Трепов, Фёдор Фёдорович (старший)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Фёдорович Тре́пов
Дата смерти

23 ноября (5 декабря) 1889(1889-12-05)

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия

Годы службы

1831—1878

Звание

генерал-адъютант
генерал от кавалерии

Сражения/войны

Польское восстание (1830)
Польское восстание (1863—1864)

Награды и премии

Фёдор Фёдорович Тре́пов (1809 или 181223 ноября (5 декабря1889[1]) — русский государственный и военный деятель, генерал-адъютант (1867), генерал от кавалерии (1878).





Биография

Обучался в Инженерном училище, но оставил учёбу из-за болезни.

В 1828 году поступил на службу в департамент государственных имуществ.

В 1830 году оставил гражданскую службу и определился рядовым в Новгородский кирасирский полк. Участвовал в подавлении польского восстания 1830—1831 годов: за отличие в битве при Грохове произведён в унтер-офицеры, за подвиг (спасение командира полка) в бою при Нуре награждён знаком отличия Военного ордена и 28 мая (9 июня1831 года произведён в офицеры.

После польской кампании продолжил службу в кавалерии. В 1854 — 1860 году в чине полковника служил командиром жандармского полка, располагавшегося в Киеве.

В конце 1860 года назначен обер-полицмейстером в Варшаву. В феврале 1861 года во время волнений в Варшаве был ранен в голову камнем.

15 (27) февраля 1861 года был произведен в генерал-майоры. Затем был зачислен в запасные войска и уволен в отпуск за границу на один год.

В сентябре 1863 года назначен начальником 3-го Округа Корпуса Жандармов в Царстве Польском, вскоре был ранен в голову топором в результате покушения. В декабре 1863 года назначен генерал-полицмейстером в Царстве Польском, а затем членом государственного совета, членом совета управления и учредительного комитета по крестьянским делам в Царстве Польском. [2]. Особо отличился при подавлении польского восстания 1863—1864 годов.

После выстрела Д. В. Каракозова, 17 (29) апреля 1866 был назначен Санкт-Петербургским обер-полицмейстером, а 30 августа этого же года произведен в генерал-лейтенанты. Кроме того, был пожалован майоратом в Царстве Польском с ежегодным доходом в 5000 рублей. В следующем году был пожалован в генерал-адъютанты. Сумел добиться порядка в городе и улучшения работы полиции.

В это время разработано «Положение о Градоначальстве» — во главе городской администрации поставлен градоначальник с правами губернатора. С 10 (22) апреля 1873 по 23 мая (4 июня1878 занимал должность Санкт-Петербургского градоначальника, дослужившись до чина генерала-от-кавалерии (1878). 7 (19) ноября 1869 года произведена однодневная перепись населения и столичных домов. Проложена линия водопроводов из центра города на Васильевский остров, Петербургскую и Выборгскую стороны. Открыты Александровский сад возле Адмиралтейства, бульвар на Малой Конюшенной, гостиница «Европейская». Установлены памятники А. С. Пушкину в сквере на Пушкинской улице и Екатерине II в сквере на Невском проспекте. Основаны железопрокатный и проволочный заводы, вагоностроительный завод «Ретшке», бумагопрядильная мануфактура Л. Кенига. Под нужды городской администрации передано здание по адресу Гороховая улица, 2, где был надстроен этаж для служебной квартиры губернатора.

С 1866 года был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге[3].

Был известен таинственно возникшим значительным состоянием. По недоступным для проверки слухам, ходившим в XIX веке, был внебрачным сыном германского императора Вильгельма I.

Покушение Веры Засулич

25 июля (6 августа1877 года Ф. Ф. Трепов отдал приказ о порке политического заключенного народника А. С. Боголюбова за то, что тот не снял перед ним шапку. Приказ Ф. Ф. Трепова о сечении розгами был нарушением закона о запрете телесных наказаний от 17 (29) апреля 1863 года.

