Траверсе, Иван Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Иванович де Траверсе
фр. Jean-Baptiste Prévost de Sansac, marquis de Traversay<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Управляющий Министерством военных морских сил
Российской империи
1809 — 1811
Предшественник: Чичагов, Павел Васильевич
(в отпуске)
Морской министр
Российской империи
1811 — 1828
Преемник: Моллер, Антон Васильевич
Президент Адмиралтейств-коллегии
(в составе Морского министерства)
1809 — 1827
Предшественник: Чичагов, Павел Васильевич
Преемник: коллегия упразднена
 
Рождение: 1754(1754)
остров Мартиника
Смерть: 19 мая 1831(1831-05-19)
село Романщина,
Лужский уезд,
Российская империя[1]
 
Военная служба
Принадлежность:
Род войск: Флот
Звание: адмирал
 
Награды:

Жан Батист Прево де Сансак, маркиз де Траверсе (фр. Jean-Baptiste Prévost de Sansac, marquis de Traversay), на русской службе Иван Иванович де Траверсе (24 июля 1754, Мартиника — 19 мая 1831, село Романщина Лужского уезда Санкт-Петербургской губернии) — русский флотоводец, адмирал флота Российского, командующий Черноморским флотом, первый губернатор Николаева, морской министр России в 1811-28 гг. Француз по происхождению.





Биография

Принадлежал к французскому дворянскому роду Прево де Сансак. Отец — офицер флота Жан Франсуа де Траверсе, впоследствии генеральный наместник Сан-Доминго. Мать — Клер дю Кен де Лонгбрен, дочь плантатора, ранее находившегося на королевской службе в чине лейтенанта первого ранга флота и капитана гренадеров.

Получил образование в бенедиктинском коллеже в Сорезе (Франция). Учился в школах гардемаринов в Рошфоре и Бресте, с 1773 года — мичман французского флота. В 1776 году вступил в масонскую ложу «Совершенная гармония».

Во время войны с Англией (17781783) участвовал в морском сражении у Уэссана (27 июля 1778 года), в морских боях в Вест-Индии. Был старшим помощником командира фрегата «Ифигения», командиром корвета «Церера» (ранее корабль британского флота, захваченный «Ифигенией» в декабре 1778 года в бою, в котором особо отличился Траверсе). Произведен в лейтенанты.

С 1781 года — командир фрегата «Цапля», участвовал в Чесапикском сражении (5 сентября 1781 года). Отличился при взятии острова Сан-Кристофер (январь-февраль 1782 года), первым высадился на острове и поднял там французский флаг, затем атаковал со своим экипажем крепость на мысе Пальма и овладел ею и тремя судами).

За мужество, проявленное в Чесапикском сражении, в 1782 году награждён орденом св. Людовика: за «отвагу, им выказанную в бою с двумя неприятельскими фрегатами при Чесапике, твердость и рассудительность, с которыми он исполнял все возложенные на него поручения». В 1785 году награждён орденом Цинцинната, основанным американскими и французскими офицерами, и стал членом Американского Общества Цинцинната. В 17821783 годах командовал фрегатом «Ирида», также взятым у англичан.

В 17851786 годах в качестве командира транспортного судна «Сена» совершил морской поход в Индию. С 1 мая 1786 года — майор, 1 декабря 1786 года в 32 года, что было редкостью для французского флота, произведен в капитаны 1-го ранга (вне очереди, получив старшинство над 100 сверстниками).

В 1788 году был представлен королю Людовику XVI, занимал место в королевской карете и участвовал в королевской охоте (для этой почести необходимо было доказать 400-летнее дворянство его предков). В 17881790 годах в качестве командира фрегата «Деятельный» совершил морской поход к Антильским островам.

В 1790 году вернулся во Францию, жил в своем имении. В конце 1790 года, в условиях революционной смуты и разложения флота, получил у Людовика XVI разрешение поступить на русскую службу (был рекомендован Екатерине II адмиралом принцем Нассау-Зигеном). Покинул Францию, некоторое время с семьей жил в Швейцарии, в мае 1791 года прибыл в Санкт-Петербург.

На русской службе

7 мая 1791 года официально зачислен на русскую службу в чине капитана генерал-майорского ранга, причислен к гребному флоту на Балтийском море, командовал эскадрой из семи фрегатов и нескольких меньших судов, затем гребной флотилией. с 10 июля 1791 года — контр-адмирал.

