Требушет

Требуше́т, также требюше (от фр. trébuchet — «весы с коромыслом») — средневековая метательная машина гравитационного действия для осады городов.

На Руси подобные камнемёты назывались по́роками (производное от слова «праща»). В советской военно-исторической науке использовалось другое именование данного вида осадных машин — фрондибо́ла (фр. frondibale, от fronde — «праща» и др.-греч. βάλλω, ballō — «бросаю», «мечу»). Однако данный термин редко использовался в Средние века, практически не встречается в современной западной литературе, и под влиянием этого вытеснился из употребления термином «требушет» («требюше»).

Общие сведения

Первые сведения о метательной машине, похожей по принципу действия на требушет, встречаются в Китае в V веке до н. э. в трудах древнекитайского философа Мо Ди, однако нельзя сказать с уверенностью, что описанная им конструкция воспроизводит классический требушет.

Внешние изображения
	[voenn.claw.ru/shared/kinder/imgbg/485-1.jpg Камнемётная машина (русские пороки). Рисунок из арабской рукописи.]

Остаётся неизвестным, когда требушеты появились в Европе. Первое известное упоминание о прототипе требушета содержит сочинение архиепископа фессалоникийского Иоанна «Чудеса святого Димитрия», составленное в 610—620 годах. Согласно историческим документам, начиная с 499 года, авары (обры русских летописей и жужани китайских хроник) в союзе со славянами вторгались и поселялись в Греции и в 580-х годах Византия потеряла контроль почти над всем полуостровом. В течение VI—VII веков авары и славяне несколько раз осаждали византийский город Фессалоники. По свидетельству архиепископа Иоанна, при осаде города в 597 году (или 596) применялись передвижные осадные башни (гелеполы), «бараны» (тараны), камнемёты («огромнейшие», по словам Иоанна) и «черепахи». Нападавшие за сутки к утру 25 сентября изготовили на месте от 50 до 150 коромысловых камнемётов (по́роки), которые, уходя, бросили, не считая особой ценностью. Вся эта военная техника, судя по всему, представляла собой заимствования из арсенала китайской полиоркетики, вероятно — через посредство тюрок или народов Средней Азии, благо простые тяговые требюше по своей сложности были вполне доступны для повторения даже степнякам-жужаням.

Они были четырёхугольными, широкими в основании и суживающимися к верхушке, на которой имелись очень массивные цилиндры, окованные по краям железом, к которым были пригвождены бревна, подобные балкам большого дома, имевшие подвешенные сзади пращи, а спереди — прочные канаты, с помощью которых, натянув их разом по сигналу книзу, запускали пращи… А четырёхугольные камнемёты они оградили досками только с трёх сторон, чтобы те, кто находился внутри, не были ранены стрелами со стены.

— Архиепископ фессалоникийский Иоанн «Чудеса святого Димитрия»

Механизированная праща могла кидать

«камни и большие, и многочисленные, так что ни земля не могла выносить их попаданий, ни человеческие сооружения».

Византийцев, к тому времени уже имевших на вооружении баллисты (скорее всего — уже станковые арбалеты, а не средневековые торсионные машины) и камнемёты-онагры, удивило простое, но достаточно эффективное метательное оружие варваров, которое, видимо, и было заимствовано ими. Существует и другая гипотеза, объясняющее появление тяговых требюше китайского типа в Византии трансляцией через оседлые цивилизации Средней Азии, в пользу чего говорят изображения из дворца в Пенджикенте (VII—VIII в. н. э.), машины на которых практически аналогичны китайским. Вероятно даже и обратное направление заимствования — аварами и славянами у византийцев, к примеру, перебежчиков, о чём упоминает современник императора Маврикия (конец VI века н. э.) историк Феофилакт Симокатта.

Подобный прообраз требушета иногда называют французским словом perrière, то есть, «камнемёт», что является калькой со среднегреческого термина «петрария». В перьере мускульная энергия обслуги преобразуется с помощью рычага и пращи в кинетическую энергию снаряда. Одним из предшественников требушета называют фустибал, известный с IV века. В арабо-персидских источниках с VIII века аналогичное же камнемётное орудие упоминается обычно под именем манджаник — также калька со среднегреческого «манганон» / «манганикон». Арабский писатель IX века Аль-Джахиз в своём трактате «О достоинствах тюрков» приписывает изобретение манджаник грекам. В 709 году при осаде арабами Дайбула (совр. Карачи в Пакистане) была установлена манджаник, названная ал-Арус («невеста»). Ал-Арус обслуживалась расчётом из 500 человек, но это скорее исключение, так как обычно верёвки тянуло от нескольких десятков до сотни человек. На том же принципе работали средневековые китайские камнемёты. Первые упоминания об использовании осадных машин при штурме европейских городов сделаны ещё в IX веке, вероятно, с этого времени враждующие стороны применяют примитивные приспособления типа перьеров для перебрасывания камней. По опыту современных французских любительских реконструкций такой перьер, обслуживаемый командой в 8—16 человек, способен метать камни весом 3—12 кг на 40—60 м с частотой 1 выстрел/мин.

