели Тонджакку в состав района Йондынпхогу (영등포구).

Республика Корея

В 1963 году район Кванакку, в составе которого находился и Тонджакку, был присоединён к территории Сеула, а через 10 лет, 1 июля 1973 года, президент Пак Чон Хи своим указом выделил Кванакку из состава Йондынпхогу.

До 1980 года в Сеуле действовал план реорганизации управления округами и районами, согласно которому новый район мог выделиться из большего по площади района тогда, когда население нового района превысит 1 миллион человек. Этим шансом воспользовались составные части районов Сонбукку и Йондынпхогу: из состава Сонбукку выделился район Добонгу, а из состава Ёндынпхогу — Кванакку.

1 апреля 1980 года, когда население района Кванакку приблизилось к миллиону человек, он выделился в самостоятельный район, став 16-м по счёту районом Сеула, и сделав Тонджакку 17-м. Казалось бы, Тонджакку тоже должен был получить статус самоуправления, поскольку управлявшая им администрация района Кванакку больше им не управляла, однако статус самоуправляемого Тонджакку получил лишь 1 мая 1988 года.

Общая характеристика

В настоящее время Тонджакку состоит из 20 тон.

Центром района является территория, прилегающая к станции метро Норянджин (노량진), которая некогда была станцией отправления первой на Корейском полуострове железнодорожной ветки Сеул—Инчхон. В настоящее время, ввиду развития метрополитена и городского автобусного сообщения, станция Норянджин стала крупным пересадочным узлом.

Ранее в районе было огромное количество построек низкого качества, а в районе проживало много бедняков. С развитием корейской экономики в целом и Сеула в частности, район начал постепенно менять свой облик. В настоящее время около 54 % всех построек в районе приходится на высотные жилые дома.

Мост Ханган-тэгё (кор. 한강대교), соединяющий Тонджакку с районом Йонсангу (용산구) к северу от Хангана, является самым старым мостом через Ханган. Всего же на территории Сеула через Ханган построен 21 мост.

В районе находятся два университета (университет Чунан и университет Сунсиль) и 81 школа.

Достопримечательности

Культурными объектами являются следующие:

• медное зеркало Танюсэмунгён (кор. 다뉴세문경; национальное сокровище № 141) периода бронзового века, которое было найдено при раскопках в провинции Чхунчхон-Намдо. Находится в Корейском христианском музее (한국기독교 박물관) на территории университета Сунсиль
• отливная форма для производства изделий из меди Ёнбом (용범; национальное сокровище № 231). Хранится в музее университета Сунсиль
• медный глобус Носвечигуи (놋쇠지구의; сокровище № 883)
• территория гончарных мастерских периода Пэкче (사당동백제요지; историческое место № 247)
• гробницы шести вассалов вана Танджона (사육신묘; культурное наследие Сеула № 8) и прочее.

Населённые пункты-побратимы

Внутри страны:

• деревня Чоннамджин, уезд Чанхын, провинция Чолла-Намдо, Республика Корея (с 16 июля 1997)

За рубежом:

• район Пингу (кит. 平谷区, пиньинь: Pínggǔ Qū), г. Пекин, Китай (с 4 апреля 1995)
• район Баянзурх (монг. Баянзүрх), г. Улан-Батор, Монголия (с 27 января 1997)
• г. Дуньхуа (кит. 敦化, пиньинь: Dūnhuà), провинция Цзилинь, Китай (с 21 июня 1997)
• г. Суррэй (англ. Surrey), штат Британская Колумбия, Канада (с 1 ноября 2000)

• г. Тахара (кит. 田原市, англ. Tahara-shi), префектура Айти, Япония (с 14 ноября 2006)

Отрывок, характеризующий Тонджакку

Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.