Тоун, Франшо

Франшо Тоун
Franchot Tone
Имя при рождении:	Stanislaus Pascal Franchot Tone
Дата рождения:	27 февраля 1905(1905-02-27)
Место рождения:	Ниагара-Фоллс, штат Нью-Йорк, США
Дата смерти:	18 сентября 1968(1968-09-18) (63 года)
Место смерти:	Нью-Йорк США
Гражданство:	США США
Профессия:	актёр кино, театра и телевидения
Карьера:	1926—1968
IMDb:	0867144

Франшо Тоун (англ. Franchot Tone, полное имя — Stanislaus Pascal Franchot Tone; 27 февраля 1905 года — 18 сентября 1968 года) — американский актёр театра, кино и телевидения 1920—60-х годов.

«Высокий, статный и деликатный актёр благородного происхождения, Тоун прошёл хорошую театральную школу, прежде чем дебютировать в кино в 1932 году». Манера Тоуна держать себя и «передавшийся от семьи лоск быстро сформировали его кинообраз как завсегдатая модных клубов и утончённого интеллектуала». В 1930-е годы он сыграл во множестве комедий и драм студии «Метро-Голдвин-Майер», обычно исполняя роли «любезных, учтивых плейбоев в смокинге или успешных светских прожигателей жизни». Слишком часто, однако, он был «стиснут в рамках стандартных романтических ролей, играя супругов звёздных актрис, особенно, его тогдашней жены Джоан Кроуфорд».

В середине 1930-х годов Тоун, наконец, добился признания за свои роли в художественно значимых фильмах "Мятеж на «Баунти» (1935), «Жизнь бенгальского улана» (1935) и «Три товарища» (1938). За работу в фильме «Мятеж на „Баунти“ он получил номинацию на Оскар как лучший актёр. В 1940-е годы у Тоуна было немного памятных ролей, если не считать разовых удачных работ, в частности, в увлекательном военном триллере „Пять гробниц по пути в Каир“ (1943) Билли Уайлдера и значимом раннем фильме нуар „Леди-призрак“ (1944) Роберта Сиодмака. Многие помнят Тоуна как партнёра Дины Дурбин по популярной музыкально-романтической комедии „Сестра его дворецкого“ (1943).

Экранная карьера Тоуна практически закончилась к началу 1950-х годов». В 1951 он попал в широко освещавшуюся в СМИ скандальную историю, когда его избил актёр Том Нил в драке из-за молодой актрисы Барбары Пэйтон, на которой Тоун позднее женился. В 1960-е годы Тоун исполнил несколько небольших, но памятных ролей, в частности, в фильмах Отто Премингера «Совет и согласие» (1962) и «По методу Харма» (1965).

Биография

Ранние годы. Начало театральной карьеры

Франшо Тоун (полное имя — Станислас Паскаль Франшо Тоун) родился 27 февраля 1905 года в Ниагара-Фолс, штат Нью-Йорк. Его отец был президентом крупной компании по производству карбида кремния, а прадедушка по материнской линии Ричард Франшо был конгрессменом, он был отдалённым родственником борца за ирландскую независимость Вольфа Тона. Тоун много путешествовал по свету с родителями и учился в разных школах, в том числе, в Школе Хилл в Поттстауне, штат Пенсильвания.

Он поступил в Корнельский университет, где изучал романские языки, первоначально намереваясь стать преподавателем. В институте он начал актёрскую карьеру, вступил в Корнельский драматический клуб, а в последние годы учёбы стал его президентом.

В 1927 году Тоун начал профессиональную актёрскую карьеру в репертуарном театре в Буффало, зарабатывая 15 долларов в неделю, но он «усердно и преданно трудился, играя эпизодические роли, и овладевая театральным мастерством». Через год Тоун переехал в Гринвич-Виллидж и в 1929 году дебютировал на Бродвее в спектакле «Эпоха невинности» с Кэтрин Корнелл в главной роли. В 1931 году Тоун играл главную в неудачно прошедшей бродвейской постановке «Зеленеют сирени», которая впоследствии будет переработана в популярный мюзикл «Оклахома!».

