Тренкер, Луис

Луис Тренкер
Luis Trenker
Имя при рождении:	Алойз Франц Тренкер
Место рождения:	Ортизеи, Тироль, Австро-Венгрия
Место смерти:	Больцано, Трентино-Альто-Адидже, Италия
Гражданство:	Австро-Венгрия, Италия, Германия, Италия
Профессия:	кинорежиссёр, актёр,кинорежиссёр
Карьера:	1921—1990
Направление:	горные фильмы, исторические фильмы, приключенческие фильмы, вестерны, комедии, детективы
Награды:	Венецианский Международный кинофестиваль, 1934 г., Кубок Муссолини; Венецианский Международный кинофестиваль,1936 г., Кубок Муссолини; Теллурический кинофестиваль,1983 г., приз

Луис Тренкер (нем. Luis Trenker, настоящее имя Алойз Франц Тренкер, нем. Alois Franz Trenker; 4 октября 1892, Санкт-Ульрих — 13 апреля 1990, Больцано) — немецкий кинорежиссёр, а также актёр и фотограф. Луис Тренкер вырос в Австрийских Альпах и был с детства влюблён в горные выси. Выдающийся актёр, сценарист, оператор и режиссёр ХХ века, он неплохо проявил себя и на литературной ниве. Горная тема присутствует почти во всех его произведениях. Тренкера по праву считают пионером немецкого горного кино (German Bergfilm). Луис Тренкер был выдающимся альпинистом, сыном суровой природы, полным жизненных сил и глубокой любви к своей многострадальной тирольской отчизне.

Биография

Юные годы

Наречённый при крещении Алойзом-Францем, Тренкер впоследствии выбрал для себя созвучное «Алойзу» имя «Луис». Его родной городок, прежде звавшийся Санкт-Ульрихом (Санкт-Ульрих-ин-Грёден), расположен в долине Грёднерталь, в Южном Тироле, ныне принадлежащем Италии. Отец Луиса — художник-резчик по дереву Якоб Тренкер. Мать — домохозяйка Каролина Тренкер, урождённая Демец (Demetz). Она принадлежала к малочисленной нации ладинов. Луис с детства овладел тремя языками: верхненемецким (официальным языком Австрии), тирольско-немецким диалектом отца и ладинским языком матери. После учёбы в местной начальной школе (1898—1901 гг.) и семинарии для мальчиков «Йозефинум» в близлежащем Боцене (ныне — Больцано) (1902—1903 гг.); Тренкер ненадолго стал учеником инженера на электростанции Санкт-Ульриха. Затем на протяжении двух лет Луис посещал строительную и художественную ремесленную школу в Боцене, потом вплоть до 1912 года обучался в Императорском и Королевском реальном училище в Инсбруке. Здесь в качестве иностранного языка проходили итальянский… Ещё во время учёбы Тренкер подрабатывал на каникулах в качестве проводника в горах и лыжного инструктора. Получив аттестат зрелости, он поступил в Венский Технический университет на факультет архитектуры.

Первая мировая война

Когда вспыхнула Первая мировая война, 22-летний Тренкер окунулся в гущу военных действий. Сначала он сражался на Восточном фронте, в Галиции и в Царстве Польском; затем в 1915 году был переведен в Альпы, на Итальянский фронт, вблизи от родных мест. Здесь, в форту Верле, недалеко от Триента, Луис Тренкер был в 1916 году произведён в артиллерийские офицеры. После случившегося в том же 1916 году тяжёлого ранения, лейтенанта Тренкера назначили проводником в Доломитовых горах. Войну Тренкер закончил в звании старшего лейтенанта. Свои боевые впечатления Луис впоследствии описал в нескольких книгах, самые значимые из них — «Блок-форт Рокка-Альта» и «Горы в огне»… После окончания войны, Южный Тироль отошёл к Италии, все санкт-ульрихцы, включая Тренкеров, автоматически получили итальянское гражданство… Луис Тренкер предпринял ряд безуспешных попыток основать собственный бизнес в Боцене (Больцано). Неудачи на коммерческом поприще заставили его вернуться к изучению архитектуры, на этот раз в Техническом университете австрийского Граца…

