Шейная гривна
Гри́вна — серебряное или золотое изделие (украшение, знак отличия или различия) в виде обруча, носившееся на шее, в том числе в Древней Руси.
Встречаются также варианты из бронзы и железа, витые и гладкие версии. Шейные гривны изготавливались из толстой проволоки (дрота), иногда перекрученной, с петлеобразно загнутыми концами. Гривны редко застёгивались, чаще они были сжаты так, что их концы заходили далеко друг за друга. Носились на шее по одной и по две, иногда вместе с ожерельями. Украшались орнаментом или насечками. Конструкция гривны менялась с течением времени. Неизменной оставалась жёсткость конструкции, дошедшая и до наших дней. Гривна снова вошла в моду в начале 1950-х годов.
В старославянском языке слово гривна означало ожерелье или браслет[1], отсюда произошло второе значение слова — «денежная единица»[2].
У других народов и народностей имела иное название.
История
Украшение известно с бронзового века. У некоторых народов гривны носили преимущественно мужчины, у других — женщины. У мидян и персов её носили знатные мужчины и женщины. У галлов она была сначала только женским украшением, затем знаком достоинства мужчин-вождей. У римлян гривна называлась torques и служила наградой за боевые отличия. Гривна также входила в наряд знатных мужчин и женщин у скифов и сарматов, у тиссагетов на Каме, у согдийцев в Средней Азии.
В средние века она сохраняла то же значение у западных и восточных славян, скандинавов и многих волжских, камских, окских, балтийских племён. В то время на Руси гривна носилась как знак отличия (различия) и одновременно украшение. Русские дружинники в X—XI веках получали шейную гривну в качестве награды. В XII—XIV веках шейная гривна постепенно превратилась в исключительно женское украшение в зажиточных семьях. В XII—XIV веках гривна была на Руси женским украшением как у феодалов, так и у крестьян. В XVI веке в Руси она составляла часть свадебного наряда как жениха, так и невесты.
Торквес
Торквес (торк) — кельтская разновидность шейной гривны: культовое ожерелье из бронзы, золота, драгоценных металлов, которое носили вокруг шеи, талии, поперек груди, как браслеты.
Большая часть их была открытой спереди, но, несмотря на это, многие из них были сделаны практически для постоянного ношения, и их было сложно снять, несмотря на то, что золото — мягкий металл. Слово происходит от лат. torquere или torques, от torqueo «скручивать», «поворачивать» (PIE лемма *terk?-).
Начиная со статуи хиршланденского бойца (VI в. до н.э., гальштаттская культура) в живописи и скульптуре торк является идентификатором «кельтского мира»[3]. Тем не менее шейные гривны были известны также скифам, иллирийцам[4], фракийцам и другим народам европейского железного века c VIII века до нашей эры до III века нашей эры. Высоким уровнем мастерства отличаются скифские гривны из кургана Толстая Могила, перещепинского клада и других.
Торквесы были явно ценными, так как часто встречаются разделанными на куски, а это значит, что они использовались как средства сбережения. Отмечено, что иберийские золотые торквесы делались с определёнными весами, кратными финикийскому шекелю.[5]
Самые ранние кельтские торквесы чаще всего похоронены с женщинами. Как полагают некоторые авторы, торквес был украшением для женщин до конца III века до нашей эры, после чего стал атрибутом воинов.[6] В железном веке золотой торквес для кельтов был ключевым элементом, идентифицирующим владельца как человека высокого ранга, и многие из лучших произведений древнего кельтского искусства являются торквесами. Кельтский торквес исчезает в период великого переселения народов, но в эпоху викингов торквес возвращается в моду, в основном в виде серебряного украшения.[7]
Первое появление торквесов в сицилийском искусстве относится к началу железного века, около 500 года до нашей эры. Тит Манлий получил прозвище «Торкват» от торквеса, снятого с убитого галла; в римской истории прославлены многие его потомки, носившие это имя.
В символах
Является орнаментом государственного символа национальных республик России.
Галерея
- Torque à tampons Somme-Suippe Musée Saint-Remi 120208.jpg
Торквес из музея в Реймсе.
- Snettisham Hoard.jpg
Снеттишемский клад.
- Torque galaico-asturiano de Labra (M.A.N. 33132) 01.jpg
Северная Испания, IV—II века до нашей эры.
- Torque gaulois en bronze.jpg
Бронзовый гальский торквес (современная репродукция).
- Torque Susa Louvre Sb2760.jpg
Ахеменидский торквес из Персии, 350 год до нашей эры. Из захоронения в Сузах.
- Torques de la cultura castreña.jpg
Торквес из северной Галлии.
- Torque de Santa Tegra 1.JPG
Торквес из Галисии.
- Golden torch from Santiago de Compostela.JPG
Простой торквес. Музей паломничества, Рио-де-Жанейро.
См. также
Напишите отзыв о статье "Шейная гривна"
Примечания
- ↑ [forexrt.ru/Teoriya/Istoriya-grivny.html История гривны]
- ↑ Гривна // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
- ↑ Кельтский стиль. [celticstyle.ru/torkves/ Торквес]. Проверено 16 марта 2011. [www.webcitation.org/69Lf9kSCH Архивировано из первоисточника 22 июля 2012].
- ↑ J. J. Wilkes. Illyrian chiefs wore heavy bronze torques. — 1992. — С. 223. — ISBN 0-631-19807-5.
- ↑ González-Ruibal, "Torcs"
- ↑ Green, 45-48, 74
- ↑ Jim Cornish, [www.cdli.ca/CITE/v_hoards.htm Elementary: Viking Hoards], on the Centre for Distance Learning & Innovation Website
</ol>
Ссылки
|
Шейная гривна в Викисловаре? |
|---|
- Рябцева С. С. [www.e-anthropology.com/Katalog/Arheologia/STM_DWL_ACWQ_IQ1AiUW9bYEE.aspx Змеи и драконы. О продолжении одной античной традиции в ювелирном деле эпохи Средневековья.] // STRATUM plus. — Кишинёв, 1999. — № 3.
- [www.hermitagemuseum.org/html_Ru/04/2006/hm4_2_154_2.html Гривна X—XI вв.]
- [archaeology.kiev.ua/museum/scythians/pages/brc04.htm Скифская шейная гривна]
- [gorod.dp.ua/photo/history/section01/brc02.jpg Скифская золотая спиральная шейная гривна]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Шейная гривна
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
