Трансиордания
Трансиорда́ния или Заиорда́нье — название (со времён крестовых походов до Первой мировой войны) обширного и без фиксированных границ региона к востоку от реки Иордан, в древние времена называвшегося Эдом, Моав и Аммон.
Содержание
География и демография
Трансиордания простиралась на юге, через пустыню Негев, до Акабского залива. На востоке и на севере не было реальных границ, на западе было Мёртвое море, а на востоке пролегали маршруты караванов и паломников, область, называемая Хиджаз. На контроль за этими территориями претендовал и Эмир Дамаска, как правило, здесь не было стычек и любых других конфликтов между христианами и мусульманами.
До Первого Крестового похода Трансиордания принадлежала Фатимидам, чьи немногочисленные представители удалились, как только появились первые крестоносцы, местные племена быстро заключили с крестоносцами мирное соглашение. В 1100 году Балдуин I совершил первую экспедицию в Трансиорданию, он также организовывал военные экспедиции в 1107 и 1112 годах, а в 1115 году построил крепость Монреаль для контроля за караванными путями, который обеспечивал внушительный доход королевству. Крестоносцы также контролировали территорию вокруг Петры, где было создано архиепископство, вассал латинского патриарха Иерусалима.
В Трансиордании было немного христиан, основным населением были бедуины — cунниты. Многие сирийские христиане переселились отсюда в Иерусалим в 1115 году после изгнания оттуда евреев, чтобы заселить освободившийся квартал. Другие местные христиане вели либо кочевой, либо полукочевой стиль жизни и не пользовались доверием крестоносцев.
Трансиорданская синьория
Жан Ибелин (граф Яффы) называл Трансиорданию синьорией, одним из четырёх главных вассалов королевства, однако возможно, что Трансиордания в XII веке считалась княжеством. Оно было создано после экспедиции Балдуина I, но из-за неопределенных границ и отдаленности синьоры Трансиордании всегда стремились получить некоторую независимость от королевства. Трансиорданская синьория была одной из крупнейших в королевстве. В 1118 году Балдуин I отдал её в лен Роману де Пюи, а после мятежа Гугона II де Пюизе в 1134 году, поддержанного Романом, она перешла к Пайену де Мильи, мажордому королевства, который правил с 1126 по 1148. Роман де Пюи и Гугон II де Пюизе были изгнаны из королевства. В 1142 году Фульк Иерусалимский построил замок Карак (Крак де Моав), ставший более важным укреплением крестоносцев, чем Монреаль. Замки Сафет, Торон и Наблус были расположены не в Трансиордании, но порой управлялись синьорами Трансиордании, получившими этот титул благодаря женитьбе.
В 1148 году синьория участвовала в рейде крестоносцев на Дамаск, в рамках Второго Крестового похода. Мир с Дамаском был жизненно важен для существования королевства и особенно Трансиордании — после поражения крестового похода обороноспособность синьории резко упала.
Маврицию (Морису), синьору Трансиорданскому, наследовала его дочь Изабелла, правившая вместе со своим мужем Филиппом де Мильи, синьором Наблуса, который был вынужден отказаться от прав на город, чтобы стать синьором Трансиордании. После смерти жены Филипп (правивший в 1161—1168) стал рыцарем-тамплиером, а позже и магистром Ордена. Тем временем Онфруа III де Торон, женившись на Стефании, дочери Филиппа, стал и сеньором Трансиордании. Два других её мужа также принимали этот титул.
В 1177 году Рено де Шатильон, до этого князь-консорт Антиохии через свою жену Констанцию, стал синьором Трансиордании после женитьбы на Стефании. Он считал, что король не властен над его владениями, и называл себя местным королём. Он использовал своё положение, чтобы нападать на караваны и паломников, планировал даже набег на Мекку, результатом этой разбойничьей деятельности стало нападение Саладина в 1187 году на Иерусалимское королевство. После битвы при Хаттине 4 июля 1187 года Рено, попавший в плен, был убит лично Саладином. К 1189 году Саладин занял всю Трансиорданию и уничтожил все крепости крестоносцев. Иерусалим ещё возвратился в руки христиан в 1229 году, но королевство уже никогда не вернуло территорий к востоку от Иордана. Права на титул долгое время принадлежали Изабелле, дочери Стефании, а затем династии Монфор, синьорам города Тира. В 1350-е годы, когда династия пресеклась, права на титул получили короли Кипра, родственники синьоров Тира и Торона.
В правление крестоносцев бедуины были практически предоставлены сами себе, хотя и платили налоги за проход караванов. Местная почва использовалась для земледелия, выращивались пшеница, гранат и олива, а из Мёртвого моря добывалась соль.
Позже эти территории принадлежали эмирам Трансиордании.
ХХ век
В апреле 1921 года в рамках Британского мандата в Палестине был создан зависимый от Великобритании эмират Трансиордания, получивший около 3/4 от территории подмандатной Палестины. 25 мая 1946 года новое государство получило независимость.
В ходе Арабо-израильской войны 1947—1949 годов Трансиорданией был оккупирован и в одностороннем порядке аннексирован Западный берег реки Иордан, включая Восточный Иерусалим[1], после чего Трансиордания была переименована в королевство Иордания.
До Шестидневной войны 1967 года в него входили как восточный берег р. Иордан, бывший основной территорией Трансиордании до войны, так и захваченный — западный.
Лорды Трансиордании
- Роман де Пюи (1118—1134)
- Пайен де Мильи (1134—1148)
- Мавриций (Морис) (?—?)
- Филипп Де Милли (1161—1168) и его жена Изабелла, дочь Мориса
- Стефания де Мильи, дочь и наследница, чьи мужья становились синьорами Трансиордании:
- Онфруа (Гонфрид) III де Торон (1168—1173)
- Миль де Планси (1173—1174)
- Рено де Шатильон (1177—1187), третий муж Стефаньи
- Онфруа (Гонфрид) IV де Торон (1187—1189), сын Стефаньи и Онфруа III, титулярный лорд Трансиордании, Лорд Торона
- Алиция Армянская (англ.) (1197—1199?), племянница Гонфрида IV и её муж Раймунд Антиохийский.
Собственные вассалы
Во времена Филипа из Наблуса, аравийская Петра была феодом, подвассальным синьорам Трансиордании.
См. также
- Трансиордания в библейские времена (на английском языке)
- Эмират Трансиордания — британский протекторат в 1921–46 годах
- Название государства Иордания в 1946—1949 годах
Напишите отзыв о статье "Трансиордания"
Примечания
- ↑ (эта аннексия была признана только Великобританией и Пакистаном)
Ссылки
- [countrystudies.us/jordan/ Helen Chapin Metz, ed. Jordan: A Country Study.] Washington: GPO for the Library of Congress, 1989.
|
Отрывок, характеризующий Трансиордания
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»