Треска, Анри Эдуард

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анри Эдуард Треска

Анри Треска
Дата рождения:

12 октября 1814(1814-10-12)

Место рождения:

Дюнкерк

Дата смерти:

21 июня 1885(1885-06-21) (70 лет)

Место смерти:

Париж

Анри́ Эдуа́рд Треска́ (фр. Henri Édouard Tresca: 12 октября 1814, Дюнкерк — 21 июня 1885, Париж) — французский инженер-механик, профессор Национальной консерватории искусств и ремёсел в Париже.

Он является отцом теории пластичности, или необратимой деформации, которые он изучил в обширной серии блестящих экспериментов, начатых в 1864 году. Открыл критерий пластичности материала Треска (или максимального сдвига). Критерий указывает, что материал будет течь пластически, если

<math> \sigma_{Tresca} = \sigma_1 - \sigma_3 > \sigma_{max} </math>

Критерий Треска является одним из двух основных критериев пластичности, используемых сегодня. Второй важный критерий принадлежит фон Мизесу.

Статус Треска как инженера был таков, что Густав Эйфель поставил его имя третьим в списке из 72 человек, сделавших возможным строительство Эйфелевой башни в Париже[1].

Треска также является одним из разработчиков стандартного эталона метра.

Напишите отзыв о статье "Треска, Анри Эдуард"



Примечания

  1. [www.tour-eiffel.fr/teiffel/uk/documentation/dossiers/page/savants.html The 72 scientists]. — Официальный сайт Эйфелевой башни. — Проверено 12.07.2009


Отрывок, характеризующий Треска, Анри Эдуард

– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.