В 1931 году Тоун стал одним из членов-основателей театра «Группа», первого нью-йоркского театра, опирающегося на систему Станиславского, которым руководил Ли Страсберг. В конце сентября 1931 года театр представил свою первую постановку «Дом Коннелли» с Тоуном в главной роли. На следующий год Тоун сыграл в ещё нескольких спектаклях, включая «Ночи над Таосом» и «История успеха», после чего Страсберг объявил его «лучшим актёром труппы».

Игра Тоуна в «Истории успеха» обратила на себя внимание студии «Метро-Голдвин-Майер», которая предложила ему заключить контракт. В ноябре 1932 года Тоун переехал в Голливуд, «хотя в его планы и не входило становиться голливудской звездой».

Кинокарьера в 1930-е годы

1930-е годы были для Тоуна наиболее плодотворными в кино, однако зачастую ему приходилось играть главные роли второго порядка, либо быть партнёром главной героини.

Первое появление Тоуна на экране состоялось под знаменем не «Метро-Голдвин-Майер», а «Парамаунт» в криминальной мелодраме «Мудрый пол» (1932) с Клодетт Колбер в главной роли. «Однако руководство „Парамаунт“ не увидело в актёре потенциала, что ещё раз подчеркнуло ту огромную пропасть, которая существует между игрой в Голливуде и игрой в театре».

В 1933 году Тоун добился славы в кино, сыграв сразу в семи фильмах, среди них — «Сегодня мы живём», «Взрывоопасная красотка» и прошедшая с огромным успехом «Танцующая леди». В этих фильмах Тоун работал с ведущими дамами Голливуда, среди них Джоан Кроуфорд, Лоретта Янг, Мириам Хопкинс и Джин Харлоу.

Его первым фильмом для «Эм-Джи-Эм» стала романтическая драма Говарда Хоукса по рассказу Уильяма Фолкнера «Сегодня мы живём» (1933), звёздный состав исполнителей картины возглавила честолюбивая Джоан Кроуфорд. В экстравагантной политической фантазии «Гавриил над Белым домом» (1933) Тоун сыграл секретаря Президента США, который после видения Архангела Гавриила узурпирует диктаторские полномочия в стране. В криминальной драме «Полночная Мери» (1933) Тоун сыграл роль богатого адвоката из родовитой семьи, который пытается помочь несчастной героине Лоретты Янг преодолеть жизненные невзгоды и начать новую жизнь. Во втором совместном фильме с Кроуфорд, мюзикле «Танцующая леди» (1933) Тоун сыграл богатого плейбоя, который влюбляется в начинающую актрису варьете (Кроуфорд), помогая ей начать успешную карьеру. Экранным соперником Тоуна в этом фильме был Кларк Гейбл. Драма «Сценическая мать» (1933) рассказывала историю дочери (Морин О’Салливан) неудачливой театральной актрисы, в которую влюбляется художник (Тоун). В сатирической комедии «Взрывоопасная красотка» (1933) Тоун играет аристократа, с которым уставшая от своей успешной кинокарьеры героиня Джин Харлоу решает связать свою судьбу (Тоун впоследствии сыграл с Харлоу ещё в трёх фильмах). В комедии «Возвращение незнакомки» (1933) Тоун исполняет роль женатого фермера, в которого влюбляется вернувшаяся в родные места богатая блудница (Мириам Хопкинс).

