Торки (племя)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

То́рки (гузы, узы) — одно из тюркских племён, кочевавших в причерноморских степях в XXIII веках.

В 985 году торки-наёмники принимали участие в походе князя Владимира Святославича на болгар и хазар.

В начале XI века, теснимые половцами с востока, торки прикочевали к Днепру, где столкнулись с русью: в 1055 году князь Всеволод ходил на них, чтобы защитить Переяславскую землю; в 1060 году против них был предпринят поход князьями Изяславом, Святославом, Всеволодом и Всеславом, окончившийся, по словам летописи, тем, что торки «убоявьшеся, пробегоша и до сего дни; и помроша бегающе гоними, ови же от зими, другии же голодом, инии же мором».

В XII веке торки опять появляются у Дона. В 1116 году торки и печенеги бились у Дона два дня с половцами и «придоша в Русь ко Володимеру» (Мономаху). В 1121 году Владимир прогнал из Руси берендеев, а торки и печенеги бежали сами.

Часть торков ещё в XI веке заняла местности по р. Роси и подчинилась местным князьям. Центром этих полуоседлых торков был город Торческ. На левом берегу Днепра поселилась другая группа торков, признавших власть переяславского князя. По известиям XII века, эти торки занимали местность близ города Баруча. Часть торков перешла Дунай и приняла подданство Византии.

Поселившиеся в Поросье и Переяславщине торки вошли в состав вассального объединения тюркских племен под названием чёрные клобуки. Торки в составе черных клобуков принимали участие в защите границ от половцев и в военных походах киевских князей. Во время нашествия Батыя в 1240 году Поросье было разорено. Многих татаро-монголы переселили на Волгу, а остаток торкских колонистов ассимилировался с местным славянским населением.

Торки оставили немало следов в топонимике Украины: речки Торец и Торч, Торский шлях вдоль реки Тетлиги; города Торческ и Торецк, сёла — Торец, Торки, Торков, Торецкое, Торчин, Торчица. В состав формировавшегося украинского народа по мнению Гумилёва вошли торки, когда-то жившие на границе степи[1].



Правители

Торки упомянутые в летописях

См. также

Напишите отзыв о статье "Торки (племя)"

Примечания

  1. Гумилёв Л. Н. От Руси до России. — М.: Айрис-пресс, 2011. — С. 250. — 320 с. — 6000 экз. — ISBN 978-5-8112-4173-6.

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Торки (племя)

Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.