Транспорт на Фарерских островах

Несмотря на небольшие размеры и значительную удалённость, Фарерские острова имеют развитую систему общественного и частного транспорта.

История

История транспортной системы Фарерских островов можно разделить на четыре основных периода:

XIX век и ранее

В этот период, растянувшийся с феодальной эры до начала XX столетия, транспортное сообщение на островах осуществлялось главным образом лодочным, пешим и, в отдельных местах, гужевым транспортом.

Конец XIX — начало XX столетия

Во второй период, начавшийся в конце XIX века, появляются первые паромные переправы. Вначале паромы были частными, но постепенно приобрели роль общественного транспорта. Особый толчок к развитию паромной связи послужило появление автомобильного общественного транспорта в период между мировыми войнами. После второй мировой большую часть островов стало возможно достичь используя комбинацию паром — автобус или такси.

Середина XX столетия

Третий период включает модернизацию паромного сообщения, появление автомобильных паромов, дающих возможность достичь любую часть островов на частном автомобиле. Во время второй мировой войны строится первый на островах аэропорт Вагар, который в 1963 году был реконструирован в гражданский международный аэропорт.

В течение этого периода дорожная сеть была значительно расширена, были построены тоннели для соединения удалённых долин и ущелий, таких как Хвалба, Сандвик и Норддепил.

С конца XX века по настоящее время

Четвёртый период начался с новых разработок. В 1973 году появились первые мосты между посёлками Нордскали на островае Эстурой и посёлком Несвик на Стреймое. В 1976 году открыт новый тоннель между Нордскали и остальной частью острова Эстурой. Вместе с мостом эта система связала два крупнейших острова архипелага в то, что теперь называют «Meginlandið» — «Материк».

В 1975 году был сооружён мост-дамба между островами Видой и Бордой, в 1986 схожая система соединила острова Бордой и Куной, а к 1992 была построена дорога 1-го класса, соединившая столицу Фарер Торсхавн с северными районами архипелага.

Новейшей разработкой фарерской транспортной сети являются тоннели под морским дном. В 2002 был открыт тоннель между островами Стремой и Вагар, на последнем расположен единственный фарерский аэропорт. В 2006 тоннель Norðoyatunnilin соединил острова Эстурой и Бордой. Проезд по этим двум тоннелям платный, остальные остаются бесплатными. Таким образом в настоящее время около 85 % территории Фарерских островов мажет быть достигнуто на автомобиле.

Фарерские острова в настоящее время имеют развитую транспортную систему основанную на автодорогах, паромах и вертолётах. Международная связь осуществляется как воздушным, так и морским транспортом.

Автомобильные дороги

Всего: 458 км (1995)

с твёрдым покрытием: 450 км

с грунтовым покрытием: 8 км

Автобусное сообщение

Автодороги стали важнейшими транспортными артериями Фарерского архипелага. На островах действует развитая автобусная сеть — с красно-окрашенными автобусами Bussleiðin, обслуживающими Торсхавн, и синими Bygdaleiðir, связывающими остальные острова. Большинство автобусов современные, построенные компанией Volvo.

Железные дороги

В связи с горным рельефом, маленьким населением и сравнительно небольшими расстояниями железные дороги на островах отсутствуют.

Порты и гавани

• Торсхавн
• Клаксвик
• Твёройри
• Рунавик
• Фуглафьёрур

Торговый флот

Всего: 6 кораблей (водоизмещением 1000 регистровых тонн и более), всего 22 853 РТ/13 481 метрических тонн (1999)

корабли по типу: Грузовых судов 2, бензиновый танкер 1, рефрижераторное судно 1, Ролкер 1, пассажирское 1.

Аэропорты

На островах действует один-единственный аэропорт Вагар.

Ссылки

• [landsverk.fo/Default.asp?sida=709 Транспортная схема Фарер]

Источники

• CIA World Factbook, 2000.

Отрывок, характеризующий Транспорт на Фарерских островах

Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.