Торговля человеческими органами в Косове

Серия инцидентов с торговлей человеческими органами в Косове и Албании началась в 1999 году. Общее количество пострадавших по разным оценкам: до 50, от 24 до 100, около 300. Эти инциденты относятся как к изъятию органов у людей, похищенных бойцами Армии освобождения Косова в 1999 году, так и незаконной трансплантации в косовских клиниках во второй половине 2000-х гг.

В 2008 году быший прокурор Гаагского трибунала Карла дель Понте опубликовала книгу «Охота. Я и военные преступники», где подробно рассказала о похищении албанцами в 1999 году 300 сербов, цыган и не лояльных Хашиму Тачи албанцев. По данным дель Понте, у похищенных забирали почки и сердце. Органы переправляли в Европу, Израиль и Турцию. Причем оставшиеся с одной почкой пленные были вынуждены ждать клиента, желающего получить их вторую почку. В окрестностях Бурреля в Албании, дель Понте нашла дом, где проводились операции по изъятию органов. Там оставались следы крови, остатки медикаментов и перевязочных средств. Однако МТБЮ не начал расследование. По словам дель Понте, чиновники Миссии ООН по делам временной администрации в Косове, которую возглавлял будущий министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер, помешали завершить расследование преступлений косовских албанцев. Директор Центра по изучению балканского кризиса Института славяноведения РАН Елена Гуськова отметила:

Было огромное количество пропавших без вести – это были сербы и албанцы, но в основном сербы – как раз их убивали на эти органы. И, видимо, на эти деньги албанцы и воевали

В 2008 году несколько человек были задержаны и еще двое объявлены в розыск по подозрению в нелегальной трансплантации почки в Приштинской клинике «Медикус». Следователи выяснили, что в этой клинике была проведена нелегальная пересадка органа от 23-летнего гражданина Турции 70-летнему гражданину Израиля. Клиника зарабатывала деньги на пересадках, не имея на то соответствующей лицензии. Секретарь Министерства здравоохранения Илир Рецай выписал ей незаконное разрешение. После данного инцидента клиника была закрыта.

12 декабря 2010 года Дик Марти на заседании комитета Совета Европы по юридическим вопросам и правам человека в Страсбурге представил доклад, в котором обвинил Хашима Тачи в торговле человеческими органами. Согласно докладу, главную роль в этой торговле играл начальник медицинской службы террористической организации «Армия освобождения Косова» Шарип Муджа, политический советник главаря АОК и премьер-министра самопровозглашенной республики Косово Хашима Тачи. При этом в спецдокладе имя Хашима Тачи упоминается 27 раз на 27 страницах. Он и другие члены «Дреницкой группы» постоянно называются главными игроками в разведывательных докладах о косовских структурах организованной преступности. «Дреницкая группировка» занималась заказными убийствами, контрабандой оружия, наркотиков и человеческих органов на территории Восточной Европы. А донорами были сербские военнопленные. После этого Евросоюз и его гражданская миссия в Косове начали сбор доказательств.

В одиннадцати случаях «черной трансплантологии» в приштинской клинике «Медикус», ставших предметом расследования экспертов ОБСЕ, россияне выступили донорами. В общей сложности через этот медицинский центр прошли не менее двадцати четырех человек, среди которых граждане семи стран, в том числе — россияне, украинцы и белорусы. Следователи установили, что жертвами торговцев органами из Косова стали также граждане Молдавии, Казахстана и Турции. Донорам обещали вознаграждение в размере не менее двадцати тысяч долларов, которое потом не выплачивалось. Заказчики органов за них платили сумму в пять раз больше. В «банду черных трансплантологов» входили около двадцати человек. Главные фигуранты — турецкий врач Юсуф Сонмез, непосредственно оперировавший пациентов, а также обеспечивавших конвейер из новых пациентов израильтянин Моше Харел, были объявлены по линии Интерпола в международный розыск.

4 марта 2011 года было начато официальное расследование. Представляющий ЕС прокурор Джонатан Рэйтел рассказал суду, что органы незаконно изымались у жертв и пересаживались богатым пациентам из Канады, Германии, Польши и Израиля.

10 сентября 2012 года сербская Прокуратура по военным преступлениям опубликовала показания свидетеля — бывшего бойца Армии освобождения Косова. Он рассказал об участии в хирургической операции, во время которой у сербского пленника было извлечено сердце. Был ли пленный жив или мертв на момент начала операции, свидетель не уточнил. Также свидетель описал транспортировку органа в аэропорт Ринас близ Тираны — столицы Албании. По его словам, сердце затем было продано на черном рынке. Кроме того, албанец рассказал, что бойцы Армии освобождения Косова проходили специальную подготовку по извлечению органов из человеческих тел.

29 апреля 2013 года пять человек были осуждены по делу о изъятии органов в приштинской клинике «Медикус». Согласно приговору суда, всего в клинике было выполнено порядка 30 нелегальных операций по трансплантации почек. Донорами становились малообеспеченные граждане из России, Молдавии, Казахстана и Турции, которым обещали примерно по 15 тысяч евро. Желавшие получить донорские органы платили за операцию до 100 тысяч евро. В приговоре указывается, что организаторами незаконного бизнеса помимо Лютфи Дервиши были вербовщик доноров гражданин Израиля Моше Харель и выполнявший операции турецкий хирург Юсуф Сонмез, которые недоступны для правосудия миссии ЕВЛЕКС. В Израиль и Турцию были отправлены запросы об их выдаче, однако оба государства отказали в этом.

См. также

• Косовская война

Литература

• Карла дель Понте. Охота. Я и военные преступники. — Москва: Эксмо, 2008. — 640 с. — ISBN 978-5-699-31644-1.

Ссылки

• [expert.ru/2011/10/7/biznes-po-kosovski/ Бизнес по-косовски] (рус.). Проверено 3 января 2015.
• [www.kp.ru/daily/26262/3141021/ Евросоюз признал: в Косово людей резали на органы] (рус.). Проверено 3 января 2015.
• [www.vesti.ru/doc.html?id=414242 В ПАСЕ огласят доклад, написанный по свидетельствам запуганного Косова] (рус.). Проверено 3 января 2015.

Отрывок, характеризующий Торговля человеческими органами в Косове

– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.