Трафальгарское сражение

Трафальгарское сражение
Основной конфликт: Наполеоновские войны
Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер, Трафальгарское сражение (1806)
Дата	21 октября 1805
Место	Трафальгар, Испания
Итог	победа британского флота
Противники
Британская империя Французская империя Испанская империя
Командующие
Горацио Нельсон † Катберт Коллингвуд Пьер де Вильнёв Федерико Гравина
Силы сторон
27 линейных кораблей, 4 фрегата, 2 шлюпа, 16 000 моряков 33 линейных корабля, 5 фрегатов, 2 шлюпа, 20 000 моряков
Потери
449 погибших, 1214 раненых 4480 погибших, 2250 раненых, 7000 пленено, 21 корабль захвачен, 1 корабль затонул

Трафальга́рское сраже́ние (англ. Battle of Trafalgar, фр. bataille de Trafalgar, исп. batalla de Trafalgar) — историческое морское сражение между британскими и франко-испанскими морскими силами. Произошло 21 октября 1805 года у мыса Трафальгар на Атлантическом побережье Испании около города Кадис.

В этой решающей морской битве времён Наполеоновских войн Франция и Испания потеряли двадцать два корабля, в то время как Великобритания — ни одного. Во время сражения погиб командующий английским флотом вице-адмирал Горацио Нельсон.

Объединённым флотом Франции и Испании командовал французский адмирал Пьер Вильнёв. Под его началом находился испанский адмирал Федерико Гравина, руководивший испанскими силами.

Трафальгарская битва была частью Войны третьей коалиции и главным морским противостоянием XIX века. Победа Великобритании подтвердила морское превосходство страны, установленное в XVIII веке. После поражения Наполеон оставил свой план нападения на южную часть Англии и сосредоточился на войне против двух других главных сил Европы: Австрии и России.

Предпосылки

После того, как в мае 1803 года после непродолжительного Амьенского мира, Великобритания и Франция снова оказались в состоянии войны друг с другом, Наполеон принял решение устроить вторжение в Великобританию.

В 1805 году главной наземной силой Европы была армия Первой французской империи под командованием Наполеона; на море такой силой был королевский военно-морской флот Великобритании. В ходе войны Великобритания ввела морскую блокаду Франции, что повлияло на торговлю и не позволило Франции мобилизовать все её морские силы. Несмотря на несколько удачных прорывов блокады, французским кораблям не удалось окончательно пресечь действия британского флота, который мог в одинаковой степени атаковать их как на своей территории, так и вне её.

Основная часть французского флота находилась в Бресте (в Бретани) и в Тулоне на побережье Средиземного моря. Также существовали и менее крупные эскадры, которые размещались в портах на Атлантическом побережье Франции.

5 октября 1804 года четыре испанских фрегата, везшие значительные суммы денег, были остановлены перед Кадисом британскими кораблями. Через 9 минут после начала сражения испанский фрегат «Мерседес» взорвался, а остальные три сдались. Испания ответила объявлением войны Великобритании и, таким образом, вступила в союз с Францией. В связи с этим на стороне Франции был испанский флот, базирующийся в Кадисе и Ферроле.

Великобритания обладала хорошо обученным и опытным морским офицерским корпусом, в то время как лучшие офицеры французского флота были либо казнены, либо отстранены от службы ещё в начале Великой французской революции. Самым надёжным человеком, которому можно было доверить командование Средиземноморским флотом Наполеона, был Пьер-Шарль Вильнёв.

Наполеон в Булонском лагере готовил мощнейший десант, который должен был высадиться на Британских островах. По его приказу спешно готовились баржи, которые должны были перевезти десант через Ла-Манш. Было запланировано две волны десанта. Первая: 1700 барж должны были перевезти 113 тыс. человек и 5600 лошадей. Вторая: ещё 590 барж вмещали 48 тыс. солдат и 3400 лошадей.Плавсредства были подготовлены. Однако они не могли выйти в Ла-Манш, поскольку были совершенно беззащитны перед британскими линейными кораблями.

Поэтому в марте 1805 г. Наполеон поставил перед Вильнёвом задачу отвлечь Королевский флот мнимым походом в район Карибского моря. Поход состоялся, однако целей не достиг: британский флот, разгадав замыслы Наполеона, продолжал сторожить Ла-Манш. Более того, на обратном пути корабли Вильнёва были перехвачены у мыса Финистерре. Испанцы потеряли два корабля, французы в бой не вступали.

