Транскрипционная система Палладия

</div>

Транскрипционная система Палла́дия — общепринятая система транскрипции китайского языка на русский язык.

Первая система китайско-русской транскрипции была разработана известным китаеведом архимандритом Иакинфом (Бичуриным) в 1839 году. Позднее она была несколько видоизменена и популяризована употреблением в «Полном китайско-русском словаре» архимандрита Палладия (Кафарова) и Павла Попова (Пекин, 1888), откуда она получила название палладиевской («палладица»). Эта транскрипционная система «сохранила свои позиции и с незначительными изменениями используется и поныне». Палладиевская система сейчас является общепринятой и фактически единственной системой записи китайских имён собственных в русском языке и используется в различных сферах для территорий и лиц, связанных со всей территорией Китая (в том числе Тайваня и Гонконга) и китайской диаспоры. Однако следует понимать, что данная система транскрипции отражает лишь стандартную произносительную норму — путунхуа — лишь одного из китайских языков (севернокитайского), хотя и самую распространённую и признаваемую большинством китайцев в качестве своего литературного языка.

Система

Запись инициалей

		Губно-губные		Губно-зубные	Альвеолярные		Ретрофлексные		Альвео- палатальные	Заднеязычные
		Глухие	Звонкие	Глухие	Глухие	Звонкие	Глухие	Звонкие	Глухие	Глухие
Носовые			м [m] m ㄇ m			н [n] n ㄋ n
Взрывные	Непридыха- тельные	б [p] p ㄅ b			д [t] t ㄉ d					г [k] k ㄍ g
	Придыха- тельные	п [pʰ] p' ㄆ p			т [tʰ] t' ㄊ t					к [kʰ] k' ㄎ k
Аффрикаты	Непридыха- тельные				цз [ts] ts ㄗ z		чж [ʈʂ] ch ㄓ zh		цз [tɕ] ch ㄐ j
	Придыха- тельные				ц [tsʰ] ts' ㄘ c		ч [ʈʂʰ] ch' ㄔ ch		ц [tɕʰ] ch' ㄑ q
Фрикативные				ф [f] f ㄈ f	с [s] s ㄙ s		ш [ʂ] sh ㄕ sh	ж [ʐ] j ㄖ r	с [ɕ] hs ㄒ x	х [x] h ㄏ h
Латеральные						л [l] l ㄌ l

Запись финалей

Основная гласная		a					ə						∅
Конечный согласный		∅	i	u	n	ŋ	∅	i	u	n	ŋ	ɻ
Медиаль	∅	a [ɑ] ㄚ a	ай [aɪ̯] ai ㄞ ai	ao [ɑʊ̯] ao ㄠ ao	ань [ɑn] an ㄢ an	ан [ɑŋ] ang ㄤ ang	э [ɯ̯ʌ] ê/o ㄜ e	эй [eɪ̯] ei ㄟ ei	оу [ɤʊ̯] ou ㄡ ou	энь [ən] ên ㄣ en	эн [əŋ] êng ㄥ eng	эр [ɑɻ] êrh ㄦ er	и/ы [ʅ/ɿ] ih/û -i
	i	я [i̯ɑ] ia ㄧㄚ ia		яо [i̯ɑʊ̯] iao ㄧㄠ iao	янь [i̯ɛn] ien ㄧㄢ ian	ян [i̯ɑŋ] iang ㄧㄤ iang	е [i̯ɛ] ieh ㄧㄝ ie		ю [i̯ɤʊ̯] iu ㄧㄡ iu	инь [in] in ㄧㄣ in	ин [iŋ] ing ㄧㄥ ing		и [i] i ㄧ i
	u	уа [u̯ɑ] ua ㄨㄚ ua	уай [u̯ɑɪ̯] uai ㄨㄞ uai		уань [u̯ɑn] uan ㄨㄢ uan	уан [u̯ɑŋ] uang ㄨㄤ uang	о [u̯ɔ] o/uo ㄨㄛ uo	уй [u̯eɪ̯] ui ㄨㄟ ui		унь [u̯ən] un ㄨㄣ un	ун [ʊŋ] ung ㄨㄥ ong		у [u] u ㄨ u
	y				юань [y̯ɛn] üan ㄩㄢ üan		юэ [y̯œ] üeh ㄩㄝ üe			юнь [yn] ün ㄩㄣ ün	юн [i̯ʊŋ] iung ㄩㄥ iong		юй [y] ü ㄩ ü