В 1934 году Харлоу вновь стала партнёршей Тоуна в романтической комедии «Девушка из Миссури» (1934) — на этот раз она играла провинциальную охотницу за богатым мужем, а он — богатого нью-йоркского плейбоя. В комедии «Мулен Руж» (1934) популярный композитор в исполнении Тоуна женится на известной певице, после чего запрещает ей заниматься театральной карьерой. В очередном совместном фильме с Кроуфорд, мелодраме «Сэйди Макки» (1934) она исполнила роль бедной провинциалки, которая пытается добиться успеха в Нью-Йорке, в итоге возвращаясь в родной город к влюблённому в неё бывшему боссу (Тоун). В этой картине Тоун играл главную роль, но «в последовавших совместных работах с Кроуфорд он как правило имел более сильных экранных конкурентов, либо его персонажи были менее динамичными, чем её». В эпической драме Джона Форда «Мир движется вперёд» (1934) о двух семьях хлопковых плантаторов в Луизиане, Тоун играет отпрыска одной из семей, который перебирается в Нью-Йорк и превращается в биржевую акулу. В драме «Джентльмены родились» (1934) четверо закадычных друзей, закончив колледж, сталкиваются с суровой американской реальностью времён Великой депрессии. Из всей четвёрки жизненного успеха добивается лишь герой Тоуна, который становится успешным журналистом и завоёвывает сердце главной героини.

В 1935 году у Тоуна «было два больших хита, показавших его глубину и широкий актёрский диапазон» — «Жизнь бенгальского улана» (1935) и «Мятеж на „Баунти“» (1935). «Причудливое поведение Тоуна отлично подходило к комедийным ролям, вот почему его саркастический лейтенант Форсайт был очень правдоподобен в колониальной приключенческой истории „Жизнь бенгальского улана“ (1935)», ставшей одним из лучших ранних фильмов Тоуна. Сам Тоун считал этот фильм самым любимым в своей карьере.Драматический талант Тоуна в полной мере проявился и в исторической приключенческой драме «Мятеж на „Баунти“» (1935) о бунте против капитана на британском морском судне во время плавания в отдалённых морях в XVIII веке. Фильм имел большой коммерческий успех и был удостоен Оскара как лучший фильм. Сразу трое исполнителей (Тоун, Кларк Гейбл и Чарльз Лоутон) были номинированы на Оскар как лучшие актёры. После такой «тройной» номинации на следующий год была введена дополнительная категория оскаровских наград — за лучшую роль второго плана.

В 1935 году Тоун также сыграл в таких фильмах, как «Одна нью-йоркская ночь», «Безрассудный», «Только без дам» и «|Опасная». В комедийном детективе «Одна нью-йоркская ночь» (1935) Тоун предстал в образе прибывшего в Нью-Йорк командировочного с Запада страны, который за ночь раскрывает убийство, происшедшее в соседнем с ним гостиничном номере. В музыкальной мелодраме «Безрассудный» (1935) Тоун предстал в образе богатого поклонника популярной певицы (Харлоу). В мелодраме «Только без дам» (1935) Тоун влюблён в светскую даму строгих моральных норм (Кроуфорд), которая, выйдя замуж за плейбоя (Роберт Монтгомери), преподаёт супругу урок супружеской верности. Тоун был передан в аренду студии «Уорнер бразерс» для съёмок в мелодраме «Опасная» (1935). Он сыграл успешного нью-йоркского архитектора, который бросает свою красавицу-невесту ради бедной актрисы (Бетт Дэвис) и вкладывает все свои средства в продвижение её карьеры, оказываясь на грани разорения. За работу в этом фильме Дэвис была удостоена своего первого Оскара за лучшую женскую роль. Во время съёмок «Дэвис проявила к Тоуну романтический интерес, и её зарождающееся экранное соперничество с Кроуфорд стало ещё более яростным, когда она узнала, что та помолвлена с Тоуном. Дэвис завидовала и стыдилась своих заигрываний с Тоуном, и этот случай, по мнению многих источников, положил начало знаменитой войне между Кроуфорд и Дэвис, которая продолжалась вплоть до их смерти».