Тренкер и кино: первые успехи

Первый контакт Луиса Тренкера с киноискусством состоялся в 1921 году. Тогда немецкий режиссёр Арнольд Фанк, снимавший «Гору судьбы», нанял его в качестве проводника в горах. Однако, убедившись, что предусмотренный на главную роль актёр не умеет взбираться в горы, Фанк без долгих раздумий отдал главную роль Тренкеру. Таков был актёрский дебют офицера-тирольца…

Между тем, в 1924 году Луис успешно защитил диплом архитектора и открыл, вместе с Клеменсом Хольцмайстером, строительный офис в Больцано. Луис Тренкер построил, по собственному проекту, коттедж для своего друга-однополчанина Йозефа Костнера… В том же 1924 году Тренкер принял участие в первых Зимних Олимпийских играх, которые прошли в савойском городе Шамони. Луис Тренкер выступил в составе команды итальянских бобслеистов (5 человек, пилот — Лодовико Обексер), команда заняла VI место.

В 1925 году, на съёмках очередного фильма Арнольда Фанка, «Священная гора», произошло знакомство Тренкера с начинающей киноактрисой Лени Рифеншталь. Сюжетным стержнем кинокартины является любовный треугольник. Кульминация происходит, когда альпинист Карл (Луис Тренкер) видит свою невесту (Лени Рифеншталь), возле которой на коленях стоит его соперник, а она нежно гладит его по голове. Лица соперника он не видит… Карл в ярости — и зовет своего друга Виго (Эрнст Петерсен), собираясь совершить опасное восхождение — и тем самым освободиться от гнева. На ледовом уступе друзей настигает буря, и тут-то выясняется, что тем самым соперником является… Виго. Альпинист, вновь охваченный гневом, забывает, что площадка слишком мала и наступает на Виго, в результате чего, тот падает в пропасть. Его спасает страховка, но горец не может в одиночку поднять друга, потому что зацепиться здесь не за что. Так и простоит он всю ночь, держа замерзшего, в конце концов, друга. А с первыми лучами восходящего солнца Карл шагнёт навстречу солнцу в пропасть на глазах не успевших к нему спасателей… Параллельно со съемками, и Тренкер, и Рифеншталь учились у Фанка режиссуре. Впрочем, их сблизило не только это. Согласно утверждениям ряда биографов Лени Рифеншталь (Одри Салкелд, Юрия Безелянского и др.), именно экспрессивный тиролец Тренкер стал её первым любовником. Сама Рифеншталь, не вдавясь в интимные подробности, подчеркнула в своих мемуарах:

Охваченная доселе не известным мне чувством, я впервые испытала удовольствие в объятиях мужчины.

Однако, по её же словам, в самом скором времени их отношения получили развитие сообразно пословице: «От любви до ненависти — один шаг!»…

Между тем, в фашистской Италии набирала обороты антигерманская кампания, Санкт-Ульрих был переименован в Ортизеи (Ortisei). В 1927 году в Италии был принят закон, согласно которому, внутри страны признавались лишь итальянские дипломы. Отныне выпускник австрийского вуза Луис Тренкер уже не мог работать архитектором в Больцано, и ему пришлось закрыть свой офис. Тренкер переехал в Берлин, где прожил вплоть до 1940 года…