Перевод пиньиня в систему Палладия

Русская транскрипция может осуществляться напрямую с иероглифического написания с использованием китайско-русских словарей, в которых чтения иероглифов приводятся сразу в кириллице. В противном случае для русской транскрипции может использоваться запись латиницей, в частности с помощью наиболее распространённой ныне системы романизации — пиньиня.

A
a — а	ai — ай	an — ань	ang — ан
ao — ао
B
ba — ба	bai — бай	ban — бань	bang — бан
bao — бао	bei — бэй	ben — бэнь	beng — бэн
bi — би	bian — бянь	biao — бяо	bie — бе
bin — бинь	bing — бин	bo — бо	bu — бу
C
ca — ца	cai — цай	can — цань	cang — цан
cao — цао	ce — цэ	cei — цэй	cen — цэнь
ceng — цэн	ci — цы	cong — цун	cou — цоу
cu — цу	cuan — цуань	cui — цуй	cun — цунь
cuo — цо
CH
cha — ча	chai — чай	chan — чань	chang — чан
chao — чао	che — чэ	chen — чэнь	cheng — чэн
chi — чи	chong — чун	chou — чоу	chu — чу
chua — чуа	chuai — чуай	chuan — чуань	chuang — чуан
chui — чуй	chun — чунь	chuo — чо
D
da — да	dai — дай	dan — дань	dang — дан
dao — дао	de — дэ	dei — дэй	den — дэнь
deng — дэн	di — ди	dia — дя	dian — дянь
diang — дян	diao — дяо	die — де	ding — дин
diu — дю	dong — дун	dou — доу	du — ду
duan — дуань	dui — дуй	dun — дунь	duo — до
E
e — э	ê, ei — эй	en — энь	eng — эн
er — эр
F
fa — фа	fan — фань	fang — фан	fei — фэй
fen — фэнь (уст. фынь)	feng — фэн (уст. фын)	fiao — фяо	fo — фо
fou — фоу	fu — фу
G
ga — га	gai — гай	gan — гань	gang — ган
gao — гао	ge — гэ	gei — гэй	gen — гэнь
geng — гэн	go — го	gong — гун	gou — гоу
gu — гу	gua — гуа	guai — гуай	guan — гуань
guang — гуан	gui — гуй	gun — гунь	guo — го
H
ha — ха	hai — хай	han — хань	hang — хан
hao — хао	he — хэ	hei — хэй	hen — хэнь
heng — хэн	hm — хм	hng — хн	hong — хун
hou — хоу	hu — ху	hua — хуа	huai — хуай
huan — хуань	huang — хуан	hui — хуэй (хой)	hun — хунь
huo — хо
J
ji — цзи	jia — цзя	jian — цзянь	jiang — цзян
jiao — цзяо	jie — цзе	jin — цзинь	jing — цзин
jiong — цзюн	jiu — цзю	ju — цзюй	juan — цзюань
jue — цзюэ	jun — цзюнь
K
ka — ка	kai — кай	kan — кань	kang — кан
kao — као	ke — кэ	kei — кэй	ken — кэнь
keng — кэн	kong — кун	kou — коу	ku — ку
kua — куа	kuai — куай	kuan — куань	kuang — куан
kui — куй	kun — кунь	kuo — ко
L
la — ла	lai — лай	lan — лань	lang — лан
lao — лао	le — лэ	lei — лэй	leng — лэн
li — ли	lia — ля	lian — лянь	liang — лян
liao — ляо	lie — ле	lin — линь	ling — лин
liu — лю	lo — ло	long — лун	lou — лоу
lu — лу	lü — люй	luan — луань	lüan — люань
lüe — люэ	lun — лунь	lün — люнь	luo — ло
M
m — м	ma — ма	mai — май	man — мань
mang — ман	mao — мао	me — мэ	mei — мэй
men — мэнь (уст. мынь)	meng — мэн (уст. мын)	mi — ми	mian — мянь
