Трест, который лопнул
Поделись знанием:
К:Фильмы 1982 года
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
| Трест, который лопнул | |
 | |
| Жанр |
музыкальная комедия |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
194 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Трест, который лопнул» — советский трёхсерийный художественный фильм 1982 года режиссёра Александра Павловского. Музыкальная комедия по мотивам рассказов из сборника О. Генри «Благородный жулик» (1908).
Содержание
Краткое содержание
Действие фильма происходит в США в начале XX века. Энди Таккер и Джефферсон Питерс — благородные жулики. Они не занимаются насильственным отъёмом ценностей у граждан, принцип Джефа — обязательно что-то отдать взамен полученных денег: фальшивый бриллиант, серебряный самородок из свинца или веру в завтрашний день. Они разрабатывают аферы, чтобы заработать денег и осуществить свои мечты. Энди Таккер хочет открыть библиотеку, а Джефф Питерс — вернуться в родной штат Юта и встретиться с первой любовью.
Список серий
- Поросячья этика.
- Коридоры власти.
- Супружество как точная наука.
Музыкальное сопровождение
- «Песенка о трёх китах» / «О трёх китах» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Ярмарка, базар, продажа» / «Вечный двигатель прогресса» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Песенка о лекарствах» / «О лекарствах» (слова — Леонид Филатов, поёт Михаил Муромов)
- «Приготовления» (мелодия)
- «Вакханалия азарта» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Суперстрасть» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Игра» (мелодия)
- «Огни большого города» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Коридоры власти» (мелодия)
- «Суть джентльмена» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Любовь — наш господин» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Песенка вдовы» / «Кабачок. Песня вдовы» (слова — Леонид Филатов, поёт Наталья Андрейченко)
- «Месть» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- «Законы жанра» / «Законы жанра. Финал» (слова — Наум Олев, поют Николай Караченцов и Павел Смеян)
- Аранжировка — Вадим Голутвин
- Инструментальный ансамбль — ВИА «Фестиваль», Дирижер — Дмитрий Атовмян
- Запись музыки — Леонид Сорокин
В ролях
- Регимантас Адомайтис — Энди Таккер (озвучивает Александр Демьяненко, поёт Павел Смеян)
- Николай Караченцов — Джефф Питерс
- Виктор Ильичёв — Руф Татам
- Юрий Мажуга — Билл Хамбл
- Всеволод Абдулов — Джо Блассом
- Юрий Вотяков — одноглазый грабитель, санитар, ковбой в баре, помощник капитана
- Владимир Басов — псевдо-Морган
- Ирина Понаровская — псевдо-Сара Бернар
- Михаил Светин — портье Клейн
- Тамара Яценко — мисс Троттер (озвучивает Наталья Андрейченко)
- Леонид Куравлёв — аграрий Эзра Планкетт
- Борис Новиков — бомбардир
- Павел Винник — владелец лавки
- Геннадий Ялович — почтальон
- Лев Перфилов — аферист с замочной скважиной
- Елена Аминова — сотрудница министерства
- Давид Макаревский — мэр
- Александр Павловский — племянник мэра
- Михаил Муромов — уличный музыкант
- Ингрида Андриня — жена Эзры Планкета
- Виктор Павловский — полицейский
Творческая группа
- Композитор — Максим Дунаевский
- Текст песен — Наум Олев, Леонид Филатов
- Художники: Валентин Гидулянов, Михаил Кац
- Постановщик трюков — Олег Федулов
Отличия от оригинала
Сразу после выхода на экран фильм был подвергнут критике за несоответствие оригиналу (одна из статей в газете «Правда» называлась «И немного О’Генри»).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3608 дней]
Сценарий фильма отличается от рассказов прежде всего некоторым дополнением, которое объединяет новеллы в связный сюжет. В самих отдельных киноновеллах есть некоторые отличия от рассказов О. Генри. Так, в оригинале рассказа «Супружество, как точная наука» брачные аферисты отдают часть денег «вдове», затем изымают их обратно и благополучно скрываются со всей суммой. В фильме (3-я серия) Джеф и Энди безвозвратно отдают часть денег вдове, и обманутые женихи едва не расправляются с Энди Такером. Деньги же в результате достаются герою новеллы «Поросячья этика» Руфу Татаму.
Некоторые цитаты в фильме позаимствованы из других рассказов О. Генри, не вошедших в сборник «Благородный жулик». Например, фраза: Я не из тех, кто поджигает приют для сирот и убивает слепого, чтобы воспользоваться его медяками — из «Неоконченного рассказа» (сборник «Четыре миллиона», 1906).
См. также
- «Короли и капуста» — художественный фильм режиссёра Николая Рашеева по мотивам одноимённой книги О`Генри.
Напишите отзыв о статье "Трест, который лопнул"
Примечания
Ссылки
- «Трест, который лопнул» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [songkino.ru/songs/trest.html Песни из фильма]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Трест, который лопнул
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
