Топлицкое восстание

Топлицкое восстание (серб. Топлички устанак) — вооруженное сопротивление четников болгарской оккупации Сербии, вспыхнувшее в годы Первой мировой войны (весна 1917 года).

Предыстория

В конце 1915 года в ходе Косовской операции болгарские войска разбили сербскую армию. 24 ноября передовые части болгар заняли Приштину. 4 декабря сербские части отступили в Албанию. Сербия была разделена на австро-венгерскую и болгарскую зоны оккупации, границей между которыми стала река Великая Морава (по линии: Смедерево-Крушевац-Гнилане-Шар-Планина). Болгарская зона оккупации была разделена на Моравскую (центр Ниш) и Македонскую (Скопье) области.

В феврале 1917 года оккупационные власти Болгарии приказали мобилизовать сербское население на оккупированных землях в болгарскую армию.

Ход восстания

Решение о начале восстания было принято в ночь с 21 на 22 февраля 1917, и Печанац в итоге примкнул к нему. Лидерами восстания, помимо Печанаца, были Коста Воинович, братья Тошко и Милинко Влаховичи, священник Димитрие Димитриевич, Йован Радович и командир роты Милан Дечанский. За несколько дней ими были освобождены Куршумлия, Прокупле, Лебане, Блаце и Власотинце, а восставшие дошли до Ниша и Лесковаца. Численность их составляла от 13 до 15 тысяч человек, вооружённых винтовками.

Воспротивившиеся сербы подняли открытое восстание 24 февраля, которое прокатилось по оккупированной стране. Повстанцы взяли легко Куршумлию, Прокупле, Лебане, Пусту-Реку с городом Бойник (Топличский округ), часть Нишского, Враньского и Рашского округов.

Очевидно, что повстанцам не хватало оружия для полноценного вооружения всего своего войска. Оккупанты в Топлицу и Ябланицу отправили три дивизии, сняв их с фронта, болгарские комитские роты, авиацию и всю полицию (общая численность — 52 тысячи хорошо вооружённых солдат).

Болгары устроили настоящий террор местного населения: от рук болгарских солдат погибло более 20 тысяч мирных жителей.

Последним отрядом, который продолжал сопротивление, был отряд Косты Воиновича: 23 декабря 1917 воевода был убит. Четники продолжили партизанскую войну, несмотря на поражение восстания.

Отрывок, характеризующий Топлицкое восстание

«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.