Мощные требушеты, способные разбивать стены городов, были дальнейшим развитием петронеллы / перьера и появились, судя по всему, в Византии, откуда были переняты западными европейцами и арабами. В них сначала помимо, а затем и вместо многочисленной обслуги, дёргающей за верёвки, стал использоваться многотонный груз-противовес, что позволило существенно увеличить дальнобойность и массу метаемых снарядов, приведя к качественному скачку в боевой эффективности новых метательных машин.

Впоследствии техническая мысль визайнтийцев пришла в упадок, однако с общим развитием культуры и науки в Западной Европе, последовавшим за глубоким упадком науки и культуры после краха античной эпохи, в конструкцию требушета стали вноситься многочисленные изменения, улучшаться пропорции, повышаться эффективность. С XII века тяжёлые требушеты широко используются в феодальных войнах, будучи вплоть до конца XIII века эффективным стенобитным средством, в то время, как более лёгкие и скорострельные машины продолжали использоваться в качестве противопехотных или для разрушения неукрепленных зданий и сооружений.

К началу XIV века появление новых типов фортификационных сооружений существенно снизило эффективность обстрела долговременных укреплений из требушетов, что наглядно продемонстрировал боевой опыт Столетней войны. Начиная с 1340-х годов и вплоть до появления пороховой стенобитной артиллерии основным способом взятия крепостей стала осада. Тем не менее, более лёгкие метательные машины сохраняли свою боевую ценность даже какое-то время после появления огнестрельного оружия.

Последнее известное использование требушета в боевых действиях — в 1521 году, когда Кортес в сражении с ацтеками из-за дефицита пороха приказал построить требушет для метания камней весом примерно в 11 кг. Эта попытка оказалась неудачной — по разным сообщениям, либо выпущенные из него камни падали совсем недалеко, или один из них полетел вертикально вверх и уничтожил саму машину, после чего Кортес приказал её разобрать.

Принцип действия

Требушет — гравитационная метательная машина (баробаллиста). Принцип его действия основан на использовании энергии падающего груза большой массы, закреплённого на коротком конце рычага. При этом длинный конец рычага разгоняет пращу со снарядом до большой скорости. Принцип действия простой, и для изготовления требушета необходима артель квалифицированных плотников, древесина подходящих размеров и знание относительно простой механики, что позволило требушетам вытеснить технически более сложные баллисты.

У простых требушетов тяжёлый противовес закреплён на рычаге и движется, соответственно, по дуге. У более технически совершенных машин груз подвешен на рычагах и падает вертикально вниз, более эффективно передавая снаряду гравитационную потенциальную энергию. Длина короткого и длинного метательного рычага по отношению к точке опоры должны соотноситься как 1:6, общая длина рычага определяется прочностью древесины и составляет около 10—13 м. Рычаг делался как из цельного дерева, так и из двух сложенных брусьев, скреплённых железными обручами.

Отличительной особенностью является механизм автоматического раскрытия пращи требушета, когда происходит выстрел и снаряд начинает самостоятельное перемещение. Длинный рычаг требушета соединен с двумя веревками пращи: один конец постоянно привязан к рычагу, второй в виде петли накидывается на конец рычага, на котором устроен крюк. Во время выстрела, когда праща набрала скорость, а перекладина с противовесом, проделав основной путь, начинает замедляться, концы пращи начинают скользить вокруг длинного конца с крюком, пока один из концов не соскакивает с крюка, вследствие чего праща раскрывается. Кривизна крюка и его длина определяют момент освобождения снаряда и, соответственно, траекторию его полета. Стреляющие могли корректировать дистанцию стрельбы и крутизну траектории (для стрельбы с горы, в гору, по прямой) с помощью специальных колец, укорачивающих крюк, либо заменяя сам крюк.

После выстрела взвод требушета осуществлялся обслугой, которая с помощью лебёдки притягивала верёвками длинный конец рычага вниз. Стрелять требушет мог всем, что помещалось в верёвочное «седло» («гнездо», «пяту») пращи: от каменных ядер и горшков с нефтью до отрубленных голов и живых людей.

