Тревис, Уильям

Уильям Баррет Тревис
William Barret Travis
Единственный портрет Тревиса, сделанный при его жизни Вили Мартином, хотя его точность и оспаривается.
Дата рождения	9 августа 1809(1809-08-09)
Место рождения	округ Салуда, Южная Каролина
Дата смерти	6 марта 1836(1836-03-06) (26 лет)
Место смерти	миссия Аламо, Сан-Антонио-де-Бехар, Республика Техас
Принадлежность	США Республика Техас
Годы службы	1835—1836
Звание	подполковник
Командовал	гарнизон форта Аламо
Сражения/войны	Техасская революция Защита миссии Аламо

Уи́льям Ба́ррет Тре́вис (англ. William Barret Travis, 9 августа 1809 — 6 марта 1836) — американский юрист и военный. В возрасте 26 лет получил звание подполковника в техасской армии и командовал силами Техасской республики в ходе Войны за независимость Техаса. Убит при защите миссии Аламо, во время которой возглавлял её защитников.

Семья

Родился в округе Салуда, штата Южная Каролина, в семье Марка и Джемины Тревисов. Записи о его рождении различаются, и неясно, родился он первого числа или девятого, но запись в фамильной Библии Тревисов показывает, что он родился девятого августа.

Когда Уильяму было 9 лет, его семья переехала в город Спарта, в округе Конеках, штат Алабама. Там он получил образование. Затем был зачислен в школу соседнего города Клейборн, где в итоге стал работать помощником учителя. Тревис стал прокурором, а 26 октября 1928, в 19 лет, женился на одной из своих бывших студенток 16-летней Розанне Като (1812—1848). Супруги остались в Клейборне, где в 1829 на свет появился их сын, Чарльз Эдвард. В этом же году Тревис начал издавать газету Claiborne Herald. Он стал масоном, присоединившись к алабамской третьей ложе свободных и принимаемых масонов. Позже он вступил в ряды алабамской милиции, в качестве адъютанта двадцать шестого полка, восьмой бригады, четвёртой дивизии.

Его брак распался по неизвестным причинам, и в начале 1831 Тревис покинул Алабаму и переехал в Техас, оставив беременную жену с сыном (она вскоре родила дочь). 9 января 1836 Уильям и Розанна официально развелись в суде округа Марион (акт № 115). Их сын поселился у друга Тревиса Дэвида Айрса, таким образом, оказавшись недалеко от отца.
14 февраля 1836 Розанна вышла замуж за Сэмюэля Г. Клуда в городе Монровилль (Алабама), в 1843 вышла замуж за Дэвида И. Портиса в Техасе. В 1848 чета Портис умерла от жёлтой лихорадки.

Техас

В мае 1831 перед прибытием в Мексиканский Техас (в то время часть северной Мексики) Тревис приобрёл участок земли у Стивена Остина и приступил к юридической практике в Анауаке. Он сыграл свою роль в растущих трениях между американскими поселенцами и мексиканским правительством и был одним из лидеров партии войны, группы милиционеров-противников мексиканского правления. Он был центральной фигурой в ходе беспорядков в Анауаке, которые ускорили наступление войны. В 1835 после битвы при Гонсалес началась Техасская революция. Тревис сыграл скромную роль при осаде Бехара в ноябре. 19 декабря Тревис был повышен в звании до подполковника кавалерийского легиона и стал главным офицером по вербовке в техасскую армию. Военные силы составляли сначала 384 человека (солдат и офицеров), которые были сведены в шесть рот. Несмотря на свой ранг Тревис продолжать активно вербовать людей, которые в дальнейшем служили под его командой. В его деятельности наступил тяжёлый период, ему стало трудно вербовать людей. «На добровольцев нельзя уже полагаться» — писал он действующему губернатору Генри Смиту.
Смит приказал Тревису собрать роту, чтобы усилить гарнизон миссии Аламо в Сан-Антонио-де-Бехар. Некоторые исследователи считают, что Тревис не подчинился приказам, так как он написал Смиту: «Я хочу, более того стремлюсь перейти к защите Бехара, но сэр, я не хочу рисковать своей репутацией, отправляясь в пределы вражеской территории с такими скромными средствами, с таким малым количеством людей и так скверно экипированных». 3 февраля Тревис прибыл в Бехар с восемнадцатью бойцами в качестве подкрепления. 12 февраля после отъезда полковника Джеймса О’Нила, Тревис принял командование над гарнизоном как старший по рангу офицер. О’Нил уехал, чтобы позаботиться о своей семье и обещал вернуться через 20 дней. Однако командир Джеймс Боуи при поддержке добровольцев оспорил полномочия Тревиса и возглавил добровольцев, под командой Тревиса остались только солдаты из регулярных сил.
23 февраля 1836 миссия была осаждена мексиканской армией под командованием самого президента Мексики генерала Санта-Анны. В кратком письме Эндрю Понтону, алькальду Гонсалеса Тревис написал:

«Судя по наблюдениям силы врага велики…Нам нужны люди и провизия…Пошлите нам это. Наши силы - 150 человек и мы решили защищать Аламо до последнего».

В последнем письме Тревиса, отправленном Дэвиду Айресу:

«Позаботьтесь о моём маленьком мальчике. Если страна будет спасена, я могу сделать ему великолепную фортуну, но если страна будет потеряна и я погибну, у него ничего не останется кроме гордости, что он сын человека, павшего за свою страну».

Согласно легенде в один из последних трёх дней перед финальным мексиканским штурмом Тревис собрал всех защитников Аламо на центральной площади форта. Он объявил, что подкреплений не будет, обнажил клинок и провёл черту по земле. Тревис сказал, что пусть те кто хочет остаться и принять смерть вместе с ним перейдут через линию. Только два человека не сделали этого. Боуи, слёгший от болезни попросил перенести его за линию. Другим был француз, ветеран наполеоновских войн по имени Мозес Роуз. Позднее он заявил: «Ей-богу, я был не готов умереть». Глухой ночью 5 марта 1836 он перелез через стену и прокрался через мексиканские линии, впоследствии рассказывая это историю о черте, проведённой на песке множеству людей весь остаток своей жизни. Согласно его собственным поздним отчётам он стал единственным солдатом, который предпочёл оставить крепость и поздне стал известен как Трус из Аламо. Роуз первым сказал о том, что Тревис провёл черту на песке, Сюзанна Дикинсон, вдова защитника Аламо капитана Алмарона Дикинсона, и которая была в миссии в течение осады и штурма подтвердила этот факт. Но нет проверяемых письменных источников, подтверждающих этот факт. Вопрос о том проводил ли Тревис линию или нет, всё ещё обсуждается.
6 марта 1836 после 13-дневной осады в ходе предутреннего штурма мексиканцы подобрались к стенам, окружили их, поднялись на стены, используя лестницы, сломали сопротивление защитников миссии. Тревис, Боуи, Дэви Крокетт, Джеймс Бонэм и все остальные защитники миссии, численность которых оценивается в 188—250 человек были убиты. Согласно существующим докладам Тревис, защищавший северную стену был убит в начале штурма, пуля попала ему прямо в лоб. Джо, вольноотпущенник Тревиса, бывший среди защитников во время штурма, но не участвовавший в бою заявил впоследствии, что он видел как Тревис стоял на стене и стрелял в штурмующих. Затем он увидел как Тревиса подстрелили, в тот момент когда он убил мексиканского солдата, лезущего по лестнице. Это единственный заслуживающий доверия отчёт о гибели Тревиса.
Войдя в форт Санта-Анна попросил Франциско Руиса, алькальда Сан-Антонио опознать тела лидеров повстанцев. Впоследствии Руис заявил, что тело Тревиса было найдено на лафете орудия. В течение нескольких часов после того как стихли последние выстрелы Санта-Анна отдал приказ роте драгун собрать дрова и сжечь тела павших техасцев. В пять часов вечера тела Тревиса, Крокетта, Боуи, Бонэма были сожжены вместе с телами остальных павших защитников.

Письмо Тревиса

24 февраля 1836, находясь под мексиканской осадой Тревис написал своё знаменитое письмо адресованное «народу Техаса и всем американцам мира»