В криминальной драме «Неохраняемый час» (1936) прокурор (Тоун) ведёт расследование дела об убийстве, а его жена (Лоретта Янг) вынуждена скрывать решающую улику, так как это приведёт к дискредитации мужа. Далее Тоун сыграл императора Франца Иосифа в легковесной музыкальной комедии Йозефа фон Штернберга «Король уходит» (1936). «Сюзи» (1936) была мелодрамой времён Первой мировой войны, главную роль американской эстрадной артистки исполнила Джин Харлоу, первым мужем которой в Лондоне был ирландский инженер (Тоун), а после того, как он якобы погиб, в Париже она вышла замуж за французского военного лётчика (Кэри Грант). После того, как герой Гранта героически гибнет на фронте, а герой Тоуна оказывается живым, старый брак воссоединяется. Действие биографической мелодрамы «Великолепная инсинуация» (1936) происходит в начале 19 века, картина рассказывает о вызвавшей немало слухов дружбе президента США Эндрю Джексона (Лайонел Бэрримор) с неродовитой дочерью владельца гостиницы (Кроуфорд). Тоун сыграл роль военного министра, за которого в конечном итоге героиня выходит замуж и уезжает из страны. В ещё одной романтической, эксцентрической комедии «Любовь в бегах» (1936) Гейбл и Тоун играют двух американских друзей-журналистов, которые вместе со сбежавшей от жениха богатой американской наследницей (Кроуфорд) разоблачают шпионскую сеть в Европе. В криминальной драме «Эксклюзивная история» (1936) Тоун исполняет роль юриста крупной газеты, который вступает в борьбу с мафиозным боссом.

В романтической комедии студии РКО «Достойная улица» (1937), действие которой происходит в Лондоне начала 19 века, Тоун сыграл жениха 30-летней девы (Кэтрин Хэпбёрн). Несмотря на большие надежды, фильм крайне неудачно прошёл в прокате. Другой фильм 1937 года «Невеста была в красном» также был романтической комедией, где артистку будапештского кабаре (Кроуфорд) в Триесте ошибочно принимают за светскую даму, и за ней начинают ухаживать самые знатные женихи, однако в итоге она выходит замуж за скромного почтальона (Тоун). Это был последний из семи совместных фильмов Тоуна и Кроуфорд, которые в то время были супружеской парой.

Романтическая комедия «Девушка на нижнем этаже» (1938) рассказывала о богатом плейбое (Тоун), который пытается добиться своей возлюбленной, с которой ей запрещает встречаться её отец, и ради этого заводит роман с её служанкой, в конце концов, влюбляясь в служанку. Драма Фрэнка Борзейги по знаменитому роману Эриха Мария Ремарка «Три товарища» (1938) рассказывает о дружбе трёх молодых ветеранов Первой мировой войны (Роберт Тейлор, Тоун и Роберт Янг), которые в 1920-е годы пытаются устроиться в жизни в побеждённой Германии. В эксцентрической комедии «Три любви у Нэнси» (1938) Тоун сыграл одного из троих потенциальных женихов приехавшей в Нью-Йорк провинциальной девушки. Наиболее запоминающимся фильмом Тоуна в 1939 году стал комедийный детектив «Быстрый и яростный», где с Энн Бакстер он играет пару детективов-любителей, раскрывающих убийство на приморском конкурсе красоты.

Кинокарьера в 1940-е годы

В 1939-40 годах Тоун вернулся на Бродвей, где сыграл в двух постановках и даже стал «забывать про Голливуд благодаря огромному успеху его роли газетчика в „Пятой колонне“ Эрнеста Хэмингуэя в 1940 году. К сожалению для него „Эм-Джи-Эм“ напомнила, что он всё ещё был у неё на контракте, и он вынужден был вернуться».