20 августа французская эскадра пришла в испанский порт Кадис, где её заблокировали британские корабли. 17 сентября 1805 года Наполеон послал Вильнёву приказ со всем союзным флотом сняться с якоря, идти к Картахене, чтобы там соединиться с испанским контр-адмиралом Сальседо, а оттуда к Неаполю, чтобы высадить там войска, находящиеся при его эскадре, в подкрепление генералу Сен-Сиру, который должен был с севера вторгнуться в Неаполитанское королевство.

Соотношение сил флотов

Британские корабли	Пушек	Тип	Французские корабли	Пушек	Тип	Испанские корабли	Пушек	Тип
Victory	104	трёхдечный	Бюсантор	80	двухдечный	Сантисима Тринидад	136	четырёхдечный
Royal Sovereign	100	трёхдечный	Формидабль	80	двухдечный	Санта-Ана	112	трёхдечный
Britannia	100	трёхдечный	Эндомтабль	80	двухдечный	Принсипе де Астуриас	112	трёхдечный
Dreadnought	98	трёхдечный	Нептюн	80	двухдечный	Райо	100	трёхдечный
Neptune	98	трёхдечный	Ашиль	74	двухдечный	Нептуно (командир Каэтано Вальдес и Флорес)	80	двухдечный
Prince	98	трёхдечный	Эгль	74	двухдечный	Аргонаута	80	двухдечный
Temeraire	98	трёхдечный	Альхесирас	74	двухдечный	Багама	74	двухдечный
Tonnant	80	двухдечный	Аргонот	74	двухдечный	Монарка	74	двухдечный
Achille	74	двухдечный	Дюге-Труэн	74	двухдечный	Монтаньес	74	двухдечный
Ajax	74	двухдечный	Фуге	74	двухдечный	Сан-Агустин	74	двухдечный
Bellerophon	74	двухдечный	Эро	74	двухдечный	Сан-Франсиско де Асис	74	двухдечный
Colossus	74	двухдечный	Энтрепид	74	двухдечный	Сан-Ильдефонсо	74	двухдечный
Conqueror	74	двухдечный	Монблан	74	двухдечный	Сан-Хуан Непомусено	74	двухдечный
Defence	74	двухдечный	Плютон	74	двухдечный	Сан-Хусто	74	двухдечный
Defiance	74	двухдечный	Редутабль	74	двухдечный	Сан-Леандро	64	двухдечный
Leviathan	74	двухдечный	Сипион	74	двухдечный
Mars	74	двухдечный	Berwick	74	двухдечный
Minotaur	74	двухдечный	Swiftsure	74	двухдечный
Orion	74	двухдечный	Корнели	40	фрегат
Revenge	74	двухдечный	Эрмион	40	фрегат
Swiftsure	74	двухдечный	Ортенс	40	фрегат
Thunderer	74	двухдечный	Рен	40	фрегат
Belleisle	74	двухдечный	Темис	40	фрегат
Spartiate	74	двухдечный	Фюре	18	шлюп
Africa	64	двухдечный	Аргюс	10	шлюп
Agamemnon	64	двухдечный
Polyphemus	64	двухдечный
Euryalus	36	фрегат
Naiad	36	фрегат
Phoebe	36	фрегат
Sirius	36	фрегат
Pickle	10	шлюп
Entreprenante	10	шлюп
Четырёхдечных	-		Четырёхдечных	-		Четырёхдечных	1
Трёхдечных	7		Трёхдечных	-		Трёхдечных	3
Двухдечных	20		Двухдечных	18		Двухдечных	11
Фрегатов	4*		Фрегатов	5*		Фрегатов	-
Шлюпов	2*		Шлюпов	2*		Шлюпов	-
пушек:	2312		пушек:	1584		пушек:	1280

• Фрегаты и шлюпы не включены в указанное число кораблей, как непригодные к линейному бою.

Ход сражения

Маневры перед боем

Объединенная французско-испанская эскадра, несмотря на возражения испанского командующего Антонио де Эсканьо, вышла из Кадиса 19 октября. Вильнёв держал свой флаг на Бюсанторе (фр. Bucentaure).