Следствием приказа стало покушение на убийство Трепова, совершённое В. И. Засулич 24 января (5 февраля1878 года. Засулич пришла на приём к Трепову и дважды выстрелила ему в живот, тяжело ранив. Вера Засулич была затем оправдана судом присяжных 31 марта (12 апреля1878 года. Судебное оправдание Засулич вызвало бурное одобрение со стороны либеральных[4][5] и осуждение консервативных кругов российского общества[6].

Семья

Был женат на Вере Васильевне Лукашевич (1817/1821—1866). Их дети:

  • Анастасия (1849—1940), замужем за гр. М. Е. Ниродом (1848—1914).
  • Евгения (1850—?), в замужестве Альбертова.
  • Юлия (1851—1923), фрейлина, замужем за сенатором, тайным советником Д. П. Суходольским (1846—1916).
  • Софья (1853—1927), фрейлина, замужем за шталмейстером гр. М. Е. Ниродом.
  • Фёдор (1854—1938), генерал от кавалерии, генерал-адъютант, киевский, волынский и подольский генерал-губернатор (1908—1914).
  • Дмитрий (1855—1906), генерал-майор Свиты Е.И.В., московский обер-полицмейстер, товарищ министра внутренних дел, дворцовый комендант.
  • Елизавета (1858—1920), фрейлина, замужем за начальником канцелярии Министерства императорского двора, генерал-лейтенантом А. А. Мосоловым.
  • Александр (1862—1928), министр путей сообщения, председатель Совета министров России (1916).
  • Владимир (1863—1918), таврический губернатор, член Государственного совета.

Награды

Иностранные:

Напишите отзыв о статье "Трепов, Фёдор Фёдорович (старший)"

Примечания

  1. [www.fedordostoevsky.ru/around/Trepov_F_F/ Сетевое издание «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества»].
  2. [books.google.ru/books?id=cD9TAAAAcAAJ&hl=ru&pg=PA167#v=onepage&q&f=false Наши замечательные деятели. Генерал-адъютант Фёдор Фёдорович Трепов, санкт-петербургский обер-полицмейстер.] // Всемирная иллюстрация : журнал. — СПб: Издание Германа Гоппе, 1871. — 11 сентябрь (т. VI, № 141). — С. 167 — 168.
  3. Ордин К. Приложения // Попечительский совет заведений общественного призрения в С.-Петербурге. Очерк деятельности за пятьдесят лет 1828—1878. — СПб.: Типография второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1878. — С. 6. — 595 с.
  4. [www.advpalataro.ru/publications/index.php?ID=5178 Дело Веры Засулич]
  5. А. Ф. Кони [www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Russ/K/KonyAF/zasul/index.html Воспоминания о деле Веры Засулич]
  6. Князь В. П. Мещерский о процессе над В.Засулич 1878 г. (согласно [funeral-spb.narod.ru/necropols/literat/tombs/zasulich/zasulich.html ЗАСУЛИЧ Вера Ивановна (1849—1919)]): «Оправдание Засулич происходило как будто в каком-то ужасном кошмарном сне, никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над государственными высшими слугами и столь наглое торжество крамолы».

Источники

Ссылки

  • Шикман А. П. [hronos.km.ru/biograf/trepov.html Деятели отечественной истории. Биографический справочник]. — М., 1997.
  • А. Л. Бауман. [books.google.ru/books?id=UICLPsXCyKcC Руководители Санкт-Петербурга] / З. С. Байкулова, Я. Ю. Матвеева. — М.–СПб.: Издательский Дом «Нева», «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. — С. 215–218. — 576 с. — ISBN 5-7654-2114-8, 5-224-04128-7.
  • [www.day.kiev.ua/304985 Меценатские «проекты» Фёдора Трепова]

Отрывок, характеризующий Трепов, Фёдор Фёдорович (старший)

Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.