В 1928 году Луис Тренкер женился на дочери лейпцигского фабриканта Хильде фон Блейхерт, которая родила ему четверых детей… В 1928 же году Тренкер дебютировал в качестве режиссёра. По собственному сценарию он снял немой фильм «Борьба за Маттерхорн» (Der Kampf ums Matterhorn). В 1929 году Тренкер снял фильм «Зов Севера» (Der Ruf des Nordens), сыграв в нём главную роль. В 1931 году Тренкер снял прославивший его фильм «Горы в огне», посвящённый одной из альпийских битв Первой мировой войны. Действие разворачивалось на фоне заснеженных Тирольских пиков. Австрийский батальон закрепился на вершине горы Кол-ди-Лана (памятной Тренкеру по Мировой войне, здесь он сражался вместе с братьями Йозефом и Францем Костнерами). Поскольку Лану невозможно захватить прямой атакой, — итальянские солдаты, расположившись у подошвы горы, начинают бурить в ней отверстие, чтобы заложить динамит и взорвать позиции неприятеля. Покуда австрийцы, бессильные обезвредить врага, в растерянности прислушиваются к зловещему грохоту в горном чреве, главный герой — один из австрийских офицеров (его, опять-таки, сыграл старший лейтенант Тренкер) — осуществляет на лыжах отчаянную вылазку в свою родную деревню, где итальянцы устроили себе штаб-квартиру. Там он узнает точную дату взрыва и вовремя возвращается назад, чтобы предупредить товарищей по оружию. Благодаря его подвигу, обреченный на гибель батальон успевает оставить позиции до того, как раздался взрыв…

Тренкер и нацисты

В 1932 году Тренкер обращается к историческому наследию тирольского героя XIX века Андреаса Гофера. На студии Deutsche Universal-Film Луис Тренкер делает фильм «Der Rebell» («Бунтарь»), в котором исполняет главную роль Северина Андерлана (Severin Anderlan). Итак, место действия — Тироль, 1809 год. «Андерлан» поднимает тирольских крестьян на борьбу с французскими оккупантами, одерживает победы, терпит поражение, попадает в плен и гибнет от вражеских пуль (точно также, как Гофер!). В 1933 году выходит англоязычная версия картины — The Rebel (студия Universal Pictures). Доселе остаётся загадкой, отчего Тренкер не захотел вывести знакового национального героя под его настоящим именем, ограничившись лишь прозрачным созвучием «Андреас»-«Андерлан»? Однако, весьма примечательная запись содержится в дневнике Йозефа Геббельса:

Вечером был фильм. Луис Тренкер, «Бунтарь». Отличная работа. Националистический подъем. Очень крупные массовые сцены... Гитлер – в восторге!

… Дело в том, что ещё до прихода германских нацистов к власти, Тренкер установил с ними неформальный контакт, ошибочно полагая, что именно НСДАП сподобится воссоединить итальянизируемый Южный Тироль с Австрийской и Германской родиной. И можно предположить, что имела место устная договорённость. Исторический Гофер, громивший баварские контингенты, не вполне импонировал Гитлеру, коий (не без оснований) считал себя именно баварцем, а не австрийцем. Поэтому мифический «Северин Андерлан» на тот момент гораздо больше устраивал верхушку НСДАП, нежели реальный Андреас Гофер (лишь после аншлюсса Австрии, последовавшего в 1938 г, Гофер был-таки включён в список национальных героев Третьего Рейха)… В апреле 1933 г. Тренкер издал сценарий «Бунтаря» в форме романа.

Да будет наша любовь к Отечеству, любовь к родине и народу столь же священной, как вера в Бога, живущая в нашей душе. Да будет благословенна и безупречна наша память о тех, кто боролся и сложил голову за родной дом и Отечество! Их дух живёт среди нас, наполняя нас силой и надеждой. Во имя памяти героев 1809 года, я посвящаю эту книгу молодёжи Германии.