Вопреки советам своих адмиралов, Вильнёв, придерживаясь старой линейной тактики, выстроил свой флот в одну линию. Двигаясь на юг, к Гибралтару, рано утром в 5:30, 21 октября, его флот был в 10-12 милях от мыса Трафальгар, когда сигнальщики увидели на западе приближающуюся английскую эскадру. Некоторое время Вильнёв колебался — принять ли бой или вернуться. Примерно в восемь утра Вильнев приказал своим кораблям сделать «Поворот фордевинд, все вдруг, курс норд, в обратном порядке», и двигаться назад, в Кадис. Это означало, что авангард становился арьергардом. К 10:00 поворот был завершен. Такой манёвр перед началом боя расстроил боевой порядок, в строю кораблей союзников появились опасные разрывы дистанции, а некоторые корабли, чтобы не столкнуться с соседом, вынуждены были увалиться и «выпасть» из строя.

В этот день дул слабый западный ветер, иногда заходящий на румб к северу. Приближался шторм, сильно качало. При таком волнении корабельная артиллерия не может эффективно вести стрельбу на больших дистанциях. Нельсон учёл все эти обстоятельства: слабый ветер, мертвую зыбь, своё преимущество в ветре — и решил отказаться от классической линейной тактики, где исход боя решает число кораблей, участвующих в битве, а также количество и калибр бортовой артиллерии. Ветер благоприятствовал Нельсону: он шел в полный бакштаг, приказав поставить дополнительные лиселя, для увеличения скорости.

Нельсон построил свои корабли в две колонны (в англоязычной литературе часто можно встретить термин «дивизион»). Флаг адмирала был поднят на Victory . Этот корабль шел головным в левом дивизионе. Правый дивизион вел контр-адмирал Катберт Коллингвуд на Royal Sovereign .

К моменту боестолкновения Вильнёв шел курсом практически на норд, левым галсом, в полный бейдевинд. После поворота строй его кораблей не успел выстроиться в идеальный кильватерный строй, когда следом идущий корабль защищает корму впереди идущего. Строй союзников представлял собой полумесяц, выгнутый вправо, в сторону материка. Вильнёв был сильно ограничен в маневре — ветер давал ему единственную возможность: увалиться в фордевинд, тем самым сломав строй (и подставив корму под артиллерию Нельсона). При этом у него под ветром был близкий берег материка.

Начало сражения

Вскоре после 11:00 раздался первый залп Трафальгарской битвы. St.Anne открыла огонь по опередившему всех Royal Sovereign. Вслед за этим открыли огонь другие корабли союзников. Сближавшийся под прямым углом Нельсон на некоторое время оказался в зоне действия дальнобойной бортовой артиллерии Вильнёва, сам лишившись возможности вести артиллерийскую дуэль.

Первым около 12:30, строй противников прорезал более быстроходный Royal Sovereign. Он вклинился между испанским St.Anne и французским Fougueux. Остальные корабли его дивизиона отстали, и первые 20 минут он вел бой в одиночку.

Отстав от него на 45 минут, Victory, во главе наветренного дивизиона, прорвал колонну противника между самым большим кораблем испанцев Santisima Trinidad и флагманом союзников Bucentaure.

Нельсон в полной форме, при всех регалиях, находился на шканцах Victory, рядом с его капитаном, Томасом Харди. Адмирал не обращал внимания на уговоры спуститься вниз. Он заявил, что один вид адмирала на мостике флагмана должен вдохновлять всех моряков английской эскадры.

Канониры на британских кораблях значительно превосходили выучкой артиллеристов союзников: в среднем на каждый залп французов и испанцев следовало три залпа англичан (французские историки приводят соотношение темпа стрельбы 7/4). Англичане, прорезая строй Вильнева, вели огонь с обоих бортов. Главной целью были пушечные порты неприятеля — таким образом, в первую очередь выводилась из строя тяжелая артиллерия.

Из-за слабого ветра английские корабли вступали в бой с большим временным промежутком. Союзников подвела нерешительность и низкая сплоченность. Авангард союзников (командующий — адмирал Пьер Дюмануар на флагмане авангарда Formidable) оторвался от центральной группировки, и, не обращая внимания на сигналы Вильнёва, продолжал идти на Кадис. Он увел с собой девять кораблей: (Neptuno, Scipion, Intrepide, Raio, Formidable, Montblane, San Francisco de Asis, Duguay Trown) и один примкнувший к авангарду корабль из центральной группы — Heros.