miao — мяо	mie — ме	min — минь	ming — мин
miu — мю	mm — мм	mo — мо	mou — моу
mu — му
N
n — н	na — на	nai — най	nan — нань
nang — нан	nao — нао	ne — нэ	nei — нэй
nen — нэнь	neng — нэн	ng — нг	ni — ни
nia — ня	nian — нянь	niang — нян	niao — няо
nie — не	nin — нинь	ning — нин	niu — ню
nong — нун	nou — ноу	nu — ну	nun — нунь
nü — нюй	nuan — нуань	nüe — нюэ	nuo — но
O
o — о	ou — оу
P
pa — па	pai — пай	pan — пань	pang — пан
pao — пао	pei — пэй	pen — пэнь	peng — пэн
pi — пи	pian — пянь	piang — пян	piao — пяо
pie — пе	pin — пинь	ping — пин	po — по
pou — поу	pu — пу
Q
qi — ци	qia — ця	qian — цянь	qiang — цян
qiao — цяо	qie — це	qin — цинь	qing — цин
qiong — цюн	qiu — цю	qu — цюй	quan — цюань
que — цюэ	qun — цюнь
R
ran — жань	rang — жан	rao — жао	re — жэ
rem — жэм	ren — жэнь	reng — жэн	ri — жи
rong — жун	rou — жоу	ru — жу	rua — жуа
ruan — жуань	rui — жуй	run — жунь	ruo — жо
S
sa — са	sai — сай	san — сань	sang — сан
sao — сао	se — сэ	sei — сэй	sen — сэнь
seng — сэн	si — сы	song — сун	sou — соу
su — су	suan — суань	sui — суй	sun — сунь
suo — со
SH
sha — ша	shai — шай	shan — шань	shang — шан
shao — шао	she — шэ	shei — шэй	shen — шэнь
sheng — шэн	shi — ши	shou — шоу	shu — шу
shua — шуа	shuai — шуай	shuan — шуань	shuang — шуан
shui — шуй	shun — шунь	shuo — шо
T
ta — та	tai — тай	tan — тань	tang — тан
tao — тао	te — тэ	tei — тэй	ten — тэнь
teng — тэн	ti — ти	tian — тянь	tiang — тян
tiao — тяо	tie — те	ting — тин	tong — тун
tou — тоу	tu — ту	tuan — туань	tui — туй
tun — тунь	tuo — то
W
wa — ва	wai — вай	wan — вань	wang — ван
wao — вао	wei — вэй	wen — вэнь	weng — вэн
wo — во	wu — у
X
xi — си	xia — ся	xian — сянь	xiang — сян
xiao — сяо	xie — се	xin — синь	xing — син
xiong — сюн	xiu — сю	xu — сюй	xuan — сюань
xue — сюэ	xun — сюнь
Y
ya — я	yai — яй	yan — янь	yang — ян
yao — яо	ye — е	yi — и	yin — инь
ying — ин	yo — йо, ё	yong — юн	you — ю
yu — юй	yuan — юань	yue — юэ	yun — юнь
Z
za — цза	zai — цзай	zan — цзань	zang — цзан
zao — цзао	ze — цзэ	zei — цзэй	zem — цзэм
zen — цзэнь	zeng — цзэн	zi — цзы	zong — цзун
zou — цзоу	zu — цзу	zuan — цзуань	zui — цзуй
zun — цзунь	zuo — цзо
ZH
zha — чжа	zhai — чжай	zhan — чжань	zhang — чжан
zhao — чжао	zhe — чжэ	zhei — чжэй	zhen — чжэнь
zheng — чжэн	zhi — чжи	zhong — чжун	zhou — чжоу
zhu — чжу	zhua — чжуа	zhuai — чжуай	zhuan — чжуань
zhuang — чжуан	zhui — чжуй	zhun — чжунь	zhuo — чжо

Комментарии

Слоги, заканчивающиеся в пиньине на -ng, в транскрипции Палладия заканчиваются на -н (Shanghai — Шанхай). Слоги, заканчивающиеся в пиньине на -n, в транскрипции Палладия заканчиваются на -нь (Shaolin — Шаолинь).