 — писал Тренкер в предисловии к книге…

В сентябре 1933 г. Луис Тренкер, ещё не будучи членом НСДАП, вступает в Национал-социалистическое объединение кинематографистов. В 1933—1934 гг. работает над фильмом «Блудный сын» (в 1934 г. картина получила приз Венецианского Международного кинофестиваля)… В 1936 году Луис Тренкер снимает «первый немецкий вестерн» — «Император Калифорнии» (Der Kaiser von Kalifornien, в советском прокате 1930-х годов фильм именовался «Золотая горячка»). В фильме воспроизводятся факты из удивительной биографии Иоганна Августа Зуттера, уроженца германоязычного швейцарского кантона Базель, основавшего процветающую сельскохозяйственную колонию в Северной Калифорнии. Поначалу Зуттеру сопутствовал успех — но потом судьба жестоко обошлась с ним. На принадлежавшей Зуттеру земле неожиданно нашли золото — и нахлынувшие отовсюду золотоискатели разорили его обширные владения. Беда следует за бедой: внезапно умирает жена Зуттера, один за другим погибают три его сына, а сам Зуттер, хотя и выиграл судебный процесс, но — в результате бунта охлократии и юридических махинаций — не получил законных компенсаций и умер в нищете. Трагическая судьба Иоганна Зуттера, которого сыграл сам Тренкер, тронула сердца членов жюри IV Международного кинофестиваля в Венеции, посчитавшего это «анти-плутократическое» произведение лучшим иностранным фильмом. «Император Калифорнии» был снят, по большей части, на американской земле, в суровых Калифорнийских Кордильерах…

В 1937 году Луис Тренкер снимает свой первый италоязычный фильм «Кондотьер — Джованни Чёрные Полосы». Он посвящён боевым делам и мучительной смерти полководца Джованни де Медичи (1498—1526). Бытует мнение, что когда Тренкер впервые посетил могилу Андреаса Гофера, расстрелянного французами в Мантуе, он живо заинтересовался биографией другого героя и стратега, окончившего свои дни в этом же городе.

Луис Тренкер был человеком трёх культур: это культура ладинов; это, конечно же, немецкая культура - и культура итальянская!

 — подчёркивает его сын — адвокат Фердинанд Тренкер. В 1938 году, во время работы над фильмом «Гора зовет!», Тренкер, приехав в Церматт прямиком из Берлина, уже на следующий день взошел на Маттерхорн вместе со всей съемочной группой. На восхождение от отеля «Belvedere» ушло ровно 4 часа, при том что люди несли на себе груз общим весом 25 кг! Известный горный фотограф Эрнст Бауманн больше всего был впечатлён спортивной формой Тренкера, который без тренировки и предварительной акклиматизации руководил этой группой.

Летом 1940 г., после долгих раздумий, Луис Тренкер вступает в НСДАП. Однако, взаимоотношения с нацистским режимом не заладились. На него строчили доносы: то Луис жаловался в ресторане на строгие немецкие законы и сказал, что он больше не хочет снимать фильмов и вообще, мол, все, «эти,.. которые сидят в Берлине, могут поцеловать его в зад»; то он заявил в Нью-Йорке:

Вчера я беседовал с одним шведом – ну, и он прав, это же срам, что немцы сжигают книги и, что Германия выкидывает евреев.

Неоднократно Тренкера критиковали ещё и за то, что он задействовал в своих фильмах «слишком много иностранцев»…

В конце 1940 года Луис переселяется из Берлина в Рим, и в Германии теперь бывает лишь наездами… В 1941 году немецкие власти отмели сценарий нового тренкеровского фильма, ему отказали в финансировании, ибо Тренкер настаивал на том, что хочет снимать в Итальянских Альпах. В 1942 году он вдруг получает главную роль в национал-социалистическом фильме «Germanin — Bayer 205». Режиссёром этой картины был муж сестры Геббельса — Макс Киммих. Однако, согласно письму, адресованному в штаб рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, после съемок этого фильма Тренкеру официально запретили работать в III Рейхе. Известно, что примерно в эти дни Геббельс назвал Тренкера — «подлецом и парнем без отечества, которого нужно остановить, а затем добить!».