В 1941 году в комедии студии «Юнивёрсал» «Милая девушка?» (1941) Тоун первый раз сыграл в паре с Диной Дурбин, по сюжету она влюбляется в Тоуна, который является деловым партнёром её отца. В 1943 году последовала популярная музыкальная комедия Фрэнка Борзейги «Сестра его дворецкого» (1943, также студия «Юнивёрсал»). Её героиня, начинающая провинциальная певица (Дина Дурбин) приезжает в Нью-Йорк к своему брату, который служит дворецким в доме известного нью-йоркского композитора (Тоун). После череды приключений героев связывают как профессиональные, так и любовные узы. В военном фильме студии «Эм-Джи-Эм» «Пилот № 5» (1943) Тоун сыграл не свойственную для себя героическую роль военного лётчика, который ценой своей жизни уничтожает японский военный корабль.

В дальнейшем Тоун стал работать независимо на разных студиях и концентрировался на ролях, которые позволяли ему раскрыть свои способности". Самой интересной работой Тоуна в 1943 году стала роль в приключенческом фильме Билли Уайлдера «Пять гробниц по пути в Каир» (1943), о"т которой отказался Кэри Грант, потому что не хотел провести лето в песках Аризоны, где велись съёмки". В этом фильме студии «Парамаунт», действие которого происходит в Северной Африке во время Второй мировой войны, Тоун сыграл роль британского танкиста, которому по воле случая удаётся выдать себя за секретного немецкого агента при штабе генерала Роммеля (Эрих фон Штрохейм), что позволяет ему добыть важные сведения, способствующие перелому в ходе военных действий.

В 1944 году Тоун сыграл одну из своих лучших ролей психопатического убийцы в фильме нуар Роберта Сиодмака «Леди-призрак», который добился большого успеха у критики благодаря увлекательному сюжету, отличной постановке и великолепной актёрской игре. По словам самого Тоуна, он мог бы стать главной звездой картины, «но это всё-таки это был фильм Эллы», имея в виду блестяще исполнившую главную роль актрису Эллу Рейнс. Нуаровый готический триллер «Тёмные воды» (1944, студия «Юнайтед артистс») рассказывал о богатой наследнице (Мерл Оберон), которая после кораблекрушения стала испытывать страх перед водой. Тоун играет лечащего врача, который сопровождает её в семейное поместье в Луизиане и помогает ей выжить в условиях мощного психологического прессинга, направленного на то, чтобы свести её с ума. Военная драма «Час перед рассветом» (1944) рассказывала о нацистской шпионке (Вероника Лейк), которую забрасывают под видом австрийской беженки в Британию, где она выходит замуж за сельского аристократа с пацифистскими убеждениями (Тоун). Фильм был поставлен по роману Сомерсета Моэма и «имел все шансы на успех, однако из-за недостатков в сценарии и режиссуре авторам не удалось сбалансировать шпионскую интригу с психологической драмой главного героя», пытающегося сделать выбор между защитой отечества и отказом от насилия, между любовью и гражданским долгом, даже несмотря на то, что игра самого Тоуна была оценена достаточно высоко.

В 1946 году Тоун вновь воссоединился с Дурбин и Лоутоном в музыкально-романтической комедии «Из-за него» (1946, студия «Юнивёрсал»), сыграв роль популярного сценариста, которому поручено написать пьесу для новой звезды. В 1947 году вышла фантастическая комедия в Люсиль Болл «Дела её мужа» (1947), где Тоун сыграл роль изобретателя жидкости для укрепления волос, которая оказывается средством для их удаления. В комедии «Пропавший медовый месяц» (1947) страдающий амнезией американский ветеран войны (Тоун) не может вспомнить ни свою жену, ни двоих своих детей, которые неожиданно приезжают к нему из Англии. Ещё одна комедия с говорящим названием «Медовый месяц» (1947) рассказывала о приключениях жениха и невесты в Мексике, главные роли в картине исполнили Тоун и Ширли Темпл. Тоун сыграл босса главной героини (Бетси Дрейк) и университетского приятеля главного героя (Кэри Грант) в очередной романтической комедии «Каждая девушка должна жениться» (1948). В фильме нуар «Я люблю проблемы» (1948) Тоун исполнил роль частного детектива, нанятого известным политиком для расследования прошлого его жены, который в итоге оказывается подозреваемым в её убийстве.

