Трабзон
Город
|
Трабзо́н (тур. Trabzon; также Трапезу́нд[2]) — город в Турции, административный центр ила Трабзон, расположенный на берегу Чёрного моря, у устья реки Мучки, у подножия покрытого лесами Колат-Дага (3410 м).
В городе сохранился ряд памятников византийской архитектуры, включая бывший собор св. Софии, Панагия Хризокефалос (теперь мечеть Фатиха), церкви Св. Анны и Св. Евгения (теперь мечеть Йени Джума), а также городские стены. Имеется российское консульство.
Содержание
История
Согласно Евсевию, город под названием Трапезус (др.-греч. Τραπεζοῦς) был основан на территории Колхиды выходцами из Синопа в 756 году до н. э. Павсаний в «Описании Эллады» утверждал, что в 360-е годы до н. э. жители Трапезунта[el] в Аркадии, отказавшиеся переселяться в Мегалополь, покинули свои дома и нашли убежище в одноимённом понтийском городе, чьи жители якобы «были из их метрополии». Факт основания колонии в Колхиде жителями удалённой от моря деревни представляется маловероятным, и скорее всего эта история является попыткой связать одинаковые названия поселений.[3]
Портовый город являлся самой восточной греческой колонией на черноморском берегу Малой Азии и играл важную роль в торговле с анатолийскими государствами, в первую очередь с Урарту.
Трапезунт упоминается в «Анабасисе» Ксенофонта как конечный пункт отступления десяти тысяч наёмников разбитой персидской армии Кира Младшего. В «Делах после Александра» Арриана отмечено, что после смерти Александра Македонского город был пожалован Эвмену из Кардии.
Трапезунт вошёл в состав Понтийского царства в правление Митридата VI. После Третьей Митридатовой войны город в составе Малой Армении был передан царю Галатии Дейотару Помпеем Великим, а позднее получил статус свободного города[en].
Войдя в состав Римской империи, Трапезунт стал главным городом провинции Pontus Polemoniacus, важнейшим коммерческим центром и стоянкой римского флота на Чёрном море, так как имел хорошо защищённую гавань и служил исходным пунктом торгового пути от приевфратского района к Чёрному морю. Римско-парфянские войны сделали город ещё более значимым. Трапезунт послужил перевалочной базой во время армянского похода Корбула.
В 69 году вольноотпущенник последнего понтийского царя Полемона II Аникет, бывший до присоединения Понта к империи командующим флота, поднял восстание в Колхиде, заявив о поддержке Вителлия в борьбе с Веспасианом. Он привлёк на свою сторону местные племена, ворвался в город, перебил местную когорту, сжёг римский флот и приступил к пиратству. Веспасиан выслал против мятежников войска, от которых им пришлось укрыться в устье реки Хоб у местного царя Седохеза, который впоследствии «решился погубить Аникета и выдал римлянам тех, кто искал у него спасения»[4].
Конец благосостоянию города положило разорение готами в 258 году после одержанной ими победы над Валерианом, после которого тем не менее город продолжал существовать.
В VI—VII вв. Трапезунт был центром восточно-римской (византийской) провинции Первая Армения.
После катастрофических событий, связанных с войнами времени императора Ираклия, и начала средневековой эпохи Трапезунд (в средневековом греческом произношении) становится главным форпостом Византии на востоке Черного моря.
В VII—IX вв. Трапезунд был частью провинции (фемы) Армениак.
В IX—XI вв. город был центром провинции (фемы) Халдия.
Мусульманские авторы 10 века отмечают, что Трапезунд часто посещали мусульманские купцы, в качестве основного источника византийского шелка.
С 1204 году Трапезунд стал столицей небольшого греческого государства Великих Комнинов, известного как Трапезундская империя. Государство поочерёдно было данником турок и монголов в XIV—XV веках, а в 1461 году пало под натиском турок-османов. Трапезундская империя была последним осколком Византии. После сдачи города туркам большая часть домов была передана турецким солдатам, городская знать и значительное число греков переселено в Константинополь, куда первоначально был выселен и последний император Давид. Но через два года в 1463 году император и вся его семья были умерщвлены[5]. 1500 трапезундских юношей были забраны в янычары.
В Трапезунде до кровавых событий 1896 года было 55 000 жителей, в том числе около 15000 (27.3 %) армян и 20 000 (36.4 %) греков, остальные (36.3 %) — мусульмане, преимущественно турки, немало персов, но после побоищ и вызванных ими выселений число жителей значительно сократилось. Трапезунд — резиденция греческого митрополита, армянского архиепископа, армяно-униатского епископа. Более 20 христианских церквей, около 40 мусульманских мечетей и школ.[6][7]
В 1912 году в городе и районе проживали: мусульмане — 89 225 чел., греки — 38 625 чел., армяне — 11 915 чел.[8] В начале ХХ века в городе Трабзон и его близлежащих сёлах насчитывалось 89 действующих армянских церквей. Все они были разрушены на протяжении ХХ века.
С началом Первой мировой войны греческое и армянское население подверглось гонениям — геноциду. Греческое население округа сформировало отряды самообороны.
Город был занят русской армией с апреля 1916 года по март 1918, Митрополит Хрисанф возглавил временное греческое правительство.