За спиной Тренкера

1 сентября 1942 года германским генеральным комиссаром Крыма — Таврии (со штаб-квартирой в Мелитополе) стал Альфред Фрауэнфельд. Ещё до своего назначения на эту должность, летом 1942 года Фрауэнфельд выступил с меморандумом о целесообразности переселения южно-тирольских немцев в Крым. 10 июля 1942 года Генрих Гиммлер написал Фрауэнфельду письмо, в котором он благодарил его за меморандум и сообщал, что он говорил об этой идее с Гитлером. По словам Гиммлера, ни Гитлер, ни он сам не имеют ничего против переселения южно-тирольских немцев в Крым, хотя этот план может быть реализован только после окончания войны. На одном из совещаний Гитлер сказал:

Я думаю, что это великолепная идея. Кроме того, я также считаю, что Крым и климатически, и географически подходит тирольцам, а по сравнению с их родиной он - действительно земля, где текут реки с молоком и мёдом. Их переселение в Крым не вызвало бы ни физических, ни психологических трудностей.

Сам Крым, вместе с Таврией и некоторыми другими районами Южной Украины, в дальнейшем по Генеральному плану «Ост» должны были составить «Готенгау», предполагавшийся к немецкой колонизации и непосредственной передаче в состав Рейха. Действительно, земляки Луиса Тренкера были для национал-социалистов всего лишь разменной монетой, не более того. Союз нацизма с фашизмом завязывался и развивался за их спиной и через их головы…

В 1943 году Луис Тренкер приступает в Италии к работе над фильмом «Во власти Монт-Мираколо» (снова выступая в качестве и режиссёра, и сценариста). Реализовать задуманное ему удалось лишь в Австрии шесть лет спустя. В конце Второй мировой войны, Тренкер возвращается в Больцано…

Возрождение Луиса Тренкера

В 1949 году Луис Тренкер, при непосредственном участии основанной им ещё в 1937 г. в Берлине фирмы Luis Trenker-Film GmbH, продолжил кинематографическую работу в Баварии. Постоянно проживая в Мерано (Южный Тироль), Тренкер совершал регулярные поездки в Мюнхен. Какое-то время он снимал короткометражки о горном мире, портреты его жителей. В 1950 году Луис Тренкер снимает вторую версию фильма «Кондотьер — Джованни Чёрные Полосы». В начале 1950-х, Луис приступает к системной работе над крупными документальными фильмами о горах, а с 1955 года, и над художественными. Его внимание привлекают не только родные Альпы, но и другие горные цепи и гористые острова. Так, следует отметить документальный фильм «Лофотенский рыбак» (1952 г.) — о трудовых буднях северного норвежского архипелага, древнего гнезда викингов и саэконунгов… В 1955 году Тренкер снял художественный фильм «Спасение из Доломитов», по сценарию, написанному в соавторстве с Джорджио Бассари. С 1965 года Тренкер начал снимать цикл документальных фильмов о Южном Тироле (Heimat Südtirol). С 1959 года он вел несколько программ на телевидении ФРГ, выступая с увлекательными рассказами о своих путешествиях и житейских перипетиях. Особо следует отметить документальный цикл «Luis Trenker erzählt» («Луис Тренкер рассказывает»), который шёл на Баварском ТВ (TV bavarese).

В июне 1972 года в Санкт-Кристине, в Грёдене, состоялся «экскурсионный день Луиса Тренкера». В Грёден прибыло пять тысяч человек из разных стран, небольшие оркестры исполняли старые горные и туристские песни, люди всех возрастов обступили излучавшего невероятный оптимизм человека, под покровительством которого проходило международное празднество. Из толпы доносились крики: «Как здорово, что ты есть!» или «Тебя сотворил сам Господь!», «Да здравствует Тренкер!».

Ровно к 85-летию Луиса Тренкера - 4-го октября 1975 года - в свет вышла книга Вольфганга Гортера «Мой друг Луис Тренкер». Это была первая книга о Тренкере, написанная его горными товарищами, коллегами и близкими людьми. В ней описывались трудности его зачастую опасной работы в кино, моменты радости и раздумий, цитаты, взлёты и падения. Было в книге представлено множество неизвестных снимков, писем и цветных акварелей Тренкера.

