Травники

Травники :

• нацистский концентрационный лагерь вблизи деревни Травники, Польша (польск. Trawniki obóz koncentracyjny), несколько раз менявший своё предназначение:

• c июля по сентябрь 1941 года — пересыльный лагерь для советского гражданского населения и военнопленных.

• c июня 1942 до сентября 1943 — принудительный трудовой лагерь для евреев (нем. Zwangsarbeitslager Trawniki) в рамках операции Рейнхард.

• c сентября 1943 года до мая 1944 года — один из вспомогательных лагерей лагерной системы Люблин / Майданек.

• Учебный лагерь СС Травники (нем. Übungslager SS Travniki), развернутый в рамках операции Рейнхард, сформированный на базе трудового лагеря Травники и функционировавший с сентября 1941 до июля 1944. За лагерем закрепилось понятие тренировочного, то есть такого концентрационного лагеря, где из числа военнопленных, разочаровавшихся в советской системе, сломленных войной, её жёстокостями и тяготами плена, нацистами набирался человеческий ресурс для выполнения различных специфических функций, таких как:

• информаторы и стукачи;

• лагерный актив (капо);

• невооружённые лагерные надсмотрщики из числа заключённых.

В том числе, лагерь использовался, как учебный центр и тренировочная база для подготовки охранников и сотрудников полицейских военных формирований системы СС из числа коллаборационистов (именно этот профиль остался определяющим и наиболее известным в судьбе этого лагеря), где их и бывших заключённых обучали:

• конвоированию пленных и заключённых;

• охране различных объектов (в том числе, концлагерей).

• Также название «травники» стало нарицательным для «выпускников» указанного учебного лагеря, которые помимо вышеназванных функций в дальнейшем также применялись для проведения:

• операций против партизан;

• полицейско-карательных акций

и др.

Предыстория

В августе 1941 года глава СС Генрих Гиммлер посетил с инспекционной поездкой оккупированный Минск, где с командиром айнзатцгруппы «В» Артуром Небе наблюдал за процессом массовой казни, специально устроенной для высокопоставленного гостя.

Утром Гиммлер вместе с генералом полиции фон дем Бах-Залевским выехали за город, где происходил массовый расстрел. По мере наполнения ямы трупами Гиммлеру стало плохо и его вырвало. Бах-Залевский увидев реакцию Гиммлера, сказал, что расстрельная команда тоже потрясена этим действием.

«Посмотрите в глаза этих людей. У них уже нет нервов на всю оставшуюся жизнь. Мы выращиваем здесь невротиков и варваров!».

Гиммлер обратился к палачам с патриотической речью, а командирам пообещал подумать о проблеме.

Проблема была решена двумя способами:

• в массовых убийствах стали применять газ, теперь палач не должен был стрелять непосредственно по своей жертве.
• для расстрелов стали привлекать коллаборационистов, и немецкие солдаты перестали портить свои нервы.

Учебный лагерь СС Травники

В результате был создан «Учебный лагерь СС Травники», где коллаборационистов обучали конвоированию, стрельбе, вербовке информаторов и капо (невооружённые надсмотрщики из числа заключённых).

С сентября 1941 года по сентябрь 1942 года было обучено около 2500 охранников, большинство из которых было советскими военнопленными. С осени 1942 года начался набор добровольцев из гражданского населения. Они были преимущественно молодыми украинцами из западных областей Украины: Галиции, Волыни и Подолья, а также Люблина. Кроме них добровольцами были русские, белорусы, прибалтийские и «туркестанские» добровольцы. Также имеется информация о том, что среди них были латыши, эстонцы, словаки и хорваты.

В сентябре 1943 года группенфюрер СС Одило Глобочник (глава СС и полиции в Люблине) докладывал о том, что было подготовлено 3700 охранников. Однако, имеется информация о более 4750 идентификационных номерах для охранников из лагеря Травники, выпущенных в это же время. Всего в 1941−1944 гг. было обучено 5082 «травников».

Известные «травники»

• Иван Демьянюк;
• Фёдор Федоренко;
• Ярослав Билянюк;
• Владас Зайончкаускас.

См. также

• Украинский коллаборационизм во Второй мировой войне
• Капо

Отрывок, характеризующий Травники

Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.