Тор (мифология)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тор (Þōrr, Þunarr)

Битва Тора с великанами, худ. Мортен Эскиль Винге (1872 год)
Бог грома и бури
Толкование имени: Гром
В иных культурах: Перун, Перкунас, Зевс, Юпитер
Пол: мужской
Происхождение: сын Одина, внук Бора, правнук Бури (из рода асов)
Связанные персонажи: Локи
Связанные события: Рагнарёк
Атрибуты: Мьёльнир
Железные рукавицы
Пояс, удваивающий силу
Колесница
Тор (мифология)Тор (мифология)

Тор (др.-сканд. Þōrr, Þunarr, др.-англ. Þunor, Þūr, др.-сакс. Þunær, др.-нидерл. и др.-в.-нем. Donar, прагерм. *Thunaraz, буквально «гром») — в скандинавской мифологии один из асов, бог грома и бури, защищающий богов и людей от великанов и чудовищ. «Триждырождённый» старший сын Одина и богини земли Ёрд (либо Хлодюн, либо Фьёргюн). В области распространения германских языков Тору посвящён день недели — четверг (англ. thursday, нем. Donnerstag). Образ восходит к протоиндоевропейскому божеству грома; таким образом, близок таким богам индоевропейских народов, как Индра, Таранис, Перкунас, Перун и т. д.





Этимология

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Древнеисландское слово Þorr произошло от прагерманского *thunaraz[1] — «гром». От него же пошли нем. Donner, дат. donder и др.-англ. Þunor, превратившиеся путём эпентезы в англ. thunder. швед. tordön, дат. donder и норв. torden содержат суффикс -dön/-den, означающий «грохот» или «гул». В скандинавских языках так же есть слово dunder, заимствованное из средненижненемецкого.

Оба слова («Тор» и «гром») связаны с кельтским taranis (ирл. tarann) — «гром» и «бог Таранис».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4738 дней]

Римские источники отождествляли Донара с Юпитером, но чаще с Геркулесом (например, Тацит в своей «Германии»).

Характеристика

В скандинавской мифологии бог грома и дождя, бурь и плодородия, второй по значению после Одина. Рыжебородый богатырь обладал могучей силой, которой он любил мериться со всеми, и невероятным аппетитом — за один присест съедал быка. Тор защитник людей (живут в Мидгарде) и богов (живут в Асгарде) от великанов-ётунов и чудовищ.

Семья

Согласно и Старшей, и Младшей Эдде, Тор был одним из сыновей верховного бога Одина и богини земли, великанши Ёрд или Фьёргюн. Он женат на Сиф, о которой известно лишь то, что у неё были золотые волосы, которые она получила взамен отрезанных богом Локи.

От своей хозяйки, великанши Ярнсаксы (др.-сканд. Járnsaxa) Тор имел сына Магни. От Сиф у него была дочь Труд и сын Моди.

В прологе Младшей Эдды так же сказано, что Тор имел сына от Сиф по имени Луриди (др.-сканд. Lóriði). Сын Сиф Улль был пасынком Тора. Скальдскапармаль упоминает некую Хлору (др.-сканд. Hlóra), приёмную мать Тора, которую можно соотнести с Лорей или Глорей из пролога Снорри Стурлусона.

Билширнир

Тор жил в зале Билширнир в королевстве Трудхейм, вместе со своей женой Сиф и их детьми. Согласно Гримнисмаль, зал расположен в Асгарде, это самое большое здание и в нём 540 комнат, каждая из которых жилище богов.

Снаряжение

В волшебное снаряжение Тора входили: молот Мьёльнир, железные рукавицы, без которых нельзя было удержать рукоять раскалённого докрасна орудия, и пояс Мегингъёрд[en], удваивающий силу.

С раскалённым молотом и поясом силы Тор был практически непобедим. Правда, в мифах он не в силах предотвратить Рагнарёк, день гибели богов, но сможет избавить мир от мирового змея Ёрмунганда ценой своей жизни.

