Монастырь Трескавец
Координаты: 41°24′14″ с. ш. 21°32′17″ в. д. / 41.404° с. ш. 21.538° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.404&mlon=21.538&zoom=14 (O)] (Я)
Монастырь Успения Богородицы в Трескавце (или просто Монастырь Трескавец, серб. Манастир Трескавец) — православный монастырь, расположенный вблизи пика Златоверх в 8 километрах к северу от Прилепа в Македонии.[1]
История
Предположительно, Трескавец был основан в конце 13 или в начале 14 века. В надписи над западными вратами упоминается император Михаил IX Палеолог, а сербский король Стефан Милутин сделал несколько дарений монастырю.
При Стефане Душане Трескавец приобрел много земель, в том числе более 20 сел.
На день Св. Димитрия проводилась ярмарка, приносившая значительные доходы.
В 19 веке из монастыря ушли все монахи, а монастырь поддерживался священниками и мирянами из окрестных сел.
Напишите отзыв о статье "Монастырь Трескавец"
Примечания
- ↑ [www.balkanology.com/macedonia/article_pelagonia.html Pelagonia: Prilep, Bitola, and Kruševo]. Balkanology. Проверено 6 септември 2009. [www.webcitation.org/68s28QQ0e Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
Отрывок, характеризующий Монастырь Трескавец
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