Китайские тоны в русской передаче не отражаются, за исключением специальных случаев использования в словарях и учебных материалах.

Стык слогов

Если при транскрипции двух соседних слогов одного слова первый заканчивается на -н, а следующий начинается на гласную, то на стыке ставится разделительный ъ, например: 长安 Чанъань, 朋友 пэнъю.

Суффикс -эр (儿), добавляемый в конце слов, передаётся посредством буквы р без всяких изменений в финали предшествующего слога, то есть кунр, цзяор, цзиньр, вэйр, ваньир, цзыгэр, хуар. При передаче географических названий этот слог передаётся как -эр, за исключением тех случаев, когда ему предшествует слог, оканчивающийся на -э: Дэрбуканхэ вместо Дээрбуканхэ.

В китайских словах, которые в передаче традиционной русской транскрипции при слитном написании можно прочесть и как односложные, совпадающие со стандартным китайским слогом, и как двусложные (в КФА разделяемые апострофом), в случае необходимости следует ставить знак апострофа при двусложном прочтении, как и в КФА, например: су’ань (два слога) и суань, Ху’айнань (три слога) и Хуайнань (два слога), Фан Цзу’ань (в имени два слога) и Фан Цзуань (в имени один слог), Ли Цзо’у (в имени два слога) и Ли Цзоу (в имени один слог), Го’уюань «Государственный Совет» (три слога) и гоу’юань «1) собачий двор; 2) невзлюбить» (два слога) и т. д. Апостроф ставится после слога на у или ю (то есть гу, ду, эку, ку, лу, дю, ну, ню, су, сю, ту, ху, цзу, цзю, цу, цю, чжу, чу, шу, ю) перед слогами а, аи, ань и э; б) употребляется после слога на о перед слогом на у, кроме слогов бо, во, бяо, дяо, мяо, няо, пяо, тяо, поскольку в китайском языке имеется слог су, но нет слогов *боу, *воу, *бя, *дя, *мя… *пя, *тя и др. При передаче географических названий апостроф опускается.

Передача слога hui

Слог hui произносится как [xuəi], что отражено в написании кириллицей как хуэй (напр. хуэйцзу) и заодно позволяет избежать неблагозвучия в русском языке. В топонимах данный слог, как правило, записывается как хой (напр., Аньхой, Хойчан). Некоторые авторы ошибочно используют буквальную транслитерацию пиньиня, что создает варианты транслитерации: 安徽 Аньхой — Аньхуй, 回族 хуэйцзу — хуйцзу.

Слогом хуэй (hui) могут быть записаны китайские фамилии и имена (напр. 辉 Huī) или их часть. Это также название народа (回 huí) (тж. хуэйцзу) и одного из китайских языков/диалектов хой (徽 Huī).

Передача слогов feng, meng, fen, men

В научной и художественной литературе, изданной на русском языке, при транскрипции имён собственных и в терминологии часто встречается двоякое написание слогов мэн — мын, мэнь — мынь, фэн — фын, фэнь — фынь, пэн — пын. Но начиная с 50-х годов XX в. предпочтение стало отдаваться написаниям с буквой э.

в целях сохранения преемственности написаний географических названий и из-за большого объёма накопленных картографических и справочных материалов, изданных различными ведомствами или имеющихся в их распоряжении (лоции, различные карты, справочники, картотеки и т. д.), в этой области собственных названий предлагается пока оставить традиционное написание четырёх слогов через ы — мын, Мынь, фын, фынь, но приводить их в скобках после написаний с э, например Кайфэн (Кайфын), Сяомэнь (Сяомынь) и др.

Тем не менее в настоящее время существует два варианта передачи этих слогов:

• 1) в одном они передаются как фын, мын, фынь, мынь, этот вариант используется только в географических названиях (в частности на картах, в справочниках и энциклопедиях), например, Аомынь, Кайфын, Тяньаньмынь.
• 2) во втором эти слоги передаются как фэн, мэн, фэнь, мэнь, он используется в словарях и при передаче других имён собственных и китайских реалий, например, фэншуй, фамилии Мэн, Фэн.