Греческие отряды самообороны продолжили борьбу и с уходом русской армии вплоть до 1923 года, когда большая часть коренного православного греческого населения была переселена в Грецию. Осталось население, принявшее ислам. Часть сегодняшнего населения, будучи мусульманским (есть предположение: и криптохристианским) является носителем греческого языка (т. н. «румча»)[9].
Климат
Климат Трабзона, как и южной части Чёрного моря, является субтропическим океаническим (Классификация климатов Кёппена: Cfa). По температурному режиму он подобен Сочи, но осадков выпадает значительно меньше. Невысокие по меркам аналогичных городов, лежащих на этой широте, максимумы средней июльской температуры объясняются смягчающим влиянием Понтийских гор, лежащих южнее. Температура редко превышает +30 °С даже в июле-августе, а весна и осень приходят с задержкой. Заморозки очень редки, но случаются. Иногда выпадает снег.
| Климат Трабзона | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | Год |
| Абсолютный максимум, °C | 24,3 | 26,4 | 33,1 | 35,0 | 37,8 | 35,9 | 37,0 | 34,8 | 33,2 | 32,7 | 30,3 | 26,4 | 37,8 |
| Средний максимум, °C | 10,8 | 10,9 | 12,3 | 15,8 | 19,1 | 23,5 | 26,3 | 26,9 | 23,9 | 20,1 | 16,2 | 12,9 | 18,2 |
| Средняя температура, °C | 7,3 | 7,3 | 8,6 | 11,9 | 15,8 | 20,4 | 23,2 | 23,4 | 20,3 | 16,5 | 12,3 | 9,2 | 14,7 |
| Средний минимум, °C | 4,4 | 4,3 | 5,6 | 8,8 | 12,8 | 16,9 | 20,0 | 20,3 | 17,2 | 13,5 | 9,3 | 6,3 | 11,6 |
| Абсолютный минимум, °C | −4,6 | −6,1 | −5 | −2 | 5,4 | 10,3 | 13,5 | 13,8 | 9,4 | 3,8 | 1,0 | −3,1 | −6,1 |
| Норма осадков, мм | 74,0 | 60,7 | 58,8 | 58,8 | 50,9 | 49,2 | 37,3 | 46,5 | 77,0 | 119,5 | 100,2 | 83,5 | 816,4 |
| Источник: [10][11] | |||||||||||||
Спорт
Трабзонспор — один из футбольных клубов турецкой Большой Четвёрки.
Уроженцы и известные жители
- Евгений Трапезундский — мученик, покровитель Трапезунда.
- Афанасий Афонский — основатель Великой Лавры на горе Афон
- Иоанн VIII Ксифилин, Константинопольский патриарх (1064—1075).
- Святой Иоанн Новый, он же Иоанн Трапезундский, покровитель Молдавии.
- Виссарион Никейский, он же Виссарион Трапезундский (1403—1472), греческий гуманист, церковно-политический деятель, писатель, учёный.
- Константинос Лукитис — известный греческий математик и астроном XIV века.
- Сулейман I — османский султан (1520—1566)
- Сунай, Джевдет — президент Турции (1966—1973)
- Новомученник Симеон Златоискустник (Συμεών ο Χρυσοχόος), XVII век.
- Севастос Кименитис (1630—1703), греческий просветитель, работал в Константинополе [1671-82],Трапезунде [1683-89], в 1689—1703 гг возглавлял княжескую Академию в Бухаресте.
- Текке, Фатих — турецкий футболист.
- Хайдар Баш (род. 1947) — турецкий политик, основатель Независимой партии Турции.
- Георгиос Склирос, греческий марксист конца XIX — начала XX веков.
- Омер Асан (род. 1961 г.), известный турецкий писатель, этнограф и лингвист понтийского происхождения.
- Сергей Серафимов — русский и советский архитектор.
Города-побратимы
Напишите отзыв о статье "Трабзон"
Примечания
- ↑ www.trabzon.gov.tr/icerikDetay.asp?ID=3 (тур.)
- ↑ Поспелов Е. М. Географические названия мира. Топонимический словарь.
- ↑ rbedrosian.com/Ref/Drews/Drews_1976_Greek_Settlements.pdf
- ↑ [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1343792587 Корнелий Тацит. История. Книга III]
- ↑ Marianna Koromela The Greeks in the Black Sea: From the Bronze Age to the early twentieth century. 1991
- ↑ ЭСБЕ.
- ↑ ЭСБЕ ссылку см. в разделе Литература.
- ↑ George Sotiriadis, An Ethnological Map Illustrating Hellenism in the Balkan Peninsula and Asia Minor, 1918
- ↑ Özhan Öztürk Karadeniz: ansiklopedik sözlük. 2005 С.1220
- ↑ [www.dmi.gov.tr/veridegerlendirme/il-ve-ilceler-istatistik.aspx?m=TRABZON Trabzon climate]. Devlet Meteoroloji İşleri Genel Müdürlüğü. [www.webcitation.org/69hwZiRLi Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].
- ↑ [www.weatherbase.com/weather/weatherall.php3?s=83071&refer=&units=us&cityname=Trabzon-Turkey Trabzon-Turkey]. [www.webcitation.org/69hwaiQki Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].
Литература
- Трапезунт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| Административное деление ила Трабзон
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||
| ||||||||||||
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: ЭСБЕ Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Трабзон
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