Год спустя в ещё одном фильме нуар «Мозаика» (1949) Тоун в качестве помощника окружного прокурора раскрывает деятельность связанной с местной мафией нео-нацистской организации. Подосланную к герою любовницу сыграла его тогдашняя жена Джин Уоллес, в небольших ролях в фильме сыграли такие звёзды, как Марлен Дитрих, Генри Фонда и Джон Гарфилд. Этот фильм имел скромный бюджет и был снят преимущественно на личные средства Тоуна. В начале фильма нуар «Без чести» (1949) Тоуна закалывает любовница (Лорейн Дэй), но ему удаётся выжить и включиться в разматывание запутанной сети любовных и семейных отношений.

Самой мощной ролью Тоуна, в которой он смог проявить всё своё мастерство, была «роль маниакально-депрессивного социопата в криминальном триллере „Человек на Эйфелевой башне“ (1949), которая включала погони по крышам Парижа и Эйфелевой башне». В этой картине по роману Жоржа Сименона Тоун исполнил роль студента-медика, который нанят неким господином убить его богатую тётю, роль комиссара Мегрэ исполнил Чарльз Лоутон. Тоун был «не только исполнителем главной роли, но и продюсером, а режиссёром был его большой друг Бёрджесс Мередит».

В 1951 году Тоун сыграл роль второго плана в музыкально-романтической комедии Фрэнка Капры «Жених возвращается» (1951) с Бингом Кросби в главной роли, после чего в его голливудской карьере наступил перерыв на несколько лет.

Скандал вокруг отношений с актрисой Барбарой Пэйтон в 1950—52 годы

В 1950 году Тоун стал встречаться с молодой актрисой Барбарой Пэйтон, которая была известна в Голливуде своим пристрастием к вечеринкам, алкоголю и неразборчивостью в любовных связях. «Кажется, почти все в Голливуде предупреждали его против отношений с Пэйтон, в том числе, и его бывшая жена Кроуфорд», однако это не возымело действия. После помолвки с Тоуном Пэйтон начала роман с актёром Томом Нилом, открыто гуляя от одного к другому. В итоге 13 сентября 1951 года это привело к серьёзной драке между двумя мужчинами, в ходе которой обладавший боксёрскими навыками Нил жестоко избил Тоуна в квартире Пэйтон. Тоун впал в 18-часовую кому, и с переломами челюсти, носа и сотрясением мозга попал в больницу. Тоуну пришлось сделать пластическую операцию для восстановления серьёзно пострадавшего лица. Разразившийся скандал вокруг этого нападения фактически положил конец актёрской карьере Нила. В таких условиях Пэйтон решила показать свою верность помолвке и 28 сентября 1951 года вышла замуж за Тоуна. Однако через 53 дня после свадьбы Пэйтон ушла от него и вернулась к Нилу, в мае 1952 года Тоун дал ей развод.

Карьера в театре и на телевидении в 1950—60-е годы

В 1950-е годы Тоун «успешно вернулся на театральную сцену, в перерывах появляясь в характерных ролях в кино вплоть до конца 1960-х годов». После нескольких спектаклей, в 1957 году Тоун достиг «триумфа со спектаклем „Луна для пасынков судьбы“ Юджина О’Нила». В 1958 году Тоун сыграл во внебродвейской постановке пьесы А. П. Чехова «Дядя Ваня», после чего принял участие в создании киноверсии постановки, «в которой он был одним из продюсеров, режиссёров, а также исполнителем главной роли доктора Астрова».

