Торвальдсен, Бертель

Запрос «Торвальдсен» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Бертель Торвальдсен
дат. Bertel Thorvaldsen
Дата рождения:	19 ноября 1770(1770-11-19)
Место рождения:	Копенгаген
Дата смерти:	24 марта 1844(1844-03-24) (73 года)
Место смерти:	Копенгаген
Подданство:	Дания Дания
Жанр:	художник, скульптор

Бертель Торвальдсен (дат. Bertel Thorvaldsen; 19 ноября 1770, Копенгаген — 24 марта 1844, там же) — датский художник, скульптор, ярчайший представитель позднего классицизма.

Биография

Бертель Торвальдсен - сын исландского резчика по дереву Готтскалка Торвальдссона (Gottskálk Þorvaldsson) - уроженца берегов Скагафьорда (Skagafirði), обосновавшегося в Дании. Данизированная форма отцовского отчества стала фамилией сына. Бертель окончил Копенгагенскую Академию художеств. В 1797 году уехал в Рим и провёл в Италии более сорока лет. Открытие мира античного искусства перевернуло его жизнь, и день прибытия в Рим он праздновал как свой день рождения.

За статую Ясона (1803) Торвальдсена похвалил сам Канова, и впоследствии датский ваятель стал восприниматься публикой как наследник великого венецианца. Трудно назвать в XIX веке художника, который бы получил столь всеобщее признание, как Торвальдсен. Заказы сыпались к нему изо всех стран Европы. Его посещение Копенгагена в 1819 году вылилось в подлинную триумфальную процессию: с восторгом встречали его и в Вене, и в Берлине, и в Варшаве. Многие из его учеников (например, Борис Орловский и Давид Йенсен) жили и работали в Петербурге.

На склоне лет, в 1838 году, Торвальдсен принял решение вернуться из Италии в Данию, и известие об этом было отмечено там как веха национальной истории. В следующем году началось строительство Музея Торвальдсена в Копенгагене, которому было суждено стать и его мавзолеем. Официальное открытие Музея Торвальдсена состоялось через 4 года после смерти ваятеля.

Работы

Торвальдсен был одним из самых плодовитых скульпторов в истории искусства. Почти все его лучшие вещи — на античные сюжеты. Современникам казалось, что именно он смог прочувствовать и воссоздать суть классического искусства Греции и Рима. Грандиозный фриз с изображением деяний Александра Македонского в Квиринальском дворце он создал в 1812 г. всего за три месяца, с расчётом на предстоящий визит в Рим Наполеона. Среди других известных работ — скульптуры Ганимед с чашей и орлом (1804), Амур и Психея (1807), Венера с яблоком (1813—1816), медальоны День и Ночь (1814—1815), Меркурий со свирелью (1818), Ганимед, кормящий Зевсова орла (1817), Три грации (1817—1819) и проч.

Идеализированные портретные бюсты Торвальдсена пользовались спросом по всей Европе. Он увековечил в мраморе не только монархов (например, Александра I), но и многочисленных представителей аристократии различных государств (в том числе и русской). Одно из лучших его портретных изображений — автопортрет (1839). Торвальдсен также является автором памятников Юзефу Понятовскому (Памятник князю Юзефу Понятовскому в Варшаве, 1820—1829), Н. Копернику (Памятник Николаю Копернику в Варшаве, 1829—1830), Дж. Байрону (Кембридж, 1830—1831), Ф. Шиллеру (Штутгарт, 1835—1839).

Помимо портретной и мифологической скульптуры, Торвальдсен довольно много разрабатывал библейские и христианские темы. Правда, уже при жизни автора его религиозные работы обвиняли в холодности и бездушности: отстранённая от предмета античная форма отказывалась сочетаться с горячей христианской проповедью. Начиная со второй половины XIX века он, подобно многим другим художникам, стал подвергаться нападкам со стороны искусствоведческих кругов вследствие общей реакции на классицизм. Его произведения называли напыщенными, лишёнными подлинного чувства, его мрамор сравнивали с глыбами льда. Только в Дании и в Исландии культ Торвальдсена без изменений сохранился до наших дней.

Галерея

• PiusVII af Bertel Thorvaldsen.jpg

  Надгробие папы Пия VII в соборе св.Петра в Риме

• Warszawa Copernicus.png

  Памятник Николаю Копернику в Варшаве

• Józef Poniatowski Monument in Warsaw.PNG

  Памятник князю Юзефу Понятовскому в Варшаве

• Vor Frue Kirke Copenhagen interior right.jpg

  Статуи апостолов в кафедральном соборе Копенгагена

• León de piedra.JPG

  Скульптура умирающего льва в Люцерне

Ссылки

• [dansk.ru/component/option,com_easygallery/act,categories/cid,25/Itemid,38/lang,ru/ О Музее Торвальдсена на сайте Dansk.Ru]  (рус.)
• [www.thorvaldsensmuseum.dk/ сайт Музея Торвальдсена (датск., англ.)]

Отрывок, характеризующий Торвальдсен, Бертель

«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.