Реконструкции

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• В 1850 году по приказу Наполеона III капитан Фаве изготовил требушет с длиной рычага в 10,3 м и противовесом 4,5 т, из которого 1,5 т было жёстко привязано к рычагу, а 3 т нагружено в подвижный ящик. Длина пращи составляла 5 м. Перед тем, как разрушиться, требушет произвёл 5 выстрелов. Пушечное ядро массой в 11 кг улетело на 175 м. Мешок с песком диаметром в 32 см (примерно 30—35 кг) улетел на 120 м.
• В 1989 году датские исследователи под эгидой центра Middelaldercentret построили и испытали требушет. Машина метала ядра массой в 15 кг на расстоянии 160—180 м и укладывала их в площадку 5×5 м, при неизменных условиях стрельбы. При этом использовался противовес в 2 т. Данный требушет метнул ядро массой в 47 кг на 85 м. Middelaldercentret построил также требушет массой почти в 21 т (из которых 15 т противовеса), рассчитанный на 300-килограммовые снаряды, но о реальных испытаниях сведений нет.
• В Шотландии (Замок Керлаверок) построен требушет с 12 м рычагом и противовесом в 6 т. Заявлено, что машина бросает камни массой в 100 кг на 140 м, но неизвестно, проводились ли реальные стрельбы или требушет служит для привлечения туристов.
• В ходе Евромайдана в Киеве вечером 20 января 2014 года митингующие использовали самодельный требушет для морального устрашения шеренг «Беркута».

В кино

• Работа требушета показана в фильме «В ловушке времени». С помощью требушетов французы штурмовали замок Карлсгард, во время Столетней войны.
• В фильме «Властелин колец: Возвращение Короля» требушеты активно используются гарнизоном Минас Тирита против сил Мордора.
• В 1 серии 16 сезона шоу «Разрушители легенд» команда строит требушет из дерева и скотча.

Требушет в культуре

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Кинематограф

• фильм 1999 года режиссёра Люка Бессона «Жанна д’Арк (фильм, 1999)».
• фильм 2004 года режиссёра Антуана Фукуа «Король Артур».
• фильм 2005 года режиссёра Ридли Скотта «Царство небесное».
• фильм 2007 года «Исторія Государства Россійскаго».
• фильм 2008 года режиссёра Эндрю Адамсона «Хроники Нарнии: Принц Каспиан».
• кинотрилогия режиссёра Питера Джексона «Властелин колец».
• телесериал «Остаться в живых» (2004—2010).
• фильм 2009 года «Барбаросса»
• фильм 2011 года «Железный рыцарь»

Настольные и компьютерные игры

• Настольная игра Warhammer Fantasy Battles.
• Компьютерная игра Ballerburg.
• Компьютерная игра Age of Empires 2.
• Компьютерная игры Civilization IV и Civilization V.
• Компьютерная игра Heroes of Might and Magic V (фигурирует под названием «катапульта»).
• Компьютерные игры The Lord of the rings: The Battle for Middle-earth и The Lord of the rings: The Battle for Middle-earth II.
• Компьютерные игры Medieval 2: Total War и Medieval II: Total War — Kingdoms.
• Компьютерные игры Stronghold, Stronghold: Crusader, Stronghold 2 и Stronghold Legends.
• Браузерная игра Травиан.
• Компьютерная игра Total Annihilation: Kingdoms
• Компьютерная игра Warrior Kings или «Лорды Войны»
• Компьютерная игра Warcraft
• Компьютерная игра Rise of Nations и Rise of Nations: Thrones and Patriots
• Компьютерная игра Worms Forts: Under Siege
• Компьютерная игра Ведьмак 2: Убийцы королей
• Компьютерная игра Dragon Age: Inquisition
• Компьютерная игра ANNO 1404

Ссылки

• [xlegio.ru/throwing-machines/middle-ages/trebuchet/ требушет] на сайте xlegio.ru
• [youtube.com/watch?v=DYskeE0haik Настольный требушет в действии] на YouTube
• [www.trebuchet-plans.com/ Trebuchet Build Plans]
• [www.pbs.org/wgbh/nova/lostempires/trebuchet/ Secrets of Lost Empires: Medieval Siege (building of and history of trebuchets)], from the NOVA website
• [www.warwicksiege.co.uk/ Warwick trebuchet]
• [philipmcgaw.com/medieval-siege-society/trebuchet-demonstration/ Video Demonstration] of the Medieval Siege Society's trebuchet
• [farm3.static.flickr.com/2457/3615373610_c4279efb27_b.jpg Caerphilly Castle trebuchet shooting]
• [www.howtobuildcatapults.com/trebuchetblueprint.html Trebuchet animation]
• [youtube.com/watch?v=iir0d8WQMCE Trebuchet de l'AMQ a St-Marcellin] на YouTube
• [youtube.com/watch?v=mD7cqAm_Okg Slow motion mini trebuchet] на YouTube
• [youtube.com/watch?v=Msu4IDb1drI Floating arm trebuchet] на YouTube
• [youtube.com/watch?v=LP3NqHvjfUE Traction Trebuchet hurling a football] на YouTube

См. также

• Метроном в Праге

Отрывок, характеризующий Требушет

С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.