В 1950-е годы Тоун видел «огромный потенциал в создании для телевидения экономично снятых вживую телеспектаклей, приняв участие более чем в 30 из них. Когда такие спектакли стали заменяться на телесериалы в виде кино, Тоун стал активно работать и с этой новой формой».

Среди телеролей Тоун сыграл "особенно запоминающуюся роль в одной из серий классического сериала «Сумеречная зона» (1962). Другими его работами в рамках жанра телесериала стали «Студия Один» (1950-58, 5 серий), «Альфред Хичкок представляет» (1959, 1 серия), «Бонанца» (1960, 1 серия), «Колесо повозки» (1962, 1 серия), «Час Альфреда Хичкока» (1965, 1 серия), «Виргинец» (1965, 1 серия). В 1962-66 годах Тоун играл одну из главных ролей начальника главного героя в 29 сериях медицинского телесериала «Бен Кэйси».

Наиболее заметной работой Тоуна в театре в 1960-е годы стала роль профессора Генри Лидса в спектакле по пьесе Юджина О’Нила «Странная интерлюдия», который шёл на Бродвее в 1963 году.

Кинокарьера в 1960-е годы

Тоун не ушёл с экрана и в своё последнее десятилетие. Он добился признания в роли харизматичного умирающего президента США в политической драме Отто Премингера «Совет и согласие» (1962), а также роль прожжённого владельца ночного клуба в экстравагантной драме Артура Пенна «Микки Уан» (1965). Его последними появлениями в кино были эпизодические роли в военно-морской драме Отто Премингера «По методу Харма» (1965), где он сыграл адмирала, и в триллере о политической коррупции «Никто не вечен» (1968).

Личная жизнь

Он был женат четыре раза на актрисах Джоан Кроуфорд (1935—1939), Джин Уоллес (1941—1948), Барбаре Пэйтон (1951—1952) и Долорес Дорн (1956—1959).

Студия «Метро-Голдвин-Майер» видела большой коммерческий потенциал в браке Тоуна и Джоан Кроуфорд, сняв их вместе в семи фильмах — «Сегодня мы живём» (1933), «Сэйди Макки» (1934), «Только без дам» (1935), «Великолепная инсинуация» (1936), «Любовь в бегах» (1936) и «Невеста была в красном» (1937). Однако их брак оказался непрочным. «Тоун был представителем голубой крови с Восточного побережья, который избегал фальшивого образа жизни Голливуда, в то время как нетребовательная Кроуфорд не могла жить без этого образа жизни и без славы. Эти различия и большая мощь Кроуфорд как звезды стали вызывающе очевидными, когда в СМИ Тоуна прозвали „Мистер Джоан Кроуфорд“… Кинокарьера Тоуна не могла сравниться с феноменальным подъёмом Кроуфорд, и кроме того, он по-прежнему был предан своему театру „Группа“, оказывая его постановкам существенную материальную поддержку». В итоге их интересы окончательно разошлись, и они развелись в 1939 году.

В 1941 году Тоун женился на бывшей модели и популярной киноактрисе Джин Уоллес, которая родила ему двоих сыновей. Вместе они сыграли в двух фильмах — «Мозаика» (1949) и «Человек на Эйфелевой башне» (1949). После скандала с Барбарой Пэйтон в 1951-52 годах, в 1956 году Тоун женился на актрисе Долорес Дорн, вместе с которой сыграл в спектакле и фильме «Дядя Ваня» (1957).

Смерть

Тоун умер от рака лёгких в Нью-Йорке 18 сентября 1968 года. Его тело было кремировано, а пепел развеян.