Склонение

Слова, оканчивающиеся на простые гласные -о, -э, -и, -у, -ы и дифтонги -е, -ю, -я, -ао, -яо, -оу, -уа, -юэ не склоняются независимо от грамматического рода.

Китайские географические названия и личные имена, оканчивающиеся на -а, -я, хотя теоретически и могут изменяться по падежам (особенно слова с окончанием на -а), предпочтительно не склонять во избежание изменения конечного слога. Во всех падежах их следует писать в их изначальной форме, например: Чанша, Люйда (а не в Чанше, Люйде или в Чаншу, Люйду), у Чэнь Бода (а не у Чэнь Боды), у Сыма (а не у Сымы), Шан Цзя и т. д.

Слова, оканчивающиеся на согласную, склоняются. При склонении китайские имена не отделяются от русского окончания апострофом или дефисом, а пишутся слитно, то есть Пекина, Хайлара (а не *Пекин-а, *Хайлар’а); конечный -й при этом выпадает, как при склонении аналогичных русских названий (на Алтае и др.), например: в Шанхае (а не в *Шанхайе или *Шанхай’е), в Гуйсуе (а не в *Гуйсуйе), Юань Шикая (а не *Юань Шикай’я), о Бао Юе (а не *Бао Юйе).

Китайские имена с теми же окончаниями, относящиеся к женскому роду, не склоняются, например: у Сун Цзинлин, при Тан (династия), у баоань (народность).

В склоняемых китайских мужских фамилиях и именах (прозвищах и т. п.) изменяется по падежам только последний слог имени, например: Ма Дунлаю, Сунь Ятсеном (а не Сунем Ятсеном). Если встречается одна фамилия (без имени) или одно имя (без фамилии), то они склоняются по общим правилам, то есть у Оуяна, Чжана, Таньтаю, Вану и т. д.

Наибольшее число расхождений морфологического и синтаксического порядка вызывают китайские собственные имена с конечным -нь. Все мужские фамилии и имена изменяются по склонению образца зверь, например: Хуан Цзуньсяня, Тао Цяню, о Цюй Юане. Географические названия Китая, оканчивающиеся на -нь, желательно не склонять. Употребление номенклатурного термина (город, река, провинция и т. п.) позволяет не склонять китайские географические названия даже в том случае, когда они могут склоняться, например: в районе города Тяньцзинь, в провинции Юньнань. Но при необходимости изменения по падежам названий с конечным -нь правописание их должно быть дифференцированным в зависимости от рода номенклатурного термина. Так, названия городов, уездов, округов, островов, горных хребтов (и гор), проливов, языков следует склонять как имена мужского рода по склонению образца зверь, например: в [городах] Тяньцзине, Сиане, Аньшане, в Дахунмыне, в [уезде] Есяне, на [острове] Хайнане, на склонах Алашаня, на Тайшане, на вэньяне и т. д.

Китайские названия провинций, пустынь, равнин, деревень изменяются по падежам как существительные женского рода по склонению образца соль, например: в Хунани, Юньнани, Сычуани (провинции) и т. п.

Ударение

При слогоделении слов, транскрибированных с китайского языка, слоги считаются согласно исходному китайскому слову: так, гласные у, о, ю, э (в сочетании юэ), стоящие рядом с другой гласной, считаются неслоговыми. Например, слогоделение проводится так (слогообразующие гласные выделены жирным): Гуан-чжоу, Шао-линь, Люань-сянь, Люэ-ян.

В двусложных собственных именах и географических названиях словоударение всегда находится на последнем слоге, например: Ли Хунчжа́н, Цзэн Гофэ́нь, полководец У Саньгу́й, Шанха́й, Гуанчжо́у, провинция Хэбэ́й и т. п.

В трёхсложных словах и оборотах главное ударение часто стоит на первом слоге, а второстепенное — на третьем слоге, например: ва́нъюаньцзи́н «телескоп», да́гуня́н «старшая дочь» и т. д.. В географических названиях ударение всегда условно ставится на последнем слоге: Цзиньмыньда́о.

