Тотем и табу

Тотем и табу — опубликованная в 1913 году книга З. Фрейда, в которой он развивает свою теорию происхождения морали и религии.

Обоснование применения психоанализа в этнографии

Одной из главных задач З. Фрейд видел в применении своего метода к изучению психологии первобытных народов. Он считал, что этнографам (этнологам) это даст новый инструмент, а психоаналитики смогут получить ценный этнографический материал. В начале работы Фрейд отмечает то влияние, которое на него оказал доклад К. Г. Юнга:

У всякого принимающего участие в развитии психоаналитического исследования остался достопамятным момент, когда К. Г. Юнг на частном научном съезде сообщил через одного из своих учеников, что фантазии некоторых душевнобольных (Dementia praecox — раннее слабоумие) удивительным образом совпадают с мифологическими космогониями древних народов, о которых необразованные больные не могли иметь никакого научного представления.

Соглашаясь с этим, З. Фрейд говорит, что «душевнобольной и невротик сближаются с первобытным человеком, с человеком отдаленного доисторического времени, и если психоанализ исходит из верных предположений, то должна открыться возможность свести то, что у них общего, к типу инфантильной душевной личности». Основным этнографическим материалом в работе служат труды Дж. Фрэзера, В. Вундта.

Боязнь инцеста

Данная глава посвящена изучению многочисленных запретов на половые сношения, явление экзогамии. З. Фрейд выделяет следующие особенности:

• Более жёсткие наказания за нарушение запретов, вплоть до смертной казни;
• Отсутствие практических мотивов табу, его «немотивированность»;
• Характер наследственности. Если мужчина из одного клана женился на женщине (из другого), то все потомки принадлежали к клану матери (по мнению З. Фрейда именно эта форма, матриархат, была характерной для тех времен, когда возникла экзогамия), что исключает возможность инцеста, так как те, кто принадлежал к клану с одним тотемом, считались кровными родственниками.

Именно эти проблемы и разбираются учёным. Весьма интересно толкование взаимоотношения тещи и зятя. У многих народов общение между ними было четко определено. Например, у племени басога существовал обычай, что нельзя разговаривать с тёщей, если они не в разных помещениях и видят друг друга; у зулусов надо было стыдиться своей тёщи и всячески избегать. З. Фрейд объясняет это так. Так как у многих женщин супружеские отношения заканчиваются рано, а духовная жизнь их монотонна, то всю свою заботу они перекладывают на своих детей, отождествляя себя с ними и живя их жизнью. Это вживание заходит у матери иногда так далеко, что и она влюбляется в любимого мужа дочери, что может послужить причиной невротического заболевания. С другой стороны, зять, не сумев воплотить свои чувства к родной матери и сестрам, в образе тещи получает шанс «вернуться к выбору первых времен». Именно сопротивление этим чувствам и привело, по мнению З. Фрейда, к избеганию между тёщей и зятем:

Я не вижу, что помешало бы предположить, что именно этот инцестуозный фактор взаимоотношений мотивирует избегание тёщи и зятя у дикарей.

Табу и амбивалентность чувств

Рассматривая один из интереснейших вопросов в этнографии — возникновение и развитие запретов у различных народов, — З. Фрейд сравнивает табу и навязчивое состояние у душевнобольных, называет их «болезнью табу» и приводит в подтверждение два примера.

• Вождь маори не может раздувать огонь, так как иначе его священная сила передастся огню, от огня к горшку, от горшка к пище, а съевший эту пищу человек умрет.
• Пациентка отказывается брать ту или иную вещь купленную мужем, требуя её удалить, иначе она сделает «невозможным» помещение, так как предмет куплен в лавке на Олений улице, а такова фамилия её подруги. Эта подруга для неё «невозможна», а следовательно и все вещи купленные в лавке, на Олений улице, а затем в Вене, как и сама подруга — табу.

Возникновение таких запретов, а также навязчивого состояния, З. Фрейд объясняет тем, что в раннем детстве возникает сильное чувство наслаждения от прикосновения, но ему скоро противопоставляется запрет извне. В результате чего, само чувство наслаждения переходит в бессознательное и таким образом у человека складывается «внутреннее противоречие»: существование желания к предмету и запрещение его, что и может привести к неврозам, а само такое отношение к предмету становится амбивалентным.

Далее в главе описываются сами виды табу у первобытных народов (табу на вождей, мертвых и т. д.)

Анимизм, магия и всемогущество мысли

В главе, посвященной возникновению магии З. Фрейд основывается на делении Дж. Дж. Фрезера. Фрезер разделял магию на несколько типов. "Имитативная магия — магия, основанная на допущении возможности перенесения воздействия с одного предмета на другой в силу их сходства (разбрызгивание воды по полям с целью вызвать дождь). «Контагиозная магия» (заразительная магия) — магия, при которой посредством воздействия на предмет при помощи определенных магических процедур ожидают аналогичного влияния на другой предмет, связанный с первым (сохранение серпа после того, как им порезались, чтобы рана не загноилась).