Народу Техаса и всем американцам в мире
Товарищи [со]граждане и соотечественники.
Я осаждён тысячью или больше мексиканцев под [командованием] Санта-Анны. 24 часа [в сутки] я нахожусь под продолжающимся артиллерийским обстрелом и [до сих пор] не потерял ни одного человека. Противник предлагает сдаться безоговорочно, иначе гарнизон будет предан мечу, в случае взятия форта. На [это] предложение я ответил выстрелом из орудия, и наш флаг продолжает гордо развеваться над стенами. Я никогда не сдамся и не отступлю. Теперь я призываю вас, во имя Свободы, патриотизма и всего, [что есть] дорогого для американского характера прийти нам на помощь как можно скорее. К противнику ежедневно приходят подкрепления, нет сомнений, что в течение четырёх или пяти дней его численность вырастет до трёх или четырёх тысяч человек. Если этот призыв будет проигнорирован я решил держаться как можно дольше и погибнуть как солдат, который никогда не забывает, что значит его собственная честь и его страна. Победа или Смерть.
Уильям Баррет Тревис
Подполковник, комендант.
P.S. Господь на нашей стороне. Когда появился противник у нас не было [и] трёх бушелей кукурузы. С этого времени мы нашли в покинутых домах 80 или 90 бушелей и пригнали за стены 20 или 30 голов быков.
Тревис.

Оригинальный текст (англ.)  

To the People of Texas & All Americans in the World:
Fellow citizens and compatriots;
I am besieged, by a thousand or more of the Mexicans under Santa Anna. I have sustained a continual Bombardment and cannonade for 24 hours and have not lost a man. The enemy has demanded a surrender at discretion, otherwise, the garrison are to be put to the sword, if the fort is taken. I have answered the demand with a cannon shot, and our flag still waves proudly from the walls. I shall never surrender or retreat. Then, I call on you in the name of Liberty, of patriotism & everything dear to the American character, to come to our aid, with all dispatch. The enemy is receiving reinforcements daily and will no doubt increase to three or four thousand in four or five days. If this call is neglected, I am determined to sustain myself as long as possible and die like a soldier who never forgets what is due to his own honor & that of his country. Victory or Death. William Barret Travis
Lt. Col. Comdt.
P.S. The Lord is on our side. When the enemy appeared in sight we had not three bushels of corn. We have since found in deserted houses 80 or 90 bushels and got into the walls 20 or 30 head of Beeves.
Travis

Письмо он отдал курьеру Альберту Мартину. Конверт с письмом был помечен надписью «Победа или смерть». Помощь гарнизону Аламо так и не пришла, но письмо подняло дух техасской армии и способствовало поддержке, оказываемой США техасскому освободительному движению. Так же оно закрепило за Тревисом статус героя Техасской революции.

Потомки Тревиса

Чарльз Эдвард Тревис (1829—1860) был воспитан своей матерью и её вторым мужем. В 1853 он получил место в законодательном собрании Техаса. В 1855 он вступил в ряды кавалерийского полка американской армии в звании капитана. (Полк впоследствии получил название 5-го кавалерийского и был под командой Альберта Сидни Джонсона). В мае 1855 Чарльз Тревис был уволен за «поведение недостойное офицера и джентльмена» согласно заявлению перед судом о его жульничестве при игре в карты. Он пытался оспорить это решение, но безуспешно и вернулся к изучению юриспруденции, получив в 1859 степень бакалавра Бейлорского университета и меньше чем через год скончался от чахотки (туберкулёза), его тело было похоронено рядом с могилой сестры.
Сюзан Изабелла Тревис родилась в 1831 после того как её отец уехал в Техас. Хотя отцовство Тревиса и оспаривалось некоторыми, Тревис в своём завещании назвал её своей дочерью. В 1850 она вышла замуж за художника из общины Чапел Хилл, штат Техас, у супругов была одна дочь.

Ссылки

• Hardin, Stephen L. (1994), Texian Iliad, Austin, TX: University of Texas Press, ISBN 0-292-73086-1 
• [www.lsjunction.com/people/travis.htm Brief biography of Travis at Lone Star Junction]
• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/ftr03 Detailed biography from the Handbook of Texas Online]
• [www.graceproducts.com/travis/life.html Timeline of the life of William Barret Travis]
• [heartofsanantonio.com/alamo/Esparza.html First Hand Alamo Accounts]

Литература

• Lord, Walter; A Time To Stand; University of Nebraska Press; ISBN 0-8032-7902-7
• Davis, William C. Three Roads to the Alamo; HarperCollins Publishers; ISBN 0-06-017334-3
• McDonald, Archie P.; William Barret Travis; Eakin Press; ISBN 0-89015-656-5

Гиперссылки

• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/ftr03 Тревис, Уильям] (англ.) (HTML). Handbook of Texas Online. Texas State Historical Association.
• [texasheritagesociety.org/The-Travis-Letter-Victory-or-Death-.html Travis «Victory or Death» Letter] at Texas Heritage Society

Отрывок, характеризующий Тревис, Уильям

– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».