Бурлеск

Бурле́ск (фр. burlesque, от итал. burla — шутка) — вид комической поэзии, сформировавшийся в эпоху Возрождения. Комизм бурлеска строится на том, что серьёзное содержание выражается несоответствующими ему образами и стилистическими средствами, а «возвышенные герои» классической античной либо классицистической (реже — средневековой) литературы оказываются как бы «переодетыми» в шутовское чуждое им одеяние.

Травести́я — литературный пародийный приём, когда о низком предмете повествуется высоким стилем.

История

Бурлеск возник ещё в античной литературе. Первым образцом этого жанра является «Батрахомиомахия» («Война мышей и лягушек») — пародия на «Илиаду» Гомера.

В эпоху Возрождения раньше всего бурлеск возникает в Италии. Ранними образцами итальянского бурлеска можно считать Orlando riffato — перелицованную поэму Франческо Берни (1541), являющуюся соответственно переделкой «Влюблённого Роланда» Боярдо и подобную же переделку того же сюжета, принадлежащую перу Лодовико Доменики (1545). Но только в следующем веке мы видим уже по-настоящему сформировавшийся бурлеск, нашедший, наконец, свой основной объект — образы античной древности, прежде всего столь высоко чтимой Средневековьем и гуманистами «Энеиды». Такова «Eneide travestita» Лалли (1633), нашедшего себе многочисленных подражателей.

Травестированная поэма эпохи классицизма

Во Франции наиболее ярким произведением в жанре травестии явилась знаменитая в своё время «Eneide travestie» Скаррона (1648—1653). Так как Скаррон прервал своё изложение на восьмой песне «Энеиды», то вскоре появились попытки продолжения. Более самостоятелен д’Ассуси со своим «Ravissement de Proserpine». Был и ещё целый ряд подобных попыток во французской литературе, но малоудачных. Несколько выделяется в этом ряду попытка травестировать «Генриаду» Вольтера, попытка, сделанная Монброном (1758).

На английской почве Скаррону подражал в своём травестированном Вергилии К. Коттон. Из других травестийных поэм можно назвать 4 кн. «Энеиды» голландского поэта П. Лангендика (1735) и поэму датского поэта Гольберга (1754), травестировавшего в своей поэме ряд мест из «Энеиды».

Начало немецкого бурлеска, в конце XVIII в., положил Михаэлис со своим «Leben und Taten des teuren Helden Aeneas». Erstes Märlein, 1771. Но это произведение, как и последующее аналогичное Ф. Беркана (1779—1783), были ещё очень слабыми. Более удачный образец бурлеска дал лишь А. Блумауэр (1784—1788), вызвавший ряд подражателей и последователей в Германии и даже за её пределами. Резкие выпады Блумауэра против иезуитов, яркие картины немецкого быта под покровом рассказа об Энее и его спутниках, удачное применение комического тона — обусловили довольно большую популярность Блумауэра и его травестированной «Энеиды».

В России конец XVIII в. ознаменовался несколькими травестированными поэмами. Одна из них — «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку» Н. П. Осипова (1791) с продолжением Котельницкого (в 1801). Далее к тому же жанру относятся «Ясон, похититель златого руна, во вкусе нового Енея» Наумова (1794) и «Похищение Прозерпины» Котельницкого и Люценко (1795). Все эти произведения сохранили теперь только историческое значение. К традиции травестии примыкает и «Гаврилиада» молодого Пушкина.

Позднее на основе "Энеиды" Осипова была создана «Энеида» И. Котляревского (1-е полное посмертное изд. 1842, написана же была в период ранее 1798 г. и до 20-х гг. XIX столетия). Была попытка травестировать «Энеиду» и в белорусской литературе («Энеіда навыварат» В. Ровинского; другой образец бурлеска — «Тарас на Парнасе» К. Вереницына).

Ироикомическая поэма эпохи классицизма

Полемизируя со Скарроном, идеолог классицизма Буало в 1672 г. опубликовал поэму «Налой», где высоким стилем героической поэмы описал будничное происшествие из повседневной жизни. Возвышенное описание «низких» предметов стало одним из основных направлений английской литературы эпохи классицизма. Важнейшим памятником английского бурлеска является «Гудибрас» Батлера (1669) — злая сатира на пуритан. В стиле «Гудибраса» выдержаны некоторые сатиры Драйдена, «Битва книг» Свифта и лучшее в поэтическом наследии Поупа.

Ироикомическая поэма «Орлеанская девственница» в своё время была популярнее всех «серьёзных» трудов Вольтера. Русскому читателю вкус к этому жанру привил В. И. Майков, автор поэм «Игрок ломбера» (1763) и «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771).

Бурлеск XIX—XX вв.

В европейской литературе середины и конца XIX века жанр бурлеска развития не получил. Особняком стоят бурлескные оперетты Оффенбаха — «Прекрасная Елена» и «Орфей в аду».

Искусство XX века (экспрессионизм, сюрреализм, театр абсурда) вновь использовало опыт бурлеска. О проявлениях в кино см. бурлескная комедия.

Бурлеск в интернете

Типичным примером бурлеска в интернете является Луркоморье - сайт мимикрирующий под Википедию, но излагающий информацию в юмористическом иногда хамском тоне.

Возможно, также к наиболее заметным мастерам бурлеска в Интернет можно отнести А.Лебедева и его блог.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/leb/leb-3521.htm Травести] — статья из Литературной энциклопедии 1929—1939
• Травести // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

1. Adam A. Note sur le burlesque // Dix-septième siècle. Paris, 1949. № 4.
2. Bar F. Le genre burlesque en France au XVIIe siècle. Étude de style. Paris, 1960.
3. Bar F. Style burlesque et langue populaire // Cahiers de l’Association internationale des études françaises. Vol. 9. 1957. № 9.
4. Brunetière F. Le maladie du burlesque // Revue des Deux Mondes. T. 34. 1906.
5. Flögel K. F. Geschichte des Burlesken. Leipzig, 1794.
6. Fournel V. Du burlesque en France // Le Vergil travesti en vers burlesques par Paul Scarron. Paris, 1858.
7. Johnson S. Burlesque // The beauties of Samuel Johnson, LL.D.: Consisting of maxims and observations, moral, critical, and miscellaneous. London, 1787.
8. Le Roux Ph.-J. Dictionaire comique, satyrique, critique, burlesque, libre et proverbial. Lyon, 1735.
9. Nédélec C. Les états et empires du burlesque. Paris, 2004.
10. Nédélec C. L’invention du burlesque: de Marc Fumaroli à Boileau, aller et retour // Les Cahiers du Centre de Recherches Historiques. Vol. 28 — 29. 2002.
11. Oeuvres diverses de monsieur de Marivaux. T. 3. L’Iliade en vers burlesques. Paris, 1765.
12. Peureux G. Le burlesque. Paris, 2007.
13. Schoch R. W. Not Shakespeare: bardolatry and burlesque in the nineteenth century. Cambridge Univ. Press, 2002.
14. Watson E. B. Burlesque // Dictionary of World Literature. Criticism, Forms, Technique / Ed. J. T. Shipley. London, 1945.
15. West A. H. L’influence française dans la poésie burlesque en Angleterre entre 1660 et 1700. Paris, 1980.
16. Москвин В. П. Бурлескный стиль: опыт типологии // Известия РАН. Серия лит. и яз. Т. 70. 2011. № 6.
17. Семёнов В. Б. Бурлеск // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.

Отрывок, характеризующий Бурлеск

– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.