Избранная фильмография

Год	Русское название	Оригинальное название	Role
1932	Мудрый пол	The Wiser Sex	Фил Лонг
1933	Сегодня мы живём	Today We Live	Ронни
1933	Гавриил над Белым домом	Gabriel Over the White House	Хартли «Бик» Бикман
1933	Полночная Мери	Midnight Mary	Томас «Том» Мэннеринг, младший
1933	Танцующая леди	Dancing Lady	Тод Ньютон
1933	Сценическая мама	Stage Mother	Уоррен Фостер
1933	Сногсшибательная блондинка	Bombshell	Гиффорд Миддлтон
1933	Возвращение незнакомки	The Stranger’s Return	Ги
1934	Мулен Руж	Moulin Rouge	Дуглас Холл
1934	Сэйди Макки	Sadie McKee	Майкл Олдерсон
1934	Мир продолжает вращаться	The World Moves On	Ричард Джирард
1934	Девушка из Миссури	The Girl from Missouri	Т. Р. Пейдж, мл.
1934	Джентльмены родились	Gentlemen Are Born	Боб Бейли
1935	Жизнь бенгальского улана	The Lives of a Bengal Lancer	Лейтенант Форсайт
1935	Безрассудный	Reckless	Роберт «Боб» Харрсион, мл.
1935	Только без дам	No More Ladies	Джим «Джимси Бойси» Сэлстон
1935	Мятеж на «Баунти»	Mutiny on the Bounty	Гардемарин Роджер Байам
1935	Опасная	Dangerous	Дон Беллоуз
1936	Неохраняемый час	The Unguarded Hour	Сэр Алан Дирден
1936	Король отступает	The King Steps Out	Император Франц Иосиф
1936	Сюзи	Suzy	Терри
1936	Великолепная инсинуация	The Gorgeous Hussy	Джон Итон
1936	Любовь в бегах	Love on the Run	Барнабус Пеллс
1937	Достойная улица	Quality Street	Доктор Вэлентайн Браун
1937	Невеста была в красном	The Bride Wore Red	Джулио
1938	Девушка на нижнем этаже	The Girl Downstairs	Пол / Мистер Вагнер
1938	Три товарища	Three Comrades	Отто Костер
1938	Три любви у Нэнси	Three Loves Has Nancy	Роберт «Боб» Хэнсон
1939	Быстрый и яростный	Fast and Furious	Джоэл Слоун
1941	Милая девушка?	Nice Girl?	Ричард Калверт
1943	Сестра его дворецкого	His Butler’s Sister	Чарльз Джерард
1943	Пять гробниц по пути в Каир	Five Graves to Cairo	Капрал Джон Джей Брэмбл /Пол Дэйвос
1943	Пилот № 5	Pilot No. 5	Джордж Брейнор Коллинс
1944	Леди-призрак	Phantom Lady	Джек Марлоу
1944	Тёмные воды	Dark Waters	Доктор Джордж Гроувер
1947	Пропавшее свадебное путешествие	Lost Honeymoon	Джон Грэй
1947	Дела её мужа	Her Husband’s Affairs	Уильям «Билл» Уэлдон
1948	Я люблю проблемы	I Love Trouble	Стюарт Бэйли
1948	Каждая девушка должна выйти замуж	Every Girl Should Be Married	Роджер Сэнфорд
1949	Мозаика	Jigsaw	Говард Маллой
1949	Без чести	Without Honor	Деннис Уильямс
1950	Человек на Эйфелевой башне	The Man on the Eiffel Tower	Йохан Радек
1951	Жених возвращается	Here Comes the Groom	Уилбур Стэнли
1957	Дядя Ваня	Uncle Vanya	Доктор Астров
1962	Совет и согласие	Advise & Consent	Президент
1965	По методу Харма	In Harm’s Way	Адмирал Киммел
1965	Микки Уан	Mickey One	Руди Лэпп
1968	Никто не вечен	Nobody Runs Forever	Посол Таунсенд

Ссылки

• [www.imdb.com/name/nm0867144/?ref_=tt_cl_t15 Франшо Тоун] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/artist/franchot-tone-p71305 Франшо Тоун] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/person/192888%7C52537/Franchot-Tone/ Франшо Тоун] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Тоун, Франшо

Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.