Используя психоаналитический метод, З. Фрейд пытается объяснить возникновение этих типов магии. Так, источники имитативной магии он усматривает в желании человека, чтобы что-то сбылось и проводит при этом аналогии с ребенком. Как ребенок переводит свои детские мечты в игры, так и первобытный человек использует имитацию:

Для взрослого примитивного человека открывается другой путь. С его желанием связан моторный импульс — воля, и этой волей, которой предстоит преобразить поверхность земли для удовлетворения желания, пользуются для того, чтобы изобразить удовольствие так, чтобы можно было его пережить, как бы средством моторной галлюцинации. Такое изображение удовлетворительного желания вполне сходна с игрой детей, которая заменяет у них чисто сенсорную технику удовлетворения

Именно это желание, мысль получают у З. Фрейда название «всемогущество мысли». Принимая его в качестве исходной точки, Фрейд сравнивает магию первобытных людей и невротических состояний у душевнобольных. Он разделяет духовное мышление уже на три фазы — анимистическую, религиозную и научную. Происхождение анимистической фазы связывается с ранним детством, так как именно тогда «компоненты сексуальности стремятся каждый к наслаждению и находят удовлетворение на их собственном теле». Религиозная же фаза произошла по З. Фрейду от переноса любви с себя на предмет.

Инфантильное возвращение тотема

В этой главе З. Фрейд описывает происхождение тотемизма, а также возвращается к проблеме инцеста. Именно здесь учёный прилагает к этнографии Эдипов комплекс. В первой части главы достаточно подробно исследуется сложность вопроса, показаны теории о происхождении понятия.

В ходе рассмотрения страхов детей перед некоторыми животными, учёный приходит к выводу, что в их образе ребенок видит отца, своего соперника за любовь к матери. Такой вывод строится на определенных случаях из клинической практики, как, например, случай мальчика, который увидел собаку и сильно испугался. Начал кричать и умолять собаку его не трогать, говорил, что он будет себя хорошо вести и больше не будет играть на скрипке (онанировать). Это животное становится заместителем отца.

Важную роль тут занимает теория Ч. Дарвина и работы Дж. Аткинсона, особенно их исследования о социальном устройстве высших приматов. Так, Аткинсон считал, что первоначальной формой общежития человека была «циклопическая семья», где был один самец и множество самок с детенышами. Молодые самцы изгонялись, и лишь после схватки (убийства) старшего самца один из них завладевал самками и детенышами.

З. Фрейд развивает эту теорию, на основании анализа ритуальных трапез, торжественного убийства тотемного животного, он пишет, что в определенный момент братья восстали против «отцовской орды», убили его и съели, но после утоления ненависти раскаялись, и по аналогии с эффектом «позднего послушания», запретили все, что им запрещал отец, договорившись не убивать и замещающего его животного.

Литература

Первоисточник:

• S. Freud. Тotem und Tabu. Einige Übereinstimmungen im Seelenleben der Wilden und der Neurotiker. Leipzig — Wien: Hugo Heller, 1913.
• Издания работы на русском языке:
• З. Фрейд. Тотем и табу: Психология первобытной культуры и религии. Пер. с нем. М. В. Вульфа. М. — Пг.: ГИЗ, 1923.
• З. Фрейд. Тотем и табу. М.: Олимп — Аст, 1997.
• З. Фрейд. Тотем и табу. СПб.: Азбука-классика, 2005 (есть и более поздние издания).
• Исследовательская литература:
• С. А. Токарев. История зарубежной этнографии. М.: Высшая школа 1978
• М. А. Рейснер. Фрейд и его школа о религии // Печать и революция. М., 1924. № 1. С. 40 — 60; № 3(2). С. 81 — 106.
• А. Т. Лукачевский. Происхождение религии: обзор теорий. М., 1929. С. 26 — 27, 86 — 93.
• В. И. Майский. Фрейдизм и религия. Критический очерк. М., 1930.
• М. А. Попова. Психоанализ и религия // Современная буржуазная философия и религия. А. С. Богомолов, ред. М., 1977. С. 91 — 138.
• А. М. Руткевич. Психоанализ и религия. М., 1987.
• Ф. Т. Михайлов. Бог «антихриста» Фрейда // Антология российского психоанализа / В. И. Овчаренко, В. М. Лейбин, ред. М., 1999. Т.1. С. 799—805.
• М. А. Попова. Фрейдизм и религия. М., 1985.
• Б. Малиновский. Секс и вытеснение в обществе дикарей. М., 2011.
• A. L. Kroeber. Totem and Taboo: An Ethnologic Psychoanalysis // American Anthropologist. Vol. 22. № 1. 1920. pp. 48 – 55.

Отрывок, характеризующий Тотем и табу

«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».