Луис Тренкер был достаточно успешен и как бизнесмен. Основанная им фирма «LUIS TRENKER» производила и по сей день производит горную одежду, горное и альпинистское снаряжение (с конца 1980-х годов — ещё и повседневную одежду альпийского стиля)… На протяжении последних лет жизни Тренкер активно участвовал в борьбе за хрупкую окружающую среду.

Смерть

Скончался маститый старец 13 апреля 1990 г. в Больцано, от пневмонии и сердечной недостаточности (пережив на два года свою супругу Хильду Тренкер-фон-Блейхерт). 97-летний Луис Тренкер был погребён в родном Ортизеи (Санкт-Ульрихе), в семейном склепе. На его могиле установлен небольшой бюст из белого, цвета альпийских снегов, мрамора. В 1992 г. — к 100-летнему юбилею великого земляка — граждане Ортизеи воздвигли его статую: бронзовый Тренкер глядит на вершину Лангкофель, которую неоднократно покорял при жизни…

Также в год 100-летия Луиса Тренкера Италия предоставила немецкоязычным жителям региона Трентино—Альто-Адидже право получать образование на немецким языке, они стали шире представлены в муниципальных органах власти и смогли напрямую обращаться в Международный суд ООН в Гааге. В 1992 году австрийские власти сделали заявление в ООН о прекращении противоречий с Италией по вопросу Южного Тироля.

Всё своё творческое достояние Тренкер завещал соотечественникам — немцам и ладинам Тироля. В марте 2004 г. наследники режиссёра передали его систематизированный архив Ладинскому музейному комплексу Museum Gherdëina в Южном Тироле.

Фильмография

• 1924: Der Berg des Schicksals (Гора судьбы)
• 1926: Der heilige Berg (Священная гора)
• 1928: Der Kampf ums Matterhorn (Борьба за Маттерхорн)
• 1929: Der Ruf des Nordens (Зов Севера)
• 1930: Der Sohn der weißen Berge (Сын белой горы)
• 1930: Die große Sehnsucht (Ностальгия)
• 1930: Les Chevaliers de la montagne (Рыцари гор)
• 1930: Die heiligen drei Brunnen (Три святых источника)
• 1931: Berge in Flammen (Горы в огне)
• 1932: Doomed Battalion (Обречённый батальон)
• 1932: Der Rebell (Бунтарь)
• 1933: The Rebel (Бунтарь — англоязычная версия)
• 1934: Der verlorene Sohn (Блудный сын)
• 1936: Der Kaiser von Kalifornien (Император Калифорнии,Золотая горячка)
• 1937: Condottieri (Giovanni delle Bande Nere) (Кондотьер — Джованни Чёрные Полосы)
• 1938: Der Berg ruft (Гора зовёт)
• 1938: Liebesbriefe aus dem Engadin (Любовные письма из Энгадина)
• 1938: Es leuchten die Sterne (Звезды сияют)
• 1938: The Challenge (Вызов)
• 1939: Grenzfeuer (Мы мзды не берем)
• 1940: Der Feuerteufel (Огненный чёрт)
• 1942: Pastor Angelicus (Пастор Ангеликус)
• 1943: Germanin (Германия: колониальная история)
• 1943: Im Banne des Monte Miracolo / Der verrufene Berg (Во власти Монте-Мираколо / Гора скорби)
• 1945: Monte Miracolo (Монте-Мираколо)
• 1950: I condottieri, Giovanni delle bande nere (Кондотьер Джованни Чёрные Полосы)
• 1950: Duell in den Bergen (Дуэль в горах)
• 1950: Barriera a settentrione
• 1951: Aus König Laurins Rosengarten (Из розария короля Лорена)
• 1952: Kleine Kletterfahrt (Маленькое восхождение)
• 1952: Niemals mutlos (Никогда не сдавайся!)
• 1952: Gondelfahrt durch Venedig (Прогулка по Венеции)
• 1952: Lofotenfischer (Лофотенский рыбак)
• 1954: Kavaliere im Eis (Господа во льдах)
• 1955: Flucht in die Dolomiten (Побег в Доломиты)
• 1955: Il prigioniero della montagna (Пленник горных высот)
• 1955: S.O.S. Zinnennordwand (Спасение из Доломитов)
• 1956: Von der Liebe besiegt (Во власти любви)
• 1956: Gold aus Gletschern (Золото ледников)
• 1957: Wetterleuchten um Maria (Зарницы Марии)
• 1957: Unser Freund, der Haflinger (Наш друг Хафлингер)
• 1960: Grüß Gott, Herr Pfarrer (Добрый день, господин Пастор!)
• 1962: Sein bester Freund (Его лучший друг)
• 1962: Vacanze scambio
• 1970: Skifreuden in den Dolomiten (Лыжные восторги Доломитов)
• 1970: Ich filmte am Matterhorn (Я снимал на Маттерхорне)
• 1970: Heimat aus Gottes Hand (Родина из Божьих рук)
• 1993: Die Macht der Bilder: Leni Riefenstahl (Портрет Лени Рифеншталь. — фильм был смонтирован уже после смерти Тренкера, но ещё при жизни Рифеншталь)

