Торпеда Уайтхеда

Торпеда Уайтхеда — общее название семейства торпед, сконструированных австрийским инженером английского происхождения и подданства Робертом Уайтхедом. Торпеды Уайтхеда серийно производились фирмой Уайтхеда с 1868 года и поставлялись как на вооружение Императорского и Королевского Военного Флота Австро-Венгрии, так и на экспорт (включая Королевский Флот Великобритании).

Изобретение торпеды

Событием, изменившим жизнь Роберта Уайтхеда, стало последовавшее в 1864 году приглашение его присоединиться к работе по усовершенствованию аппарата для береговой обороны, известного в англоязычном переводе, как «coastsaver» («защитник берега»), изобретенного отставным фрегаттен-капитаном (капитаном 2-го ранга) Императорского Военного Флота Австрийской Империи Джованни Лапписом (более известном в России под немецкоязычной версией своих имени и фамилии - Йоганн Луппис). Устройство представляло собой погружаемый в воду длинный сигарообразный аппарат, заполненный взрывчатым веществом и перемещаемый с помощью увеличенного в размерах часового механизма. Идея создания подобного аппарата потерпела крах, но она вдохновила Уайтхеда на поиск других решений по созданию нового оружия. При помощи своего двенадцатилетнего сына Джона, Уайтхед в течение последующих двух лет неутомимо занимался созданием и испытанием нового подводного оружия. Результатом двухлетних работ стала представленная в октябре 1866 году в Фиуме вторая в мире (после впервые испытанной в 1865 году самодвижущейся мины И. Ф. Александровского - См. Торпеда Александровского) самодвижущаяся мина (торпеда) с пневматическим приводом. Испытания оказались неудачными ввиду неустойчивости хода торпеды по курсу и глубине, но в 1868 году Уайтхед представил новый образец торпеды - с соосными гребными винтами и гидростатом - принятый, после некоторой доработки, на вооружение Австро-Венгерским флотом в 1871 году. Торпеда впоследствии постоянно совершенствовалась Уайтхедом и ещё при его жизни компанией Уайтхеда было создано значительное число вариантов торпед. С 1866 по 1905 года максимальная скорость хода торпед Уайтхеда увеличилась с 6,5 до 32 узлов, а максимальная дальность пуска увеличилась с 200 до 2200 ярдов (со 180-ти до 2000 метров).

В 1868 году, после успешной демонстрации возможностей торпеды, австро-венгерский флот решил разместить заказ на её производство. Роберт Уайтхед при заключении контракта сохранил за собой право продажи торпед и лицензий на их производство другим странам и посвятил всю свою дальнейшую жизнь развитию торпедного оружия. К 1869 году сведения о деятельности Уайтхеда в Фиуме дошли до руководства Королевского Флота Великобритании. За этим последовало приглашение Роберта назад в Великобританию, где он провёл демонстрации своих 14-ти (355,6-мм) и 16-ти дюймовых (406,4-мм) торпед. За демонстрациями последовала покупка права на использование этих торпед британским флотом, а с 1872 года покупка права и на их производство в Вулвичском арсенале (Royal Arsenal). В течение нескольких последующих лет на фабрику Уайтхеда последовали заказы на приобретение торпед со стороны Франции (1872 год), Германии (1873 год), Италии (1873 год), России (1874 год), Аргентины, Бельгии, Греции, Дании, Испании, Норвегии, Португалии, Турции, Чили, Швеции и Японии. Россия стала шестым государством, принявшим (в 1874 году) на вооружение своего военно-морского флота торпеду.

Модификации

Модель (год производства)	Длина, м	Материал корпуса	Вес торпеды, фунтов	Вес боевой части, фунтов (кг)	Скорость хода	Дальность хода, ярдов	Стоимость (фунтов стерлингов)
356-мм (1866)			265	18 (8,2)	7	200
356-мм (1868)			346	40 (18,2)	7	200
406-мм (1868)			650	67 (30,4)	7?	600
356-мм (1875)			530	26 (11,8)	18	600
381-мм (1882)	5,7	Сталь или бронза	904	94 (42,6)	21	800	350 (С), 380 (Б)
356-мм (1882)			498	?	24	400
356-мм (1883) (увеличенная 14")				117 (53,1)	20	800
356-мм (1883)			581	44 (20)	21	650
305-мм (1883)			272	33 (15)	21	200
356-мм MkV (1886)			660	58 (26,3)	24	600
457-мм (1890) Mk 1B			1236	198 (90)	30	800 на 27,5 узлах
457-мм (1892) Mk 2			845	118 (53,5)	30	800 на 27 узлах
457-мм (1893) Mk 2 (Тип C)			1232	132 (60)		1500 на 28,5 узлах
457-мм (1906)			1609	220 (99,8)	35	1000
457-мм (1908)			1609	253 (115)	42	1090 на 42 уз., 2190 на 34 уз. 4370 на 28 уз.
457-мм RGF Mk VII (1908)			1553	200 (90,1)	41	3000 на 41 уз., 5500 на 34 уз.
457-мм (1911)			1620	253 (115)	42	1090 на 42 уз., 6560 на 27 уз.
457-мм (1911)			1743	220 (99,8)	44	2190 на 44 уз., 6560 на 31 уз.

Интересные факты

• Именно торпеда Уайтхеда была впервые в военно-морской истории применена в боевой обстановке: 29 мая 1877 года фрегат Её Величества «Шах» произвёл торпедный выстрел по перуанскому монитору «Эль Уаскар» во время битвы в бухте Пакоча.

Литература

• Gray, Edwin. The Devil’s Device: Robert Whitehead and the History of the Torpedo, Annapolis: Naval Institute Press, 1991 310 p, ISBN 0-87021-245-1  (нем.)
• [militera.lib.ru/h/torpedo/index.html Торпедой — пли!: История малых торпедных кораблей] / Тарас А. Е. — Минск: Харвест, 1999. — 368 с. — ISBN 985-433-419-8.

Ссылки

• [archive.is/DIiw A History of the Torpedo The Early Days By Geoff Kirby]  (англ.)
• [www.users.globalnet.co.uk/~wykedh/rwbook/rwindexpage.htm Биография и изобретения] Роберта Уайтхеда.  (англ.)
• [www.weymouthdiving.co.uk/torphist.htm#WHITEHEAD Развитие торпед Уайтхеда]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Торпеда Уайтхеда

– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.