Топожел
Топо́жел (польск. Toporzeł, от слов topór (топор) и orzeł (орёл)) — наименование символа, который используется некоторыми польскими националистическими движениями.
Топожел создал в 1935 году польский художник Станислав Шукальский в качестве символа для националистической организации «Возрождение Польши». Впервые этот символ был опубликован Станиславом Шукальским в журнале «Krak», где он был изображён со словами «Gospodarczą Organizujmy Jedność» («С помощью хозяйства создадим единство») и предлагался автором для маркировки нееврейских магазинов.
Топожел наряду с фалангой и мечом храброго использовался футбольными болельщиками на футбольном чемпионате Европы 2008 года. Международная организация Football Against Racism in Europe признала эти символы на одном уровне со свастикой, символами СС и ку-клукс-клана[1].
Напишите отзыв о статье "Топожел"
Примечания
- ↑ [wyborcza.pl/dziennikarze/1,96017,5319418,Na_Euro_mieczyk_Chrobrego_zakazany_jak_swastyka.html Na Euro mieczyk Chrobrego zakazany jak swastyka]
Литература
- Lechosław Lameński: Stach z Warty. Szukalski i Szczep Rogate Serce. Lublin: Wydawnictwo KUL, 2007, стр. 187, 193, 223 ISBN 978-83-7363-554-8.
Отрывок, характеризующий Топожел
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
