Трансмиграционная программа

Трансмиграционная программа (индонезийский язык: Transmigrasi) — крупномасштабная миграционная программа Голландской Ост-Индии, а затем и независимой республики Индонезия, характеризовавшаяся массовым плановым перемещением безземельных семей из плотно населенных островов Индонезии в менее густонаселенные области (острова) страны. После 2000 г., из-за нехватки правительственных средств, азиатского финансового кризиса, смены правительства, а также усиливающейся критики программы, её активная плановая фаза была приостановлена. Однако, добровольные переселения продолжаются по желанию самих потенциальных переселенцев. За почти полтора столетия существования программы было переселено свыше 3 млн человек, в том числе более 2,5 млн между 1979—1989 гг.

Возникновение

Первыми государственную значимость программе переселения придало голландское правительство Индонезии ещё в середине XIX века, преследуя сразу несколько целей. Программа должна была уменьшить бедность и перенаселенность острова Ява, перераспределить рабочую силу на периферийные острова, чтобы лучше использовать природные ресурсы внешних островов и усилить их эксплуатацию. Косвенно голландцы также стремились ослабить влияние Португалии в восточной части Индонезийского архипелага. Дело в том, что автохтонное население восточных островов было обращены португальцами в католичество задолго до прихода голландцев. Более того, население многих из них (Флорес, Тимор и др.) было довольно лояльно Португалии и оказывало голландцам-протестантам некоторое сопротивление. Переселением же яванцев-мусульман в восточные регионы страны голландское правительство стремилось разрушить католическую гегемонию на востоке страны.

Развитие

После обретения независимости новое яванское правительство продолжило голландский трансмиграционный курс в ещё более активной форме. Официальной целью плановых миграций, как и раньше, было перераспределение трудовых ресурсов и снятие нагрузки с перенаселённых юго-западных островов. На деле, сильная авторитарная власть, представленная в основном этническими яванцами-мусульманами, также стремилась укрепить контроль над периферийными островами, имеющими неяванское, зачастую также христианское большинство, и ослабить сепаратистские тенденции на ранее независимых (до прихода голландцев) островах.

В ходе программы мигранты с острова Ява, в меньшей степени с островов Бали и Мадура, переселялись на острова Новая Гвинея, Калимантан, Суматра, Сулавеси и более мелкие архипелаги. Критика программы усилилась.

В 1969 г. программу переселения поддержал Всемирный Банк, начавший финансирование трансмиграционных программ в Индонезии, на которые было выделено около 0,5 млрд^[чего?]. Но в адрес индонезийского правительство вскоре поднялась волна критики, связанная с резким изменением религиозного состава населения, попыткой манипулировать переселенцами-мусульманами, началом кровавых столкновений между этноконфессиональными группами (например, Сампитская резня 2001 г.).

Критика

С началом программы также началось массовое исчезновение и планомерное вытеснение малых молуккских языков, так как официальная государственная языковая политика была направлена на утверждение индонезийского языка в качестве единственного средства межнационального общения, образования и инструмента всеобщей модернизации унитарной страны. Образование стало осуществляться только на индонезийском языке, в начальных школах были введены запреты на использование автохтонных языков.. Не менее важным был и относительно низкий культурно-хозяйственный уровень переселенцев, которые в первую очередь приступали к вырубке экваториальных лесов на новом месте, приводя острова к экологической катастрофе. Более того, переселение мусульман на новые места не сопровождалось государственной программой семейного планирования рождаемости. Фактически демографический взрыв один за другим начал охватывать все острова страны. Более того, на самой Яве высокий естественный прирост населения сохранился, а значит снизить плотность населения на острове не удалось. Это в очередной раз давало критикам повод задуматься над реальными мотивами правительства, подозреваемого в стремлении исламизировать страну.

Современное положение

В 1990-е и 2000-е годы объём переселений существенно снизился, но не прекратился. Каждый год по официальной статистике правительства на периферийные острова продолжает переселяется не менее 60 тыс. человек, в реальности цифра может достигать и 100 тыс. С конца 2000-х годов объём миграций вновь несколько возрос, особенно это касается переселений в Папуа.

Отрывок, характеризующий Трансмиграционная программа

– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.