В августе 1791 года предоставлен отпуск по семейным обстоятельствам. Жил с семьей в Швейцарии, затем находился в Кобленце (место пребывания французской эмиграции). В 1792 году вступил в эмигрантский королевский корпус. В это время маркиз являлся связующим звеном между императрицей Екатериной и лидером роялистов принцем Луи де Конде.

В 1794 году вновь приехал в Россию (на этот раз с семьей). Командовал гребной эскадрой на Балтике.

С 1797 года — вице-адмирал, начальник Роченсальмского порта. Одновременно командовал отрядами канонерских лодок во время плаваний по Балтийскому морю. Был высоко ценим императором Павлом I, с которым познакомился, когда тот был ещё наследником престола.

С 1801 года — адмирал. С 1802 года — главный командир портов Чёрного моря и военный губернатор Севастополя и Николаева. Был начальником обороны Крыма и Тамани во время русско-турецкой войны 1806—1812 годов. Организовал морскую экспедицию к Анапе против горцев, укрепил побережье Чёрного моря. Составил проект застройки Севастополя, который в то время не был реализован из-за отсутствия средств (однако ряд его идей был осуществлен в 1830-40-е годы).

В 1807 году Наполеон предложил Траверсе вернуться на службу во французский флот (на любых условиях), но получил отказ.

В 18091811 годах — управляющий морским министерством (исполняющий обязанности министра). С 1 января 1810 года, одновременно, член Государственного Совета.

С 28 ноября 1811 года — министр морских дел, с 27 декабря 1815 года — морской министр. Занимал этот пост до 29 марта 1828 года, когда был уволен с оставлением членом Государственного Совета.

По мнению ряда авторов, в этот период военный флот находился в упадке. Русские военные корабли Балтийского флота проводили рутинные учения в восточной части Финского залива, получившей ироничное название «Маркизова лужа» (в связи с титулом, который носил Траверсе). Многие проблемы флота были связаны с нехваткой средств. Но в первую очередь это было вызвано сугубо сухопутными войнами между Россией и Францией. тратить деньги на флот, имея в союзниках "Владычицу морей" было бессмысленно.

Вместе с тем морским министерством Траверсе был организована Антарктическая экспедиция под командованием Ф. Беллинсгаузена и М. Лазарева (в ходе которой были открыты Антарктида и названный в честь министра архипелаг Траверсе), русские военные моряки исследовали Арктику и Сибирь.

Семья

Первым браком был женат с 1783 года на Мари-Мадлен де Риуфф, дочери флагмана французского флота. Она умерла родами в 1796 году. От этого брака дети — Дельфина, Клер, Констанс, Александр 1-й (или старший, вице-адмирал русского флота), Александр 2-й (генерал-майор русской армии).

Вторая жена — Луиза-Ульрика Брюин (ум. 1821), дочь торговца и судовладельца из Фридрихсгама. В браке родила сына Фёдора и дочь Марию. В XXI веке потомки адмирала проживают в Киеве, Орше и во Франции.[2][3]

Награды

Напишите отзыв о статье "Траверсе, Иван Иванович"

Примечания

  1. [blogs.klerk.ru/images/foto/f_94338origc912a2eb5554cca09c66c792b651d83b.jpg Могила адмирала де Траверсе и его супруги]
  2. [new-sebastopol.com/live/Potomki_komanduyuschego_Chernomorskim_flotom_admirala_De_Traverse_priehali_v_Sevastopol_/ Потомки командующего Черноморским флотом адмирала Де Траверсе приехали в Севастополь]
  3. [www.sb.by/post/31958/fontsize/9/ Потомки маркиза живут в Орше]

Литература

  • Сычев, Виталий «Маркизова лужа». Легенды и правда о российском морском министре маркизе де Траверсе. Премиум-Пресс. 2014. 292 стр.
  • Шатне, Мадлен дю. Жан Батист Траверсе, министр флота российского. М., 2003.
  • Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. Главы высших и центральных учреждений. 1802—1917. Биоблиографический справочник. СПб, 2001. С. 674—676.
  • Макареев М. В., Рыжонок Г. Н. Черноморский флот в биографиях его командующих. Том первый. Севастополь, 2004. С. 50-52.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Траверсе, Иван Иванович

– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.