Близкий бой

Флагман англичан, Victory, обогнув Bucentaure, повернул вправо. Такой манёвр ему пришлось сделать, поскольку его слева стал обходить хорошо разогнавшийся Temeraire, до этого следовавший за кормой флагмана. Temeraire вступил в бой с флагманом союзников, а Victory свалился в абордажный бой с Redoutable, следовавшим в кильватере Bucentaure . Во время такого боя корабли обычно сцепляются снастями, и разъединить их очень трудно. Артиллерия молчит — весь бой сводится к рукопашной схватке и перестрелке из стрелкового оружия.

Стрелок на марсе Redoutable разглядел Нельсона на палубе Victory и выстрелил в него из мушкета. Пуля прошла через эполет, пробила плечо и застряла в позвоночнике. Унесенный в лазарет Нельсон был ещё жив и требовал отчета об идущем бое.

Вскоре после 14 часов Bucentaure спустил флаг, и Вильнёв сдался в плен. К этому моменту времени уже 12 (или больше) кораблей французов и испанцев не могли продолжать бой или были захвачены. Капитан Victory, Томас Харди, на вопрос умирающего Нельсона ответил: «Милорд, этот день за вами».

Однако бой только разгорался. Строй кораблей с обеих сторон был безнадежно сломан, и каждый капитан выбирал себе цель сам. К 16 часам море было вперемешку покрыто французскими, английскими и испанскими кораблями, которые сражались друг с другом.

Наиболее ожесточенные поединки разгорелись в арьергарде союзников, которым командовал Федерико Гравина на Prince des Astorias. Его кораблю пришлось сражаться против английских Defiance и Revenge. Сам адмирал Гравина проявил в бою исключительное мужество, получив множество ран, от которых впоследствии скончался.

Завершение битвы 21 октября

Адмирал Коллингвуд, во главе прорвавшихся сквозь строй неприятеля кораблей, устремился вслед за двигающимися к Кадису кораблями авангарда союзников. Это была его тактическая ошибка: арьергард союзников был к тому времени обездвижен и не мог маневрировать, представляя более легкую цель. Воспользовавшись этим обстоятельством, адмирал Федерико Гравина на Prince des Asturias поднял сигнал «Следовать за мной». За ним последовали корабли: San Justo, San Leandro, Montanes, Indomptable, Neptuno, Argonaute. Эти корабли получили тяжелейшие повреждения как в оснастке, так и в живой силе. Манёвр адмирала Гравины позволил спасти эти корабли от английского плена.

Командир авангарда союзников, адмирал Дюмануар на Formidable, видя преследование Коллингвуда, наконец, сделал поворот оверштаг. Он приказал всем своим кораблям следовать курсом на запад-юго-запад. Этот курс пролегал значительно мористее общего места битвы. Однако Intrepide (капитан первого ранга Энфэрнэ) не подчинился приказу и довернул влево, устремляясь в самую гущу битвы. За ним устремились почти все корабли, до этого следовавшие за командиром авангарда. Завязалась новая фаза сражения, когда в бой вступили свежие силы союзников против потрёпанных кораблей левого дивизиона англичан. Однако четыре французских корабля: Formidable, Duguay Trown, Montblane и Scipion прошли мимо схватки.

В 16:30 Нельсон скончался. Бой продолжался до 17:30. К ночи разразился шторм.

Штормовой день 22 октября

Весь день 22 октября буйствовал шторм, который потопил множество кораблей, еле державшихся на плаву, или выкинул их корпуса на берег. Например, англичане потеряли захваченные Сантисима Тринидад и Bagama, которые пошли на дно во время буксировки. Monarca разбился о скалы испанского побережья.

Экипажи боролись за плавучесть своих кораблей, спешно латая пробоины, откачивая из трюмов воду, сращивая перебитый такелаж, заменяя рангоут. В этот день было не до обрядов, поэтому тела убитых попросту сбрасывали в море.