Диалектные формы

Передача диалектных форм в китайских именах и названиях на территории Китая допускается лишь в тех случаях, если эти формы последовательно отражены на картах и в других официальных источниках, изданных с помощью китайского пиньиня (для топонимов), или закрепились в русскоязычной литературе (для других слов). Например:

• название 香港 при пекинском произношении «Сянган» может передаваться также в диалектном произношении — Гонконг (кант. Heūnggóng через посредство англ. Hong Kong);
• иероглиф 六 в названии 六直 передаётся в диалектном произношении лу (ср. пекин. liu — лю) — Лучжи (Luzhi);
• географические термины 街 «улица» (станд. jiē / цзе, диал. gai) и 堡 «крепость, селение» (станд. bǎo, bǔ, диал. pù) на территории Северо-Восточного Китая передаются в диалектной форме — гай и пу: Сыпингай, Лэнцзыпу.
• некоторые имена: Ли Бо (вместо станд. Ли Бай), Лу Синь (Лу Сюнь), Сунь Ятсен (Сунь Исянь), Чан Кайши (Цзян Цзеши), Чань Лим Бак (Чэнь Ляньбо), Лю Цзе Дань (Лю Чжидань), Юн Вин (Жун Хун) и др..

Для имён и названий, представленных за пределами Китая (в том числе в Гонконге, Малайзии, Сингапуре, Индонезии и др.) в диалектных формах, рекомендуется использовать системы транскрипций с соответствующих китайских тополектов: кантонско-русской, южноминьско-русской и других.

Устоявшиеся исключения

Наиболее известные устоявшиеся исключения среди топонимов: Пекин (Бэйцзин), Нанкин (Наньцзин), Харбин (Хаэрбинь). Также топонимы национальных автономий транскрибируются не с китайского, а с языка титульной национальности (см. подробнее Список географических названий Китая с нестандартной транскрипцией).

Имена, вошедшие в русский язык через язык-посредник: Конфуций (Кун-фу-цзы).

Система Уэйда — Джайлза

Система Уэйда — Джайлза (или просто Уэйда, иногда Вейда — Жиля; Wade-Giles) — это более старая, чем пиньинь, система романизации стандартного китайского языка (путунхуа), иногда всё ещё использующаяся в англоязычных странах.

См. перевод системы Уэйда — Джайлза в систему Палладия.

См. также

• Бопомофо
• Система Поливанова
• Система Концевича
• Кантонско-русская практическая транскрипция
• Вьетнамский язык (практическая транскрипция)
• Китайско-русская практическая транскрипция
• Транскрибирование иноязычных имён и названий в китайское письмо

Литература

• [rosreestr.ru/upload/Doc/21-upr/Китая.pdf Инструкция по русской передаче географических названий Китая] / Сост. Я. А. Миропольский; Ред. Г. Е. Тихонова. — М.: Наука, 1983. — 132 с. — 600 экз.
• Концевич Л. Р. Китайские имена собственные и термины в русском тексте. — М., Муравей, 2002.
• Коряков Ю. Б. [old.kpfu.ru/uz_r/bin_files3/154_5_gum_12.pdf Создание практических транскрипций для южнокитайских тополектов] // Ученые записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки. ― Казань: КазГУ, 2012. ― Т. 154. № 5. ― С. 101—110.
• Мацаев С. А., Орлов В. Г. Пособие по транскрипции и правописанию китайских слов. — М., 1966
• [rosreestr.ru/upload/Doc/21-upr/65%20Синьцзян-Уйгурского%20р-на%20КНР.pdf Инструкция по русской передаче географических названий Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР] / Сост.: Н. М. Наджарова и С. С. Цельникер; Ред. В. И. Савина. — М., 1971. — 44 с. — 300 экз.

Ссылки

• [www.daochinasite.com/study/pallad.shtml Таблица соответствия транскрипций PINYIN и Палладия]
• [www.daochinasite.com/study/spelling.shtml О русской орфографии]
• [altaica.nm.ru/china/iakinf.dhtml Корректировочная таблица чтений китайских имен собственных, названий и терминов, приводимых в трудах о. Иакинфа (Н. Я. Бичурина)]
• Автоматическая транскрипция [transcriptor.ru/transcription/pinyin-russian Пиньинь по системе Палладия]

Отрывок, характеризующий Транскрипционная система Палладия

В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.