Колесница

Его огромную бронзовую колесницу тащили по небу два козла, которых звали Тангниостр (др.-сканд. Tanngnjóstr, «скрежещущий зубами») и Тангриснир (др.-сканд. Tanngrisnir, «скрипящий зубами»). Согласно Младшей Эдде, если Тор проголодался, он мог зажарить козлов себе на угощение. Чтобы продолжить путь, всё что нужно было сделать Тору так это благословить останки козлов своим молотом Мьёльниром, и они сразу же воскресали в целости и сохранности, при условии, что их кости были не тронуты. Когда Тор остался на ночлег у Тьяльфи и его сестры Рёсквы, те нарушили запрет и вместе с мясом стали грызть кости, после чего один из козлов охромел. В виде выкупа Тьяльфи и Рёсква стали слугами Тора.

Скальдическая песнь «Хаустлёнг» (др.-сканд. Haustlöng) указывает, что земля обугливалась и горы раскалывались, когда Тор ехал на своей колеснице.

Мьёльнир

Название боевого молота Тора, Мьёльнир, могло некогда означать слово «молния».

Железный молот Мьёлльнир, выкованный для бога братьями-карликами — цвергами, символ созидательных и разрушительных сил, источник плодородия и удачи, имел массивный боёк, короткую ручку и всегда попадал в цель, при этом возвращался к владельцу, как бумеранг.

Мьёлльнир служил богам и людям защитой от великанов и обладал многими волшебными свойствами: влиял на плодородие и смерть, мог возвращать к жизни животных, благословлял браки. Все мифы с участием Тора свидетельствуют о неограниченных разрушительных возможностях его молота; подобно индийскому богу грома и молнии Индре, или же славянскому Перуну, Тор был сокрушителем зла, которое в скандинавской мифологии олицетворяли великаны-ётуны. Они стремились похитить молот либо добиться того, чтобы Тор прибыл в их страну без него и без пояса силы.

Сопровождающие

Тора часто сопровождал самый хитрый из Асов Локи, который обычно держался за пояс громовника. Вместе они испытали множество приключений, причём Тор не мог отрицать, что в некоторых случаях изворотливость и ловкость Локи заставляли великанов быть настороже. Иногда к ним присоединялись слуга и посланник Тора Тьяльфи и его сестра Рёсква.

Мифы о Торе

Большинство мифов повествуют о борьбе Тора с великанами-ётунами и его походах в их страну Ётунхейм.

Великан Трим похитил у Тора его молот Мьёльнир, Тор отправился за ним в Ётунхейм в сопровождении Локи. Переодевшись в одежду богини Фрейи, Тор обманывает Трима и убивает его молотом.

В Младшей Эдде рассказывается, как великан Гейррёд потребовал от пойманного им Локи, чтобы тот привёл к нему Тора без молота Мьёлльнира и без пояса силы. Тор перебирается через реку Вимур, ухватившись в последний момент за рябиновый куст. С помощью волшебного посоха он удерживается на чудесной скамье и давит ей дочерей великана. После чего он железными рукавицами ловит брошенный в него раскалённый брусок железа и убивает Гейррёда.

В Старшей Эдде рассказывается, что Тор для пира богов добыл котёл для варки пива у великана Хюмира.

В последний день перед концом мира (Рагнарёк) Тор сражается с мировым змеем Ёрмунгандом, порождением Локи. Громовник снёс уродливую голову чудовища и, отойдя от него всего на девять шагов, утонул в потоке яда, изрыгавшегося из разверстой пасти мёртвой твари. Молот Тора поднял его сын, Магни, который продолжил борьбу за отца.

Тор в науке

См. также

Напишите отзыв о статье "Тор (мифология)"

Примечания

  1. [www.bartleby.com/61/roots/IE501.html The Search Engine that Does at InfoWeb.net]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Тор (мифология)

– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.