Трапезная

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Тра́пезная (устар. тра́пеза) (др.-греч. τράπεζα — стол) — церковное помещение (часть храма, хозяйственного здания или отдельно стоящая постройка) для совместного приёма пищи, богослужений, а также общественных нужд.





Отдельно стоящее здание

В христианских монастырях — специальное здание с залом для совместных трапез и подсобными помещениями (например, поварней, кладовой). Как правило, в таком случае имелась и трапезная церковь. На Руси в XVI—XVII веках трапезные имели большие одностолпные, двухстолпные или бесстолпные залы. Снаружи трапезная палата могла иметь открытые террасы-гульбища, лестницы, крыльцо. Интерьер трапезной нередко отличался богатым декоративным убранством.

По утверждению Павла Алеппского, «в монастырях московской земли… более всего тщеславятся благолепием, величиной и обширностью помещения трапезных»[1].

Так, четырёхэтажное здание трапезной Саввино-Сторожевского монастыря (1652—1654 годы) — выдающееся достижение русской архитектуры XVII века и одна из крупнейших по площади каменных построек своего времени[2][3]. В белокаменном подклете, углублённом на 6 метров в землю, помещался ле́дник, и имелся колодец глубиной 15 метров. На втором этаже находилась кухня, вокруг которой были кельи для служителей. На третьем этаже располагалась собственно столовая палата, перекрытая крестовыми сводами, площадью около 500 квадратных метров (для сравнения — площадь Грановитой палаты Московского Кремля — 495 квадратных метров). Трапезная освещалась «кругом» окнами, причём со стёклами, а не со слюдой. Отапливалась палата проходившими в стенах трубами кухонных печей. В верхнем этаже хранилась монастырская казна. Передний фасад трапезной имел архитектурные украшения и, в частности, карниз, что являлось новинкой для XVII столетия. В 1806 году, после того, как перекрытия четвёртого этажа обрушились, здание было сильно перестроено. В XX веке проведена научная реставрация памятника[4].

К другим известнейшим трапезным относятся трапезная палата Симонова монастыря (1677—1683 гг., О. Д. Старцев) и Троице-Сергиевой лавры. Трапезная Троице-Сергиевой лавры (1686—1692 годы) являлась одной из самых грандиозных благодаря огромному (70 х 18 м, то есть 1260 кв. м.) бесстолпному двухсветному сводчатому залу.


Часть храма

Просторная невысокая пристройка в западной части христианского храма, служащая для богослужений в зимнее время (характерная часть «зимней церкви») и общественных нужд прихожан (например, собраний жителей села, размещения церковно-приходской школы при небольшом количестве детейК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3204 дня]). Распространена в русской церковной архитектуре XVII—XIX веков.

Часть монастырского здания

Помещение для совместного приёма пищи в монастырском здании, отведённом под хозяйственные нужды и кельи.

Напишите отзыв о статье "Трапезная"

Примечания

  1. Любимов Л. Искусство Древней Руси: Кн. для чтения. — М.: Просвещение, 1981. — 336 с., ил.
  2. Павел Алеппский. Посещение Саввина Сторожевского монастыря Антиохийским патриархом Макарием в 1656 году, пер. с арабского Г. А. Муркоса. — М., 1896.
  3. [savvastor.ru/pages/91.html Трапезная Саввино-Сторожевского монастыря на сайте обители]
  4. Пустовалов В. М. Новые данные о церкви Преображения Господня и трапезной палате Саввино-Сторожевского монастыря (обзор источников)// Саввинские чтения 2006. М.: Северный паломник, 2007. С. 62-81
  5. План первого этажа собора Рождественского монастыря (Ростов Великий). Чертёж 1838 г. РФ ГАЯО. Ф. 190. Оп. 1. Д. 337. Л. 23.
  6. Фрагмент проекта надстройки настоятельских келий Рождественского монастыря (Ростов Великий). Чертёж около 1833 г. РФ ГАЯО. Ф. 190. Оп. 1. Д. 337. Л. 12.

Литература

  • Мельник А. Г. [www.academia.edu/19749777 К вопросу о происхождении трехчастной архитектурной композиции (церковь-трапезная-колокольня)] // Памятники истории и культуры Верхнего Поволжья. — Нижний Новгород, 1991. — С. 211-216.

Отрывок, характеризующий Трапезная

Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.