Возобновление битвы 23 октября

Адмирал Гравина, наскоро подремонтировав за предыдущий

день уведенные им корабли, снова вышел в море. Он предпринял попытку отбить у англичан захваченные ими корабли, а также спасти экипажи тех кораблей, которые еле держались на плаву. Гравина перенес свой вымпел на Montanes. За ним шли San Justo, San Francisco de Asis и Tronador (стопушечный корабль, который не участвовал в основном сражении 21 октября), а также несколько легких фрегатов и куттеров.

Увидев приближающиеся корабли под испанским флагом, экипаж St.Anne (капитан первого ранга дон Игнасио М. де Алава) взбунтовался, перебил английскую призовую команду и заменил английский флаг испанским. Для подавления бунта к нему устремились два английских корабля. St.Anne открыла по ним огонь и мужественно сражалась, пока к ней не подоспел Гравина.

St.Anne к этому времени не могла передвигаться самостоятельно, потеряв весь рангоут, кроме фок-мачты. Поэтому ей с легкого фрегата Femida завели буксир и повели в Кадис.

Однако к вечеру шторм разыгрался с новой силой. Потерпели крушение San Francisco de Asis и Tronador. Тем не менее, St.Anne успешно добралась до Кадиса.

Итоги Трафальгарской битвы

Союзники потеряли 18 кораблей (один потоплен, остальные захвачены) и около 15 тысяч человек убитыми, ранеными и сдавшимися в плен. Англичане захватили или потопили почти весь союзный флот, не потеряв ни одного корабля. Потери убитыми и ранеными составили у них около 2 тысяч человек. Многие английские корабли были повреждены, например флагманский Victory пришлось ремонтировать в Гибралтаре, прежде чем он смог дойти до Англии (и доставить туда тело Нельсона).

Однако стратегические итоги этой битвы были гораздо значительней. Франция и Испания навсегда утратили морское могущество. Наполеон отказался от своих планов высадки войск в Англии и вторжения в Неаполитанское королевство. Великобритания окончательно приобрела статус хозяйки морей.

Сигнал, поднятый Нельсоном

По легенде, перед началом Трафальгарского сражения вице-адмирал Горацио Нельсон поднял на своём флагманском корабле Victory флажной сигнал «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг» (England expects that every man will do his duty). Хотя после окончания сражения в формулировке сигнала была неопределённость, значение победы и смерть Нельсона привели к тому, что фраза запечатлелась в сознании английского народа, часто цитировалась и перефразировалась.

«Адмиральский ром»

После боя Victory был поврежден, его отбуксировали для ремонта в Гибралтар. Тело адмирала Нельсона пришлось поместить в бочку с ромом. Существует расхожая легенда, что матросы проковыряли в бочке дырочку, через которую выцедили весь ром. Учитывая почтение и величайшую любовь, которым пользовался на флоте Нельсон, такая легенда представляется сомнительной. Однако, с той поры на английском флоте выдаваемый на кораблях ром моряки называли «адмиральской кровью» или «кровью Нельсона».

Интересные факты

• В день 204-летия битвы, 21 октября 2009 года, на аукционе в Лондоне был продан последний из сохранившихся флагов с английского корабля, участвовавшего в сражении (HMS Spartiate). При начальной заявленной цене в 14 000 фунтов стерлингов флаг был продан за 384 000.

Галерея

• Trafalalgarpath.jpg

  Передвижение флотов перед Трафальгарской битвой, март-октябрь 1805 года.

• Trafalgar1.jpg

  Трафальгарское сражение, ситуация в 13:00

• Trafalgar2.jpg

  Трафальгарское сражение, ситуация в 17:00

См. также

• Битва у мыса Сан-Висенте (1797)
• Битва при Абукире (1798)
• Сражение у мыса Ортегаль

Ссылки

• [militera.lib.ru/h/graviere/02.html Жюрьен-де-ла-Гравьер. Война на море: Эпоха Нельсона. — СПб.: тип. А. Дмитриева, 1851]
• [lib.aldebaran.ru/author/galdos_benito/galdos_benito_trafalgar/ Бенито Перес Гальдос «Трафальгар» Повесть (1873)]
• [www.etextlib.ru/Book/Details/17053 Перес-Реверте, Артуро «Мыс Трафальгар»]

Отрывок, характеризующий Трафальгарское сражение

– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.