Романы и другие сочинения Луиса Тренкера

• Meine Berge, 1931 (Мои горы)
• Berge in Flammen. Ein Roman aus den Schicksalstagen Südtirols, 1931 (Горы в огне. Роман о судьбоносных днях Южного Тироля)
• Kameraden der Berge, 1932 (Друзья гор)
• Der Rebell. Ein Freiheitsroman aus den Bergen Tirols, 1933 (Бунтарь. Роман о свободе из гор Тироля. — сценарий, переработанный в роман)
• Berge und Heimat, Das Buch von den Bergen und ihren Menschen, 1933 (Горы и родина. КНИГА О ГОРАХ и их жителях)
• Der verlorene Sohn, 1934 (Блудный сын. — сценарий, переработанный в роман)
• Berge im Schnee. Das Winterbuch, 1935 (Горы в снегу)
• Helden der Berge, 1936 (Герои гор. — роман)
• Leuchtendes Land, 1937 (Земля в огнях. — роман)
• Sperrfort Rocca Alta. Der Heldenkampf eines Panzerwerkes, 1937 (Герои Рокка-Альты)
• Hauptmann Ladurner. Ein Soldatenroman, 1940 (Капитан Ладурнер. — роман)
• Der Feuerteufel. Ein Speckbacherroman, 1940 (Огненный чёрт)
• Sterne über den Gipfeln, 1942 (Звезды над вершинами. — роман)
• Heimat aus Gottes Hand, 1948 (Родина из Божьих рук. — роман)
• Duell in den Bergen. Ein Roman aus den Dolomiten, 1951 (Дуэль в горах. Роман из Доломитов)
• Glocken über den Bergen, 1952 (Колокола над горами. — роман)
• Sonne über Sorasass. Ein heiterer Roman aus den Dolomiten, 1953 (Солнце над Соразасом. Безмятежный роман из Доломитов)
• Schicksal am Matterhorn, 1957 (Излом судьбы на Маттерхорне. — роман)
• Das Wunder von Oberammergau, 1960 (Чудо Обераммергау. — роман)
• Sohn ohne Heimat, 1960 (Сын без Отечества. — роман)
• Die Farm am Kilimandscharo, 1960 (Килиманджарская ферма)
• Der Kaiser von Kalifornien, 1961 (Император Калифорнии. — сценарий, переработанный в роман)
• Alles gut gegangen. Geschichten aus meinem Leben, 1965 (Всё было хорошо. Истории из моей жизни)

Отрывок, характеризующий Тренкер, Луис

Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.